В СТРАХЕ ПРОЗРЕНИЯ Азат ГМ Познай самого себя и ты познаешь весь мир. (Сократ) Постигая себя как экзистенцию, человек обретает свободу, которая есть выбор самого себя, своей сущности, накладывающий на него ответственность за всё происходящее в мире. (Экзистенциализм, БЭС) Изумительное и ужасное совершается в сей земле: пророки пророчествуют ложь, и священники господствуют при посредстве их, и народ Мой любит это. Что же вы будете делать после всего этого? (Иеремия 5:30-31) Часть I. Пустой сосуд Всё на свете функционально, а особенно то, что решительно ничему не служит. (Станислав Ежи Лец) Лекция первая: «Журналистское мастерство» Секундная стрелка настенных часов, совершив полный оборот по циферблату, замерла на «12», и тут же вновь пустилась в размеренный круг своей жизни. Стрелка дошла до «2» и раздался не громкий, но продолжительный звонок… Прозвенев в стенах факультета одного провинциального вуза, звонок сигнализировал о начале пары. Всколыхнувшийся поток людей, набирая всё большую силу, ускорение и мощь, сокрушая тишину и оживляя всё вокруг, затоплял коридоры заведения. Волны студентов с большим шумом метались из стороны в сторону: кто-то, роняя кипу бумаг, бежал; кто-то, скользя по кафелю, падал; кто-то, выходя со стороны буфета, что-то дожёвывал. А на гребне этих волн – безмятежно возвышаясь над суетой и уверенно рассекая толпу – спешили в аудитории целеустремлённые преподаватели… Но постепенно волнение спадало, движение замедлялось, приходило в порядок и, вскоре, в коридорах факультета оказалось пусто – вновь воцарилась тишина. Сквозь разбежавшуюся по аудиториям толпу людей, в опустевшем холле заведения, показался небольшой кожаный диван. А на диване этом, в полулежащем положении, располагались студенты и, вопреки всякому звонку, читали номер спортивной газеты. Формат газеты был настолько большой, что разворот её полностью скрыл собой студентов, и лишь по торчащим из-под газеты ногам можно было понять, что сидело два человека. Один, тот, что держал газету правой рукой, сидел в чёрном классическом костюме, носил на себе причёску из чёрных волос и изучал иностранные языки, другой изучал журналистику, был коротко стрижен – почти лыс, сидел в белом спортивном костюме и держал газету левой рукой. Увлечённо читая обзор испанской «Ла-лиги», под авторством известного телекомментатора Вани Селезнёва, оба студента вдруг – снизу, из-под газеты – увидели, чьи-то чёрные блестящие ботинки. - К тебе вроде пришли… - шёпотом произнёс сидящий в классическом костюме обращаясь к тому, что сидел в спортивном. Слегка загнув угол газеты, студент-журналист увидел человека: на вид ему было лет 25-27, в строгом сером костюме, в левой руке человек держал тяжёлый портфель, а сквозь маленькие аккуратные очки его, студента сверлил сердитый немигающий взгляд. Взгляд этот, сразу же узнанный студентом, принадлежал преподавателю – Грецкому Аполлону Григорьевичу. Правая педагогическая рука Грецкого в этот момент вытянулась, и на конце её расположился грозный перст, указующий в тёмный коридор с аудиториями. Но студент, оставив жест педагога без ответа, вновь скрылся за газетой и тихим шёпотом спросил у иностранца: - А что звонок уже был?.. - Не знаю, вроде не звенел ещё… - также шёпотом ответил студент-иностранец, продолжая сосредоточенно читать подробный аналитический материал о сенсационных 5:0 на «Камп-Ноу». - А звонка ещё не… - бодро и весело, выглядывая из-за газеты, обратился студент-журналист к педагогу, но, почувствовав пустоту и тишину в коридорах, посмотрел на часы и понял, что звонок уже был. Высокий преподаватель, с сердитым немигающим взглядом, продолжая смотреть сверху вниз, безгласно – не снисходя до студента – лишь слегка на это кивнул. Загнав последнего студента в аудиторию №8 и войдя в неё сам, Грецкий, наконец, заговорил: - Ну, всем привет! Давайте начнём уже… Только вот из деканата выбрался. Снова обрадовали меня там… Снова дали мне вас по горло!.. Дали вести, значит…, три предмета, первое это – журналистское мастерство…, потом…, что-то ещё и что-то там ещё… Не запомнил пока, какие-то длинные названия придумали… С каждым годом всё длиннее и длиннее… Всего три предмета будут у нас с вами… на целый год, да… Уже лучше!.. в прошлом, помнится, было четыре… Еле отмуч… прошли – протянули – проползли их, – вольно расхаживая по аудитории, начинал преподаватель вводную лекцию с любимыми студентами: с богатым разнообразием довольных выражений на лице, с текучей плавностью речи, с парящим настроением духа, с поэтическим вдохновением…, но тут на глаза попался этот почти лысый студент с дивана: в миг настроение упало – лицо исказилось, взгляд нахмурился, речь ускорилась, и голос стал громче и даже где-то жёстче: – Да, мне очень нравится с вами и вам…, знаю!.. - тоже нравится…, знаю!.. - что ещё не устали, всё ходите на мои пары, не пропускаете. Так держать! Не сдавайтесь!.. И я тоже попробую, не обещ…, не отступлю. Ну что?.. поехали, значит!.. Журналистское мастерство… Во-первых, надо сказать… И началась лекция… Лекции свои Грецкий вёл «в своём стиле». Стиль был очень смешанный: прежде всего, что-то в нём было от «поэта-бунтаря» - «странствующего романтика», который, прекрасно сочетался с осторожной степенностью «философа-мыслителя», а дополнял экстравагантный образ педагога – «танцор цыганской венгерки». Все эти характерные черты периодически менялись местами, в разных комбинациях и пропорциях смешивались, и создавали неповторимую композицию «педагогической картины» – Грецкого. Расхаживая вокруг трибуны и временами подсматривая в свою рабочую тетрадь, виртуоз педагогических наук, то, скрестив руки на груди, что-то вспоминал и думал, то, жестикулируя, о чём-то увлечённо рассказывал. Часто он смотрел в потолок, и – вероятно, видя там свет – вдохновлялся ещё больше, погружался в тему лекции ещё глубже, что-то в этих глубинах вдруг находил – может быть, сознание его озарялось, и в миг открывались новые знания – после чего с находкой выныривал на поверхность, прерывал речь и, замерев посреди аудитории, поочерёдно, с ужасом смотрел на студентов с видом: «Вы кто такие?! Что я здесь делаю?!», но тут же приходил в себя, вспоминал о своей нелёгкой преподавательской деятельности, успокаивался и, сознательно уснащивая речь оговорками, продолжал дальше преломлять физический свет ламп в плоскость метафизических абстракций. Столь ценного для педагога отражения «света знаний» Грецкий, прежде всего, искал в глазах студентов – самой любимой, самой драгоценной, самой «захоленой» и самой «залелеенной» – первой парты. За «культовой и легендарной» преподавательского мира сидел в этой группе лишь один студент, вернее студентка: стройнейшая светлая блондинка с большими синими глазами – Изольда была идеальным образцом: и глаза её, и лицо, и всё на ней целиком – блестяще отражали «свет» преподавательского труда. Грецкий всё ходил из стороны в сторону и поглядывал на первую парту. Внимательные глаза за первой партой не моргали, они были заняты – непрерывно и совершенно неподвижно – глаза отражали. Грецкий уходил в сторону – а глаза не двигались. Грецкий снова проходил мимо – глаза сохраняли покой. Неподвижные, большие синие глаза всё смотрели – глаза отражали «свет знаний». За «светом знаний» Изольда прилетела из далёкого сказочного севера – из-за полярного круга. Прилетела она на большом самолёте, до которого пришлось лететь пять часов на маленьком, а до него ещё два часа добиралась на оленях. Попрощавшись с белоснежным простором родной земли, «синеглазая частичка севера» оказалась в большом тёплом городе, с горячечно-быстрым ритмом жизни, однако, несмотря на смену климата, что-то «ледяное» в ней по-прежнему сохранилось. - Да! – Первоклассный студент!.. Как всегда неподражаема! Вот так Изольда!.. Действительно изо льда!.. Сколько смирения пред педагогом! Сколько усердного внимания!.. – Ну, прямо вся изо льда!.. – мысленно восхищался Грецкий. Заручившись надёжной поддержкой со стороны первой парты, Грецкий уверенно продолжал лекцию. Скудный свет люминесцентных ламп больше не удовлетворял его – преподаватель подошёл к окну и смотрел на небо: яркий солнечный свет бурно заливал аудиторию громогласными речами – «светом знания». Тем временем – пока педагог синтезировал физику в метафизику – Изольда, быстро и ловко, стала что-то записывать, но не в лекционную тетрадь, а в какой-то вдруг появившийся листок. Написав записку и с хитрой улыбочкой, опасливо поглядывая на преподавателя, Изольда в миг избавилась от бумажки, передав её на заднюю парту. Грецкий, краем глаза заметив за своей спиной движение, не прерывая лекции и довольствуясь светом ламп, вернулся к трибуне. Студенческая «атмосфера» по-прежнему была сосредоточена, умственно напряжена и сохраняла внимательность. Недоверчивое выражение на лице студентки, сидящей сразу за Изольдой, как и прежде, передавало обескураживающее преподавателя, убийственную мысль: «Врёшь!». Но Белла Шторм, при всём своём ураганном характере и молниеносной силе хмурого взгляда, никак не могла нарушить, вобравшую в себя силу солнца, поистине «лучезарную поэзию» Грецких лекций – поэтому не упорствовала, а целиком занялась листочком Изольды. Белла тоже была родом из севера, но не из крайнего – до тёплого города было чуть ближе, и на ездовых сибирских лайках до большого самолёта пришлось ехать всего час. В миг просияв и хихикнув над запиской, она тоже чиркнула в листок что-то коротенькое и, выждав момент, когда Грецкий – увлечённый преобразованием «высших материй» – пройдёт мимо, бросила сложенную записку на вторую парту соседнего ряда. На второй парте соседнего ряда сидела округлой комплекции девушка из того типа людей, про которых в простонародье обычно говорят – «кругла, пухла, румяна», или же ещё проще – «кровь с молоком»: жизнерадостная, энергичная, темпераментная, всегда в игривом настроении – живее всех живых – Перуджа. Перуджа – загадка природы – тоже была с холодного севера, и удивительной представлялась её взрывная горячность темперамента и активная живость характера. До тёплого города ей было настолько близко, что ни на оленях, ни на сибирских лайках ехать не пришлось в силу того, что они в тех местах уже не водились, поэтому до большого самолёта добиралась она на лыжах. Развернув записку и хихикнув над ней, студентка – встряхнув пухленькой ручкой, в которой, видимо, заканчивались чернила – тоже, как и все предыдущие, решила что-нибудь чиркнуть. Но ручка писать отказывалась, и пухленькая ручка решительно была заменена на другую – лежащую рядом – ту, что потоньше. Испытав на себе очередную короткую запись, листок продолжил шествие по аудитории и грациозно, из изящных пухленьких ручек Перуджи, перешёл на следующую парту. На следующей парте, меланхолично свесив голову на бок, самозабвенно предавалась мечтаниям – Элиабель Карамзина. Эли тоже была с севера, но лишь с севера южного региона, и в большой город она не прилетела, а просто приехала на большом красном «Икарусе». Выразив в светлой голубизне глаз блаженную отстранённость от «метафизики» лекций и улетая всё дальше в таинственные миры девичьих фантазий, Эли даже не заметила, что появилась перед ней записка. Но, через миг, вздрогнув, пришла в себя, оттого что пухленькая ручка Перуджи, вооружённая острым маникюром, больно ущипнула её. Развернув записку и ознакомившись с её содержанием Эли, кротко хихикнув, внесла очередную короткую запись и, всё также в тайне от Грецкого, бросила записку на заднюю парту. Здесь в тёмных одеждах сидели колоритные люди с серьёзными лицами. Один, со стильной причёской и серьгой в ухе, от роговицы глаз до шнурков был облачён во всё чёрное и представлял собой нестандартный – выделяющийся из толпы, но без бросающейся в глаза шокирующей вычурности – простой и стильный образ классического гота. Никаких глубоких убеждений, во внешнем проявлении идей данной субкультуры, в нём не наблюдалось, разве что в общих чертах. И, скорее, лишь как следствие личной сознательности и гуманистических взглядов, прослеживался в нём некий «протест» перед обыденностью – всегда у него было своё непоколебимое мнение и своя, отличающаяся от «официальной», строгая позиция. А образ – просто лишь «забава молодости» – «вольнодумная химера юности». Отчасти внешность его определялась ещё и тем, что был он – настоящим рок-музыкантом, и даже, как всякий настоящий рокер, имел по пять гитар разного вида, вероятно на тот случай, если вдруг налетит стая муз и в неконтролируемом порыве творческого экстаза, гитара либо вдребезги разлетится по полу, либо вылетит из окна. Мрачный готический стиль его дополняла чёрная кожаная папка, на застёжке молнии которой висел хромированный брелок в виде черепа собаки, вероятно, пуделя. На папке лежал компакт-диск с музыкальными черновиками, с надписью: «Демки Грецкому». Звали гота, рок-музыканта, студента-журналиста, просто – Рок Старов. Другой – тоже, в общих чертах, гот – со стильной усато-бородатой внешностью, представлял собой брутальную смесь из упитанного рестлера и волосатого хард-рок-барабанщика, но с гораздо большим успехом реализовался он в другом направлении – был талантливым художником-самоучкой. Изобразительное творчество его, по большей части, имело очень специфическое направление: являлось одной из популярных нынче форм современного нетрадиционного искусства, которое, в своё время, постепенно – из тривиального придатка массовой культуры, вычленилось в самостоятельный своеобразный жанр. В общем, звали художника, студента-журналиста ещё проще – Комикс-Мен. С серьёзным и хмурым выражением прочитав короткие сообщения потрёпанного листка, на усато-бородатом лице художника вдруг расплылась улыбка. Разбавив выспреннюю «метафизику» лекций радостью земной жизни, Комикс-Мен дежурно «зарисовал» короткую фразу, сложил и передал записку Року. Развернув листок длинными музыкальными пальцами, Рок прыснул приглушённым смехом, отчего тут же, в спину ничего не заметившего Грецкого бросил виноватый взгляд, затем, словно держа микрофон, поднёс кулак ко рту, опёрся подбородком и, немного подумав – словно прочитав в воздухе видимые только ему слова – своим особенным подчерком, занёс в лист очередную запись. После чего снова сложил записку и передал дальше – на последнюю парту соседнего ряда. На последней парте соседнего ряда сидели не менее колоритные, но полярно противоположные по стилю внешнего облика, люди. Если готы придерживались преимущественно классического - чёрного стиля, то здесь было настоящее буйство красок – праздник ярких цветов. Первый – ещё непризнанный гений киноискусства, если судить по выражениям лица – герой голливудских блокбастеров, по-актёрски эффектно исказив мужественную мину – призванную выразить «отчаянную самоуверенность перед прыжком в пропасть без парашюта» – был в джинсовых одеждах с кельтско-азиатской абстрактной символикой, на руках были чёрные кожаные перчатки без пальцев, с мелкими хромированными шипами, а на голове красовалась причёска из крашеных – огненно-рыжих, зачёсанных назад, волос, цвет которых, менялся очень часто. Это был человек с большой силой воли, которая прекрасно сочеталась в нём с невероятной – для его внешне сухого сложения – силой физической. Поступки его отличались самоотверженным благородством, было в нём настоящем что-то честное и надёжное – проступал какой-то рыцарский образ, но случалось это лишь в свободное от «актёрской деятельности» время – что случалось редко и о чём знали лишь немногие посвящённые. Вполне возможно, что благородная рыцарская доблесть его, напоминающая безумную самоотверженность самурая, определилась в нём вследствие давнего, очень многопланового и глубокого погружения в высокую культуру Японии. В то время как за окном в его квартире вырисовывался печальный и страшный, постапокалиптический пейзаж, состоящий из железной дороги и какой-то вечно дымящейся далёкой промзоны, отчего казалось, что над всем этим всегда висят густые свинцовые тучи. Грезил он кинематографом, профессионально увлекался компьютерными играми, а звали его – Тристан Китано. Развернув листок и улыбнувшись от написанных в ней фраз, он дополнил записку своей короткой записью и передал её второму обитателю парты. Вторым обитателем парты был тот самый коротко-стриженный студент с дивана. Спортивный костюм его был не просто белый, а красно-белый. Белые же спортивные брюки иногда сменялись синими, синие менялись на красные, красные – на серые, мечтал он о цвете «морской волны», но так и не нашёл. Звали студента Алекс Мейк. Кем он был, откуда пришёл и куда идёт – не знал никто. Некоторым было известно, что нравилось ему отгадывать всевозможные загадки, разгадывать различные ребусы, а из жанров компьютерных игр предпочитал он более всего – «приключение» или правильнее «quest»: любил раскрывать метафоры и раскапывать глубоко зарытые аллегории, в этом он был почти что мастер, а точнее подмастерье. Также доносились смутные сведения, что когда-то хотел он стать деятелем традиционного искусства – художником-графиком, но, то ли «жизнь сложилась иначе», то ли просто мечта перегорела – талант пришлось глубоко зарыть, да и время авторитарного капитализма подошло кстати – было не до духовных ценностей, да и духа – по его убеждениям – никакого не было. А честно сказать – и убеждений-то, тоже никаких не было. Всякий кто хотел бы кратко дать ему точную характеристику, или сложить верное представление о нём, всегда в итоге ошибался. Никто, в том числе и он сам, не мог проникнуть в его запертый внутренний мир. Вероятно, поэтому ничего ясного и однозначно-характерного про него сказать и нельзя – представлял он собой нечто среднестатистическое – «ни то ни сё» и в то же самое время – «и то и сё». Отрываясь от своей тетради, в которой, как и во всех других – кроме одной – по психологии – была понятно и со смыслом законспектирована лишь самая первая лекция, Алекс, что-то дорисовывая – видимо, всё же, прорывались тайные и древние, давно зарытые желания – взял записку, прочитал и… нахмурился. После чего отодвинул тетрадь в сторону и, совершенно не скрываясь от преподавателя, стал что-то долго писать в этот загадочный листок. Грецкий, заметив это и, кроме того, увидев в тетради студента, вместо лекций, какие-то крылышки, вероятно, подумал о нём что-то неодобрительно ироничное. Но, об этом можно сказать с уверенностью, не придал этому серьёзного значения и вообще никакого значения он ему не придавал, а всё оттого, что на Алексе висел – видимый только Грецкому – «ярлык». «Ярлык» был повешен в самый первый день знакомства, которое – отчего-то – вдруг не заладилось. Никто точно не знает, почему так получилось, но вероятно, всё дело в том, что однажды, пару лет назад: Двери одного провинциального вуза отворились, и в холле заведения показалась компания из двух студентов и одной студентки. Запоздалое явление их, в стенах вуза, произвело достаточно много шума от их же громких разговоров в тихой атмосфере опустевшего холла, так как звонок на пару прозвучал уже полчаса назад. Шумное явление студентов, однако, не было сопровождено ничем особенным, разве, что привлекло внимание двух пожилых женщин, сидящих на вахте за стеклянной ширмой. Откуда открывался прекраснейший обзорный вид на «студенческую жизнь», бурлящую в промежутках между урочными парами и, вероятно, имевшую больший «зрительский успех», чем популярные телевизионные шоу, так как сине-экранный на столе в преподавательской был забыт совершенно. Лишь под конец учебного дня, когда всё «бурлящее» утекало, включался и телевизор. О чём говорилось между обеими женщинами после появления трёх студентов, называли ли они их «бездельниками» или размышляли о «несмышлёных детях, прогуливающих родительские деньги», и говорилось ли вообще что-нибудь касательно этих студентов после их явления в холле – неизвестно. Однако подобные размышления были бы отчасти справедливыми. Путь студентов в вуз лежал через идеально расположенный сквер имени «Неизвестного» поэта (на самом деле поэт был очень даже известный, но не он виноват в «культурных традициях» общества и в том, что поступки одних очень часто заставляют краснеть других, хотя, наверное, доля ответственности лежит на каждом, но не будем компрометировать поэта). О том, что сквер был имени «Неизвестного» поэта, стало известно в этой группе студентов абсолютно случайно. То ли оттого, что кто-то, решив запечатлеть себя рядом с памятником, заодно запечатлевал и табличку с именем. То ли потому, что кто-то вдруг заметил и захотел узнать: почему рука Ленина (так как все были убеждены, что памятник посвящён вождю мирового пролетариата) вместо того чтобы как обычно в призывающем порыве быть приподнятой и указывать вперёд, оказалась вдруг в кармане штанов. То ли ещё по каким-либо случайным, но столь, же веским причинам, словом никто уже и не помнит об истинной истории открытия памятника «Неизвестному» поэту. Но открылась правда неожиданно и очень даже поразительно. Впрочем, как и всегда, имеет она свойство для человека – открываться вдруг – заставая врасплох, если он сам с самого начала не предпринял попытку открыть её для себя и, подняв голову, не разобрался: «чьего имени памятник?». Итак, прекрасным солнечным днём компания, состоящая из двух студентов и одной студентки, под звонкую и мелодичную трель птичьих голосов (скверные вороны старались на бис), проходила через парковую зону – сквер «Неизвестного» поэта. Случайно встретившись на территории сквера и, по всей видимости, вдохновившись местными «красотами», компания решила здесь остановиться и, что называется, «развеяться» и даже «расслабиться». В общем, компания решила «отдохнуть», несмотря на то, что шла постигать научные дисциплины, требующей если не крайней, то хотя бы высокой степени трезвости ума и бодрости сознания. Подобным отвлекающим образом «красоты» сквера, вероятно, действовали на многих. Потому как трём относительно бедным студентам никак не суметь оставить после себя полные урны и контейнеры того, что недавно ещё называлось – «продукт питания», и что так часто оказывалось на газонах, недолетая, перелетая и совершенно, от своего места назначения, прочь уползая. Кроме того, в самом сквере и вокруг него, периодически, то там, то тут, показывались такие же – мимо проходящие – «отдыхающие», чьи физиономии, цветом или пока лишь только выражением беззаботной радости и приятной отчуждённости, заявляли о своей – «приличной трезвости и бодрости ума». И ещё много чего такого же «традиционно-культурного» и «облагораживающего» происходило в сквере, о чём даже вкратце упоминать не хотелось бы. Словом общество «окультуривалось» в скверной зоне во всю свою общественную силу. Отчего даже сам памятник имени «Неизвестного» поэта, поставленный в самом центре сквера, и, так как, будучи памятником, при всём своём желании не имея возможности сойти с постамента, принял такую выразительную позу, что никто даже и не усомнился бы в том, что она «невербально» говорила: «Мимо проходил… Транспорт жду» (случайно ли совпавшим образом, или под воздействием ещё каких-нибудь факторов, памятник действительно, повернув и приподняв голову, смотрел на остановку общественного транспорта). В общем, сквер был по-настоящему, самый, что ни на есть – классически скверный. Иной раз, так «приятно вдохновишься и впечатлишься», что проходя в очередной раз мимо, не найдёшь подходящих слов и просто подумаешь: «Сквер… Сквер…, да и только». Опорожнив сосуды и прилично «отдохнув» в сквере имени «Неизвестного» поэта, компания, состоящая из двух студентов и одной студентки, продолжила свой нелёгкий студенческий путь в вуз. Дорога к заведению действительно была тяжела и усеяна множеством «труднейших испытаний». То вдруг ниоткуда вырастала «библиотека», то мешала идти «художественная галерея», то, маня и привлекая своими красотами, показывалась «выставка декоративно-прикладного искусства», то «книжная ярмарка» встречалась на пути, то «театр», то «опера», то «балет» норовили попасться, то выступление «симфонического оркестра», то даже «ансамбль японского народного танца» и прочие диковинные культурные особенности всевозможных народов мира, всего не перечислить. Поэтому не удивительно, что студенты опоздали на начало занятий на целых полчаса, а то и на час, точно никто уже и не помнит… Громко постучав в двери аудитории, в которой уже во всю «бурными потоками» изливалась лекция по «Текстологии», студенты вошли. Заходили медленно, по одному. - Здравствуйте! Можно к вам?.. – фривольно обращаясь к преподавателю, с ехидно-весёлой улыбочкой посреди розовых щёк, первой вошла Перуджа. - Простите за опоздание! Спешили – как могли!.. – отчеканив громко и ясно, звонким ораторским голосом, в котором чувствовалась искусственная нотка сожаления, уверенно вошёл Тристан. - Почему без нас начали?! А?!.. – с грозной укоризной, громко шутя, бесцеремонно, последним вошёл Алекс. Огорошенный, внезапным явлением чрезмерно возбуждённых студентов, на полуслове-полушаге-полужесте – грубейшим образом прерванный преподаватель текстологии – Грецкий, явно недоумевая, с лёгким эскизом удивления на лице, замер в странной неудобной позе. И как только в аудитории показались все трое, преподаватель пришёл в себя – собрался с мыслями и эмоциями, отчего тут же в лице его яркими красками нарисовался ужас. Возрастая в геометрической прогрессии – наибольшей шокирующей новизной внешнего облика для Грецкого обладал именно тот, что вошёл последним. С ужасом, взирая на студента – почти лысого, с раскрасневшимся лицом, с какой-то царапиной возле глаза, в красно-белой олимпийке, в синих спортивных брюках и в серых, стилизованных под туфли, кроссовках – преподаватель невольно вспомнил программу третьего курса. Студент, который сначала отчего-то всё улыбался, но затем, увидев преподавателя – тоже испытал будоражащий сознание ужас и, разглядев все его красочные подробности (в верхней части лица: в сочетании причёски, лба и маленьких очков – что-то было от Чехова в пенсне; а нижняя часть: рисунок неделю небритых усов и пиджак в стиле военного мундира – однозначно напоминала Лермонтова) почувствовал, как усложнилась в голове «картина извилин» головного мозга. Преподаватель, невольно вспоминая, а студент непредумышленно опережая программу обучения на целый курс, испытали вдруг самый настоящий – «культурный шок». - Проходите, проходите! Скорее уже… - нервно проговорил Грецкий и, с серьёзной харизмой Чехова, стал мучительно вспоминать, на чём его так грубо и так нагло прервали – бессовестнейшим образом опоздавшие – студенты. Студенты прошли и расселись каждый по своим партам. Наступила вдохновляющая Грецкого тишина, и прерванная лекция полилась вновь. - Итак… Да…, говоря об уместности интертекста… - зацепил Грецкий обрубленный хвост лекции. – Здесь также следует обратить внимание на следующий очень важный момент и сказать вот о чём. Если использование интертекстуальности в научных произведениях – в виде цитат, прежде всего – вполне обосновано и даже неизбежно – если это действительно серьёзный научный труд – то есть совершенно естественное и необходимое явление, то проблема использования данного приёма в художественных произведениях вызывает целый ряд очень… - Согласен, только вот тема-то как называется? Вы же нам не сказали… - уверенный в справедливости замечания, спросил, только что отошедший от шока, Алекс. Вновь прерванный преподаватель, сотрясаясь от гнева, сжал кулаки, стиснул зубы. Картина оживлялась самым ярким штрихом: пиджак его был совершенно оригинален – словно гусарский мундир XIX века. Казалось вот-вот из-под пиджака с металлическим блеском и звоном вдруг обнажится сабля или сверкнёт острый штык карабина. Но, к счастью или к сожалению, брал он с собой на лекции лишь одно своё оружие - язык. - Щас как скомкаю журнал и брошу!.. На занятия!.. надо приходить!.. – до звонка!.. И к приходу преподавателя!.. – быть готовым внимательно слушать!.. - сдерживаясь от крика, громко и с расстановкой, сквозь зубы произнёс Грецкий – пылкий Лермонтов, как говорится, был – на лице. - Мы спешили, как могли, - думая, что педагог шутит, возражал студент, даже не подозревая о том, что шутки его с Грецким не только плохи, но и окажут на него в дальнейшем – очень долгоиграющие – негативные последствия. Лекция эта была самой первой на преподавательском поприще молодого педагога, а первые впечатления, очень часто, самые сильные и глубокие. Случись это всё, к примеру, через месяц после начала его учительской деятельности и, вероятно, всё прошло бы гладко и без последствий. - Знаю, знаю – видел вас в сквере!.. – всесокрушающая мощь, спокойно заявленного, аргумента не нашла более достойного возражения, лишь Перуджа чуть хихикнула, находясь под впечатлением от педагога в военном мундире. - Если не успели, что-то записать – друг у друга спрашивайте. Не отвлекайте…, мешаете очень, - объяснил Грецкий и в лице его вновь показался спокойный Чехов. Лекция по текстологии благополучно продолжилась вновь и быстро вошла в свой прежний ритм. Грецкий увлёкся собственными речами и в поэтическом вдохновении, заплывал в бездну мыслей всё глубже: уверенно схватив музу за самое надёжное место – воспарил поэтом над студенческой тьмой. Напряжённо-сосредоточенные студенты внимательно слушали и что-то периодически записывали… или зарисовывали. Сосредоточеннее и внимательнее всех выглядел Тристан. В этот раз его – привычно по-актёрски искажённая – мимика выражала: «крайне отчаянную сосредоточенность, ведь для обезвреживания бомбы осталось полсекунды». Но что-то в его чрезвычайной психической концентрации было не так – напряжённый взгляд его, казалось, содержал какой-то подозрительно-странный блеск некой увлечённости – отстранённость от лекций!.. – словно мыслями своими он в этот момент был совсем в другом месте. Прожигая взглядом тетрадь, он о чём-то усиленно думал – глубоко и многопланово погружаясь, вероятно, искал гениальный сюжет для новой манги, а может, просто – обдумывал тонкости ключевых сцен, дописанного днём ранее, сценария к своему любительскому фильму. Но Грецкий был увлечён текстологией и в тонкости эмоций студенческих лиц не вникал. Облачённый в военный мундир педагог «сев на своего конька» резво и стремительно пустился вскачь в безграничные просторы научного сознания: со всей своей могучей силой языка, в виртуозном «светопреломлении», заполнял тьму – чистыми реками светлых речей. И тут вдруг в «чистую реку», в виде какого-то «грязного камня», влетела чья-то шутливая реплика, которая лишь косвенно касалась темы лекции. Отовсюду «круговыми волнами» раздалось приглушённое хихиканье, даже Тристан, оторванный от напряжённых раздумий, не в силах был сдержаться и хихикал громче всех. Вся группа пришла в движение. Аудитория заполнилась хаосом и абсурдом. Вид у Грецкого был такой, словно соскочил он вдруг с несущегося галопом коня – Лермонтов тут же сменил Чехова и не просто был на лице преподавателя, а бушевал там яркими красками. Грецкого понять можно и нужно. Вполне возможно, что он подошёл к делу со всей ответственностью – вложил в свой труд самую душу, честно и основательно серьёзно работал, и, может быть, даже сидел в библиотеке. Возможно, днём ранее он не просто готовился к лекции как рядовой и опытный педагог, а: Выехав вечером на дачу, долго гулял на природе: слушал в чаще леса пенье птиц, печально провожающих багровый закат, затем направился к пруду и любовался водной гладью, в которой изредка всплескивалась рыба, отчего тихие воды приходили в волнение, и в ряби отражалась уже взошедшая Луна. В загородной тиши наслаждался прекрасным осенним небом: с красным заревом на горизонте и проблесками ярких звёзд над головой. Насладившись живописными картинами природы и впитав в себя их силу, под стрекотание оркестра сверчков, вернулся он в дачный домик. В домике повсюду зажёг свечи. Для плодотворной бодрости выпил крепкий кофе и, благоустроив интерьер в комнате, приступил к работе. Приготовил нужные книги, чистые листы бумаги и, ещё чистую и совсем новую – большую и толстую, – рабочую тетрадь преподавателя. Подошёл к старинному – ручной работы – деревянному шкафу с красивой резьбой. Долго стоял рядом и, что-то нашёптывая, в волнении потирал руки. После чего осторожно и с большим трепетом достал из шкафа – сувенирный писательский комплект: гусиное перо, специальный нож для его очинки и склянку с чернилами. «Бесценный раритет», вероятно, принадлежал когда-то его далёкому прапрадеду – тоже учителю, а ему он, может быть, достался от самого Чехова или от Лермонтова, а то даже и от самого Пушкина или Достоевского. Сделав всё так, как было давно им запланировано, он куда-то ненадолго вышел, а вернувшись, удобно расположился на мягком диване. В таинственно-сумрачном свете зажжённых свечей, откупорив бутылку красного вина, он ожидал явления музы… Прошёл ровно час. Муза задерживалась. Но вот, часы пробили полночь, и… снизошёл высший свет чистой поэзии. Облачившись в золотые доспехи могучего сознания, светлый воин просвещения – преподаватель текстологии Грецкий Аполлон – …воспевал!.., творил…, созидал вечную ценность духовных сфер – на крыльях вдохновения взмывая в небеса таланта, под божественную мелодию сладкозвучной кифары, парил, излучая свет… И после всех этих приготовлений какой-то студент, «в пух и прах», даже не догадываясь о том, каких усилий, стоил Грецкому его преподавательский труд, взял да и развеял всю утончённую «поэзию» лекций. Но, не обращая внимания на глупые реплики из аудитории, Грецкий продолжал лекцию. Однако вновь войти в привычный ритм и найти прежнюю колею всё никак не удавалось. Преподаватель был, что называется, «не в духе» просвещения – первая лекция вышла комом. В чём же заключалась шутка, которая в тот момент, видимо, была не совсем удачной, а может и вовсе – совсем неудачной, и кто её так неуместно пошутил – теперь никто и не вспомнит. Неизвестно о чём думалось в голове у преподавателя, но в целом вид его сожалел: «Дёрнул же меня кто-то нести сюда свет науки». Сожаление умиротворённого Чехова, периодически сменялось разочарованием разъярённого Лермонтова и красочно блуждало в чертах преподавательского лица ещё на некоторое время. Но, вдруг, неизвестно отчего, лекция прервалась и Грецкий, мягко обращаясь к Изольде – оттого что видел, как она, к началу пары, принесла журнал – спросил: - Вы староста в группе, да?.. - Нет… - также мягко ответила студентка первой парты. - А кто тогда ответственный за порядок в этой группе?.. Он у вас есть вообще? – обращаясь уже ко всем – громко, как-то пренебрежительно и, внеся в мимику выразительный штрих брезгливости – спросил преподаватель текстологии и ищущим, тревожно беглым взглядом пробежался по аудитории туда-сюда. - А зачем он вам?.. – неопределённо раздалось из тёмных глубин аудитории. - Ну, кто представитель группы? С кем здесь вести «официальный диалог»?.. - Ведите со всеми, никто не против, - вновь неопределенно отозвалась группа. - За журнал кто отвечает?!.. - Надо срочно прочитать «Палату №6»! - вдруг пробила неудобного студента неожиданная мысль. – Чего ему надо?! А?! Отношение решил со мной испортить?! Специально, да?! Читал бы спокойно себе лекцию… - путаясь в мыслях и в языке, соображал студент, приподнимаясь и садясь приличнее, сложив перед собой руки, в стиле советского школьника из первого класса. В аудитории на мгновение воцарилось всеобщее молчание и тишина. - Официально?.. – серьёзно спросил студент-первоклассник. - Да хоть как! – в крайней степени нервного расстройства воскликнул педагог в мундире. - Ну…, я официально… - произнеся первую и последнюю части предложения тихо – но посреди предательской тишины прозвучавшее ясно и чётко – с расстановкой, почти по слогам, медленно и как-то неуверенно, с оглядкой на предательски пустые задние парты – словно было сказано только потому, что никто более в этом не сознавался, а разрядить напряжённую обстановку надо – и – в надежде, что педагог не услышит и не поймёт – быстро пробегая, не удобное в данном случае, личное местоимение, признался сидящий на последней обитаемой парте – почти лысый, с предательской царапиной возле глаза – опоздавший студент в спортивном костюме. К этому ему захотелось добавить ещё что-нибудь, например: «Дальше что?..» однако, с великой мукой внутри себя, где временами брезжил спрятанный лучик совести, ему всё же удалось сдержать свой язык, отчего вдруг почувствовал в себе неприятное ощущение перегоревшей, невостребованной мысли. Но наивное и даже глупое предположение, что педагог глухой, да ещё и… дурак, не оправдалось: - А у вас ещё неофициальный есть?.. – с секунду промолчав, и казалось, ещё выразительнее скорчив брезгливость мимики, с видом хищника оценивающего вдруг возникшую ситуацию, с великой надеждой цепляясь за последнюю, проплывающую мимо, «щепку» и страшно ругая себя за отчаянную глупость вопроса, спросил преподаватель. - Нет, с чего взяли?.. Ещё никогда не было! А так разве бывает?.. - бодро и громко, весело улыбаясь, отчеканил студент. - Ну, поехали дальше… - бросив пристальный холодный взгляд и ничего не ответив студенту, сказал человек в мундире, сел за стол и продолжил, как ни в чём не бывало, свою лекцию. Однако во всём этом и заключался самый красноречивый ответ, какой никогда не выразить никакими словами. Каждое, даже самое незначительное движение мимической детали в лице его, и всякое едва уловимое движение мундира и всего остального вместе взятого, что и называют «невербальным языком общения», во всю свою мощь «невербального горла» кричало, что в этот момент он словно «вздохнул с облегчением». Как будто всё это время терзающая его ноша ответственности, наконец, была сброшена, словно скинул с себя какой-то тяжёлый и совершенно не нужный ему груз – гнетущее бремя, которое он нёс ради кого-то, но только не для себя. И в то же время, неожиданный беззвучный ответ педагога, казалось, давал понять, что пред мысленным его взором вдруг раскрылся давно заведённый им список, в нём тут же нашлась нужная фамилия, напротив которой, хладнокровно, без сожаления, раз и навсегда был поставлен жирный-прежирный крест… Так Алекс познакомился с Грецким. Знакомство вышло хорошо, и надолго отпечаталось в памяти в виде яркого образа – устойчивого стереотипа – «ярлыка». Именно с тех самых пор – то есть с самого первого дня – и не заладилось. Месть преподавателя как в дальнейшем выяснилось, была долгой, мучительной и непримиримой… Прошло всего пару лет, а нынешний Грецкий уже не тот худощавый, «зелёный» гусар-педагог в мундире, а расчётливый, всё видящий и всё знающий, много понимающий, в строгом деловом костюме, гладковыбритый деятель педагогических и филологических наук…, но «ярлык» на Алексе так и остался висеть. «Официальный диалог» вёлся теперь со всеми, со всеми преподаватель был «на дружеской ноге», но только не со старостой. Итак, возвращаясь в аудиторию, где группа слушала лекцию по журналистскому мастерству: Грецкий, не придавая серьёзного значения записке Алекса, продолжал лекцию, Алекс, не обращая внимания на лекцию Грецкого, дописывал записку. А в записке – изобразив на лице злорадную улыбку и покраснев от силы мыслительных процессов – всех, со страшным сарказмом, ругал за «неправедность мыслей». После чего скомкал исписанный листок, дождался, когда преподаватель повернулся спиной, беззвучно встал и, замахнувшись, бросил записку на первую парту – прямо в руки Изольды. Изучив реакцию группы на свою же короткую запись, Изольда, медленно развернулась, снисходительной иронией, почти с усмешкой, посмотрела на Алекса, и, не выразив более ни одной эмоции, покрутила пальцем у виска. Алекс был доволен и погрузился в тетрадь, увлечённо продолжая свои «изобразительные искусства», которых становилось всё больше, а полезного текста лекций всё меньше. Случись тетрадям Алекса, спустя сотни лет, оказаться под землёй и попасться археологам будущего – учённые забьют тревогу. Сенсация облетит весь мир. Будут собирать совещания, консилиумы, организовывать кружки и неформальные встречи. Будут обсуждать проблему в долгих онлайн-дискуссиях за чашкой чая или споря в курилке, выступать на конференциях с толстыми многочасовыми докладами в портативных устройствах вшитых в мозг. С громкими заголовками писать статьи в научные издания – системы «психических энергий» коллективного сознания человечества. Будут пересмотрены многие фундаментальные представления о мире, о зарождении человечества, о его развитии, о роли письма, искусства и вообще всей интеллектуальной деятельности в истории человеческой цивилизации… Открытие станет притчей во языцех – ведь налицо явный феномен: обратная эволюция письма к первобытным символам-рисункам. Каждый раз, когда неминуемо наступал страшный день отчёта – сессия, Алекс огорчался, открывая свои лекционные тетради и видя в них: разрозненные фрагменты непонятных фраз; бесполезные рисунки; отстранённые от темы лекций бестолковые переписки, и всё что угодно, но только не полноценные, чистым и понятным подчерком записанные конспекты. Но горечь разочарования длилась недолго: тетради тут же закрывались, куда-то бросались, и Алекс обращался к своему «спасителю» - Тристану, веря в его непоколебимую надёжность, что, кстати, всегда оправдывалось – готов он был абсолютно! В каких только видах не было у него шпаргалок – и распечатанных с четвёртым шрифтом и с пятым, и обрезанных и в целых листах, и разложенных по порядку и пронумерованных по билетам, и: «Я нашёл такую гениальную вещь – маленький беспроводной наушник, связанный с телефоном – кто-нибудь стоит за дверью и диктует тебе, а ты записываешь и сдаёшь! Самая надёжная штука! В домашних условиях легко можно изготовить, только вот материалы дорогие…». Если бы кто учредил специальную премию «Шпаргалки» – Тристан бы брал в ней первые места. Первая пара по журналистскому мастерству благополучно близилась к завершению. По обыкновению своему лекция начиналась, как говорится гладью, а заканчивалась…, у кого рисунками, у кого полным абстрагированием от действительности и уходом в мир мечтательных иллюзий и фантазий, у кого жаркой дискуссией, в которую были вовлечены все и, которая, в виду присутствующего преподавателя, вынуждена была обратиться в переписку, вечной темой которой, в этой группе, становился «вопрос»: «Все валим с последней пары!». - Да, совсем забыл, пару слов о том, как организуем наши занятия… - закончив лекцию и немного помолчав, вдруг вспомнил Грецкий. – Конечно, будут лекции…, всё как обычно, а вот на семинарах…, давайте обсудим: есть два варианта, либо будете по классической схеме готовится: со всякими выступлениями там и прочее…, то есть как обычно книжки переписывать – бумагу зря марать…, либо!.. давайте, может, уже практикой займёмся?!.. будем уже пробовать писать что-нибудь – руку набивать будем… - опыта набираться, пора уже…, будем вместе обсуждать их…, анализировать…, осваивать новые жанры… - будем учиться!.. Ну что?.. Поддерживаете второй вариант?.. Будем писать?.. – обратился преподаватель к студентам, словно крикнул в колодец, в котором вдруг не прозвучало эхо. – Не слышу! Спите что ли ещё?.. - Да-ва-й-те… – тихо, растягивая и почти по слогам, словно только разбудили и заставили говорить, отозвалась с первой парты Изольда. - Поддерживаем… - проговорили Рок и Комикс-Мен. - Да… - осторожно ответила Эли Карамзина. - Да, да! Конечно! – отвлекаясь от тетради, синхронно ответили Тристан и Алекс. - Мы подумаем!.. Ха-ха-ха!.. – с артистично-кокетливым жеманством, шутила Перуджа. - Мы и так уже пишем вовсю! И рука давно набита!.. – заглушая всех остальных, грозно, с вызовом, глядя в упор, отчеканила Белла Шторм и мысленно добавила: - И нечего нас учить!.. - А!.. Ну так…, и бояться нечего, профессионалы уже!.. А я-то думал, возиться с вами придётся!.. Ну, что ж…, отлично тогда!.. И вам с «набитой рукой» легко будет и мне «не хворать» с вами… Тогда значит договорились!.. Выберем несколько популярных жанров…, и каждый пусть напишет по материалу… И сделаем так, что это и будет у нас «зачётом»…, то есть: кто справится со всеми жанрами…, кто сдаст мне все работы – тот «автоматом» заслуженно и получит по баш… по зачётке… А теорию вызубрим уже к экзамену…, то есть на следующем курсе. Всё значит…, отлично…, с этим разобрались, – продолжая расхаживать по аудитории, потирал руки преподаватель, затем о чём-то задумался, что-то видимо вспомнил – сел за преподавательский стол – записал это в свою рабочую тетрадь, после чего вновь задумался, вновь что-то вспомнил – и посоветовал студентам литературу по типологии жанров журналистских материалов: «знаю, что всё знаете, но, так на всякий случай, посмотрите», здесь он снова о чём-то задумался, но ничего не вспомнил, встал и, как прежде, продолжил расхаживать по аудитории и говорить: - Давайте тогда уже – раз рука, говорите, давно набита – к следующему занятию… - через неделю, наверное, оно будет – что-нибудь и напишем!.. Полную свободу даю в выборе тем! Сами решайте, что взять: о чём хотите написать, о том и пишите!.. Только давайте, сейчас скажите, кто о чём будет писать – я у себя отмечу…, кто какую тему выбрал…, так просто – для себя, может и помогу чем… В аудитории воцарилась тишина: студенты, усердно напрягая мышцы лица, думали. - Да, да, конечно! Подумайте!.. И скажите… – понимающе отозвался преподаватель, увидев колоссальное напряжение студенческих умов. - Ой, вы так неожиданно прям… Такое предложение… Ха-ха-ха!.. Я даже не знаю…, мне нужно время, чтобы всё обдумать… – думала и шутила Перуджа. - Да! У меня вот тоже не думается… - погнал волну Алекс. - И у меня, кстати, такая же проблема… - поддержал Тристан. - Давайте мы просто к следующей паре принесём готовые статьи, тогда и запишете… - посоветовал Рок. - Ага… - озадаченно проговорил Грецкий. – Всё с вами ясно… Да ведь вы же ничего не подготовите… Снова пустые придёте. Нет, так дело не пойдёт… Нужно уже сейчас с чем-нибудь определиться…, чтобы знать, что с вас требовать…, а то вы так и будете, до самого зачёта, ходить и думать… - Может, тогда вы сами темы предложите? А мы либо ваши подготовим, либо потом свои придумаем… - предложил Алекс. - Ну, уж!.. Я-то конечно темы дам!.. На крайний случай оставил… Вы же говорите – профессионалы уже…, сами всё пишете… - негодующе и раздосадовано, почти с выражением обиды на лице, ответил преподаватель. - Мы вдвоём напишем про диеты, - вдруг перебила Грецкого Белла, указывая на Изольду. - Как это «мы вдвоём»? В соавторстве что ли?.. – не понимал Грецкий. - Да, в соавторстве… – сдерживая натиск бурь, отвечала Белла. - А как я узнаю, кто из вас автор чего?.. - Не беспокойтесь, - мягко прошептала Изольда. - Пометите тогда как-нибудь… Ладно…, давайте, пишите вместе… - сдался, наконец, Грецкий, покорно кивая головой. – Так, с вами разобрались значит…, дальше пойдём. С тобой что? Не надумала?.. Давай возьми тему здравоза… здравоза… да что такое!.. язык не поворачивается уже… – здравоохранения…, если сможешь…, попробуй что-нибудь, - предложил педагог, указав на Эли. Тут же грозный перст, сложенной в пистолет, преподавательской кисти повернулся к следующей «жертве», но поднятые руки её не спасли, кисть изобразила выстрел и Перудже досталась культура. Затем, совершив в воздухе мёртвую петлю, указательный палец педагога снова развернулся, и поднимать тему образования выпало Алексу. - Ну, армия у нас закрытое «ведомство», туда не впустят…, а если впустят, то не выпустят – разве, что через год. В «места не столь отдалённые», даже если и разрешат, близко не подходить – зайдёте и точно не выйдете. В «эпицентры труда» вас тоже не отправлю, там и так… «страда» - во всю урожай собирают, ни с кем не желают общаться…, разве что официальную статистику сплавят в официальные каналы, да и отделаются сим. Занятость там у них зашкаливает, лучше их не отвлекать… Есть проблема в ЖКХ, кто найдёт её причины?.. – веселился педагог, но, недолго думая, быстро нашёл очередную «мишень» и выстрел пришёлся на Комикс-Мена: – Давай вот ты попробуешь!.. Но преподаватель (видимо только из отпуска) «промазал» и студент заговорил: - А что такое «жэхэка»?.. Может, я лучше про «ЖЖ» напишу?.. - «Живой журнал» что ли? - Да, он самый… - Ладно, бери «ЖЖ»… Ну, тогда ты возьми ЖКХ… - дуло указующего перста направилось на Тристана, но и здесь оказалось мимо: - Я, пожалуй, подготовлю что-нибудь об индустрии компьютерных игр. Может, обзор новинок сделаю… - Отчего ЖКХ брать никто не хочет?.. – недоумевал Грецкий. - Звучит страшно! Тема нечистая… - отозвался Алекс. - Вот и хорошо!.. Сложная тема – ценного опыта наберётесь… Ну давай Рок, за тобой закрепим что ли, возьмёшь? – и направил перст в самую лёгкую и удобную «цель». - Давайте…, но, скорее всего, свою тему найду. - Ну, вот и отлично! Разобрались со всеми… Только к следующему занятию обязательно уже что-нибудь несите…, будем разбирать. И, кстати, запомните: до конца года будем работать в таком вот формате…, то есть будем чередовать: одно занятие - лекция, следующее будет семинар, и так далее лекция-семинар, лекция-семинар… Так…, ну и всё, пожалуй… Вроде бы всё сказал…, всё задал…, обо всём вроде бы… до-го-во-ри-лись… - заканчивал преподаватель лекцию и посмотрел на свои часы – до звонка на перемену было ещё минут пять. – Подождите, подождите! Куда собрались? Пять минут ещё!.. А то щас выйдете, шуметь будете…, сидите пока. Студенты вновь расселись. Прокатилась волна недовольных вздохов. Выражение на лице Беллы с «Врёшь!» сменилось на что-то непечатное. Но Грецкий не обращал внимания, вспомнил о компакт-диске Рока, подошёл, посмотрел и со словами: «Ага, щас в компьютерном зале послушаем», положил во внутренний карман пиджака. Кроме «педагогической картины» Грецкий составлял ещё и музыкальную, но очень специфическую в стиле какого-то раздела поднаправления в модном направлении рок-музыки. - А ты куда?.. – спросил Алекс у Тристана, увидев, что он совсем уже собрался уходить. - Дела накопились, идти надо… - Киноактрис снимать?.. - Ну и это тоже… - не меняясь в лице, серьёзно отвечал Тристан. - Когда появишься-то?.. - Не знаю, как дела решатся – через неделю может…, а может и завтра уже… Секундная стрелка настенных часов вновь отмерила секунду – замерла на «12», и, к великой радости студентов, раздался, наконец, звонок на перемену… - Всем удачи с заданием, пока! - попрощался Грецкий и прибавил, обращаясь к готам: - Пойдём, послушаем… - Давно пора… – ломая оковы льда и пробуждаясь из царства вечного сна и холода, тихо проговорила Изольда и помахала ручкой, вслед ушедшему преподавателю. - Вот блин! Всегда так! Обязательно надо до звонка продержать! – срываясь с места и активно жестикулируя, бушевала Белла, и, демонстрируя навыки актёрского мастерства, продолжала: – Скачал из Инета Рэндалла и рассказывает, как будто своё!.. Тоже мне лекция, я тоже могу так вести: «Хорошие журналисты бросают вызов рутине… Они ненавидят материалы, написанные по схеме…». Блин! Как будто мы сами не можем скачать… Надо было переться сюда через весь город, чтобы слушать эти… «пересказания»… Не умеет он лекции вести!.. Никогда больше не приду на его пары – время только впустую тратить!.. – изливаясь эмоциями и постепенно утихая, Белла вновь присела на своё место. - Ха-ха-ха!.. – наслаждаясь театром одного актёра, заливалась краснощёкая Перуджа. - На семинары-то придётся ходить, никуда не денешься, - послышалось с первой парты. - Ну, семинары другое дело, я про лекции говорю, - ответила Белла. - А я вот думаю, что лекции здесь совсем не причём…, всё он толково и со своим смыслом ведёт, а дело всё в том, что ты просто завидуешь… – наблюдая за спектаклем и периодически что-то записывая в журнал, решил высказаться Алекс, совершенно бесцельно, только лишь для того чтобы – специально наперекор – что-то ей сказать. - Чё дурак?! И с чего мне ему завидовать?! – неожиданно просияв солнцем, с видом предвкушения долгой интересной дискуссии о спорном вопросе, ввязалась в диалог Белла. - Не ему, а ей… – все трое приковались вниманием, а Эли в этот момент вышла в буфет. – Завидуешь тому, что преподаватель…, самым откровеннейшим образом, заигрывает не с тобой, и, насколько мне это видно, даже не пытается делать этого, а заигрывает преподаватель, ну, это как обычно – с первой партой… и вообще всё внимание своё он уделяет, не тебе и даже не нам, а всё ей же – одной единственной первой парте… - Ха-ха-ха!.. – энергично прыснула «кровь с молоком». - Точно ненормальный, – донеслось с первой парты, вероятно растаявшее от солнца Беллы – с жеманной усмешкой призванной подтвердить абсурдность слов Алекса, – Сидит там позади всех, чего-то себе выдумывает… - С последних парт видно всё как на ладони, это ошибка думать, что здесь все спят – всё видно идеально, как в кинотеатре, – пытался выдумывать Алекс в надежде доказать свою гипотезу и спокойно с уверенностью на серьёзном лице продолжал: – А по поводу «дурака»…, на самом деле я, если честно, самый умный человек, в этой группе… Просто пока не довелось, в полной мере, проявить свой… незаурядный ум. Придёт время и об этом узнают все… А то, что я уже проявил вам не понять в силу ваших интеллектуальных ограничений. Преподавателям же останется лишь локти кусать, что любили свою первую парту… - Заурядный! Ха-ха-ха!.. – проникаясь сарказмом Алекса, смеялась краснощёкая, пышногрудая – «кровь с молоком». - Да куда уж нам… – иронизировала Изольда, и, тут же подхватив, в один голос вместе с – неожиданно долго сияющей – Беллой произнесли: – «Незаурядный» ты наш!.. - И когда же придёт это твоё время?.. – предчувствуя угрозу, донеслось с первой парты. - Не знаю…, когда-нибудь уж придёт – всё тайное обязательно станет явным…, иначе просто не бывает. Это постигнутая мною скрытая тайна мироздания…, даже не пытайтесь понять – у вас не получится – ибо вам не дано…, на это способен только – о! великий я сам!.. – шутил Алекс, чувствуя, что палка начинает перегибаться… - От скромности не умрёшь! Ха-ха-ха!.. – заметила Перуджа. Ясное солнце помутилось лёгкой дымкой облачных образований: - Может, это ты сам завидуешь? – задетая колкой правдой Белла, пользуясь удобным моментом, желала мщения. - Ха-ха-ха!.. Что не с ним заигрывают! Ха-ха-ха!.. Не смешите мои копыта!.. - активная деятельность всех жизненных процессов зашкаливала. - Не надо завидовать мне Алекс, здесь тоже не так сладко как кажется тебе там сзади, – подзудила первая парта. - А вообще…, если кто и имеет право возмущаться преподом и его дилетантскими методами в работе, так это я…, - шутя, ушёл Алекс от ответа, продолжая что-то периодически записывать, – только я один имею на это полное и обоснованное право… - Ну, давай обосновывай своё право, мы ждём, – лёгкая дымка сгущалась в тучу, и выражала недовольство затянувшейся паузой. - Хи-хи… – удерживаясь от смеха, ожидала продолжения Перуджа. - Щас…, надо же приготовиться перед речью, мыслями собраться… - Не мыслями, а с мыслями! Говори правильно, – сверкнула молния Беллы. - Ты как хочешь, а я мыслями… Итак, значит вот…, в прошлом году помните, сдавали «Историю театра и кино»?.. - Нет!.. – раздался гром. - А я очень хорошо помню… - Давай говори уже!.. – сверкнула вторая. - Не перебивай… Так вот…, сдавали «Историю театра и кино»… Я, как обычный студент, целый день сидел в библиотеке… - Ненормальный! Ха-ха-ха!.. - Ну, просто ради эксперимента…, посмотреть, что из этого выйдет…, надо же испытать себя, почувствовать свой незаурядный потенциал…, это же интересно!.. – оправдывался Алекс. - Ха-ха-ха!.. Суд присяжных признал тебя виновным в подготовке к экзамену! Ха-ха-ха!.. - …Добросовестно, хоть и впервые в жизни, честно готовился к экзамену – если бы кто сказал, никогда бы не поверил, что это так увлекательно, хотя, наверное, от самого предмета зависит. Так вот: целый день – только представьте! – с утра до позднего вечера, впервые в жизни – честно! – просидел в библиотеке… - Вот делать нечего… – донеслось с первой парты. - …Да! Это уж я потом понял, что есть другие методы воздействия на педагогическую психику, гораздо эффективные… Например: демонстративное чтение книжек Голдинга, или там какого-нибудь Филдинга…, да?.. и чтоб обязательно препод это заметил и обязательно при этом сказал: «О! Молодец! Умные книжки читаешь. Респект!». Так ведь, да?.. А на последнюю парту лишь пустой и беглый презрительный взгляд: «Эх ты бездарь! Бери пример с первой парты!»… - Вот теперь я уверена, что ты сам и завидуешь! Хи-хи… - вставила Белла и просияла довольной улыбкой. - …А я не выспался…, с утра припёрся в универ!.. Честную! «отл» хотел заработать…, а не посредством – условных рефлексов «преподавателя Павлова»… И представьте, что было дальше… - апофеоз несправедливости!.. – Алекс набирал речевые обороты, небо прояснилось, притча увлекла. – Я просто в шоке сидел! Никогда такого не видел. Видели когда-нибудь трутня возле пчелы?.. - Нет, не видели. В том смысле, в каком ты имеешь в виду – не бывает в природе, – со знанием вопроса пояснила Белла, продолжая сиять. - Да как же не бывает? Ну, шмеля видели… – хмурясь, пытался объяснить Алекс, но не знал как. - Ха-ха-ха!.. - Так тоже не бывает. Поняли мы твою аллюзию. Дальше, давай!.. – торопила увлечённая Белла. - Аллюзию?.. – тормозил речевые обороты Алекс. - Ты Голдинга не читаешь, тебе не понять! – торжественно донеслось с первой парты. - Ну и ладно… Так вот! Преподаватель и первая парта… Во-первых, я это сразу заметил – я то готовился – первой парте, каким-то чудесным образом, попался вдруг самый лёгкий билет. Но!.. Вдруг случившееся чудо – не помогло!.. Ответ с первой парты оказался так себе…, я бы даже сказал на «удов». А Грецкий: «Ну – говорит – хорошо, на 4 ты ответила. Давай – говорит – ещё вопросы задам, чтоб 5 поставить». И задаёт… – и просто ужас какой-то, что он задаёт?.. непостижимо уму моему здравому – …задаёт наипростейший вопрос: где произошла встреча Станиславского с Немировичем-Данченко?.. Вот если бы он спросил: зачем они там встречались и что стало результатом этой встречи, это был бы хороший вопрос… До сих пор забыть не могу…, так и маячит эта сцена перед глазами. Он задаёт – она не знает. Пятёрка срывается… Грецкий – угрюм, задумчив – ищет новый вопрос…, ничего подходящего найти не может. Сама первая парта уже сдалась: «Ну – говорит – ставьте мне 4»…, а он: «Нет! Я – говорит – знаю, что ты умная, тебе нельзя 4. Давай – говорит – на 5!». Мучаются дальше… Грецкий всё старается, всё тянет – не сдаётся. Верит в ум студента первой парты!.. А я уже успел расписать свой билет…, сижу и наблюдаю за сценой… - глазам не верю… В итоге всё-таки намучили «отл» в зачётку первой парты. Ну, это – слава Богу, Грецкому и, конечно, Голдингу… Далее пришла моя очередь…, и у меня чуть язык не обмер… - «Удов»?.. – лучезарно просияла Белла. - Все в тот день получили «отлы». Вопрос лишь в том, что кто-то заслужено…, честно заработал, а кто-то… «купил», - накрылся тучей Алекс. - Что за бред! Никто не покупал! Тебе просто не повезло… - бывает…, смирись. А я честно «завоевала»!.. Хи-хи. Своей тактикой… - как же без этого?.. Да ты вообще маньяк! Как можно помнить такие мелочи?.. – окончательно выбралась из царства вечных льдов разоблачённая Изольда. - Мелочи?! На всю жизнь запомнилась мне эта «мелочь»!.. «Мелочь» до сих пор в моём сердце… болит!.. Забыть не могу!.. - Бедняжка! Ха-ха-ха!.. – продолжала радоваться Перуджа. - И вот, значит, я ему отвечаю на свой билет, помню даже, как он назывался: «идейно-смысловое значение фильма «Броненосец «Котёнкин» и его роль в истории мирового кинематографа» – самый сложный билет… - «Незаурядный»! Ха-ха-ха!.. - …Всё, что знаю по вопросам, рассказываю, заканчиваю и ожидаю – смотрю на его реакцию. И он, скептически-сомнительно скорчив мину, вдруг заявляет мне: «Да, вроде, есть новая информация, я такую не давал». Ещё бы!.. Преподаватели не сидят с утра в библиотеке! А потом… – представьте: я самый последний, все до меня ушли с «отлами» в зачётках… – он спрашивает: «Ну что «отлично», что ли тебе ставить? Или всё-таки «хорошо» пойдёт?». И это после того как я наблюдал: «долгий подъём со дна, затонувшего корабля» – студент окончательно застрял на дне, а он – не преминул воспользоваться моментом – тянет и… заигрывает, заигрывает и тянет. А я сижу и наблюдаю, сижу и… - Да хватит уже, а? Бред какой-то! Не так всё было! – пыталась Изольда закрыть рот правде. - Подожди, подожди!.. Пусть рассказывает – сияла Белла. - Да чё его слушать? Ни слова правды!.. - Зато интересно…, хи-хи…, выдумывает… - Я не выдумываю! Я правду говорю!.. – с лицом человека, которому не верят, заявил Алекс, отрываясь от журнала. - Ладно, ладно…, дальше давай! – продолжала торопить лучезарная Белла. - …Смотрю и просто поражаюсь, с последней парты и то видно: человек явно нисколько не готов…, не сидел с утра в библиотеке… А Грецкий – всё тянет и тянет, тянет и тянет…, уже с последней парты видно, что вытянуть не сможет…, а он всё заигрывает и тянет, заигрывает и тянет. Отстать не может и не хочет ставить своей первой парте – «хор»… И вот, после всего этого, он задаётся вопросом: «А может «хорошо» тебе поставить?..». А!.. Мне!.. Кто сидел с утра в библиотеке! Кто штудировал литературу по театрам и кино! Мне единственному! – кто когда-либо просидел в библиотеке с утра до вечера ради экзамена!.. И вдруг вопрос: «хор» или «отл»!.. - И что ты ответил?.. – сияло солнце на лице Беллы. - Не важно, что я ответил! Важно здесь совсем другое… Важно то, что преподаватель не видит истинного лица студента. Преподаватель в заблуждении!.. Он заблудился в стереотипах!.. Ему нужны новые условные рефлексы. Новые эксперименты! Опыты!.. Преподаватель продолжает считать, что все отличники сидят на первых партах. Нет! Это не так!.. Это, уже совсем, далеко не так!.. – с серьёзнейшим выражением на раскрасневшемся от пламенной речи лице, оживлённо жестикулируя и отрицательно грозя пальцем, смотря при этом на – еле сдерживающуюся от смеха и изо всех сил пытающуюся сохранить серьёзное выражение внимательности на лице – Перуджу, и, случайно – как-то не сознательно, а скорее подсознательно – обернувшись на мгновение в окно продолжал: – Настоящие отличники уже давно пересели на последние парты! Отсюда вид лучше…, на преподавателя, прежде всего…, отсюда его видно целиком… и суть его слов формируется в голове цельнее и… яснее. Да, мы уже здесь! Мы неоотличники!.. Но нас не замечают! Мы здесь, а нас не видят!.. – вот что обидно, вот что возмущает! В нас не верят! Нас заярлычили! Заклеймили! Несправедливость!.. – кипел Алекс. - Ха-ха-ха!.. Отпускаем тебе грехи, Алекс! Хорошая исповедь. Ха-ха-ха!.. – не удержалась Перуджа. - Правдивая!.. - хихикнула Белла. - Ха-ха-ха!.. Держите меня семеро!.. Ха-ха-ха!.. - Надорвутся… – осторожно заметил Алекс, раздосадованный общим смехом… - Что?!.. Что ты сказал?! – грозно ударив кулаком по парте, рассвирепела Перуджа, медленно поднялась, и, с глазами, выражавшими крайнюю степень ярости и обиды, стала подходить всё ближе и ближе к Алексу. - Что я сказал?.. А…, что я сказал?.. Я говорю: зачем же семеро?.. лёгкий ветерок сдует пушинку… - Чего?! Куда сдует?! Я что сказала?! – Несите?! Я сказала, держите! И какая я тебе пушинка?! – свирепствовала Перуджа, пытаясь удерживать прежнюю ярость в глазах и властность в голосе, но всё же не удержалась и растаяла: - Дурашка…, я с тобой ещё поговорю, – растрепав «причёску» Алекса, вернулась Перуджа на своё место и в своё весёлое расположение духа. - Ну, так где встречались Данченко со Станиславским? – лучезарный лик Беллы сиял полярным солнцем. - На славянском базаре они встречались, Белла! На славянском базаре!.. Это же все знают, – ответил Алекс и продолжил: - И…, так вот…, перебили меня…, основная идея того, что я хотел сказать: если возмущаться Грецким, то у меня на это больше оснований чем у кого бы то ни было среди нас, и, тем не менее, я даже не думаю это как-то показывать… - Вот и не думай! Кто тебя спрашивает?.. А мы будем!.. – сверкнула вдруг молния с ясного неба Беллы. - Да!.. Ха-ха-ха!.. – треснув по парте кулаком, громко воскликнула Перуджа и расхохоталась. - Га-га-га!.. – громко и неестественно рассмеялся Алекс, смотря на Перуджу, чьё выражение на лице из довольного постепенно переходило в крайне недовольное, - Эхе…, хе-хе… - уже естественным смехом, оттого что стрела попала в цель, а ещё больше самим видимым процессом перемены настроения, смеялся Алекс. - Щас достану из сумочки топорик, будешь знать, как передразниваться, - угрожала Перуджа, с прежним неудовольствием на лице. - Вот с кем я учусь в одной группе!.. Знали бы преподаватели, кого на самом деле следует отправлять в немилость… - пошутил Алекс, и вновь увлёкся переписыванием, не обращая внимания на дальнейшие диалоги о сумочках и компактных топориках. В это время, сидящая на первой парте Изольда, нанеся мастерский штрих коварной улыбки на свой сияющий лик, устремила взгляд в аудиторию и медленно потянулась к сумке. С кошачьим изяществом – медленно и бесшумно – рука её прокралась в сумку, и крепко схватив там какой-то предмет, также размеренно – украдкой – стала его медленно вынимать… Все остальные студенты продолжали заниматься своими делами и ни о чём даже не подозревали. И вот рука Изольды выбралась из сумки: жилистая, ухоженная кисть крепкой руки её сжимала – «кирпич». Хладнокровно устремив пристальный взгляд больших синих глаз в беззащитного, ничего не подозревающего Алекса, Изольда, чувствуя тяжесть предмета, с ледяным спокойствием подняла «кирпич» чуть выше своей головы, замерла, сделала глубокий вдох, на мгновение усилила коварность улыбки, и с силой грохнула «кирпич»… об парту. Все встрепенулись, прервали разговоры, Алекс вздрогнул и устремил испуганный взгляд на первую парту. - О, Господи! Ты чего? До инфаркта же доведёшь! Ха-ха-ха!.. – рассмешил Перуджу неожиданный поступок Изольды. Все остальные находились в испуге, безмолвствовали, внимательно и усердно взирая на загадочный «кирпич». На «кирпиче» в две строчки была короткая надпись: «Холодный дом. Чарльз Диккенс». - Тяжёлую артиллерию решила привлечь? Для гарантированного успеха?.. Грецкий же тебя боготворить начнёт. Все экзамены и зачёты – «автоматом», без единой статьи!.. – придя в себя, видя, что ничего более не угрожает, дежурно отшутился Алекс. - Уйди, ради Бога, а… - отгораживаясь ладонью, неторопливо произнесла Изольда и, взглянув на книгу, улыбнулась. В этот момент раздался звонок на пару… Лекция вторая: «Литература XX века» Звонок прозвенел и пару минут спустя, в дверях всё той же аудитории №8 показался преподаватель. Преподавателем была хрупкая и утончённая молодая женщина в возрасте: «где-то за 20 и до 40». Есть люди – как подметил один писатель – над фигурой, которых природа особо не трудилась, а поработала грубо – топором да кувалдой, но в случае с этим человеком природа вытачивала особый образ со всей возможной ответственностью. Работая с максимальной осторожностью, кропотливо и аккуратно: природа была здесь, словно мастером ювелирных дел и работала над внешностью специальными самыми тонкими инструментами и точными приборами. Прототип всех женщин создан из кости, но здесь было особенно – в буквальном смысле слова – утончённое произведение искусства: фигурка, с большим изяществом и мастерством, выточенная из дорогой слоновой кости – женское «благородное начало» здесь проявилось с очень заметной выразительностью. По миниатюрным и аккуратным чертам её лица можно было сделать верное предположение, что человек этот занимается либо классическим музыкальным искусством, либо изобразительным творчеством, либо художественной литературой. Хрупкая и утончённая Ювелирная Иоанновна была преподавателем художественной литературы, и, вместе с тем, являлась на факультете самым главным человеком – деканом. Сильный начальник в утончённой внешности вселял в Алекса какое-то особенное почтение к её персоне, какой-то страх, трепет – священный ужас. Превращался он перед ней в самого среднестатистического студента с очень скрытой незаурядностью ума. Причиной этому служило то, что однажды сам Алекс повесил на преподавателя свой «ярлык» и как он не пытался в дальнейшем снять его, ничего не получалось – от первого и до последнего курса испытывал он перед преподавателем-деканом сильное волнение. А всё оттого, что однажды, на первом курсе, ещё до знакомства с деканом, Алекс сидел на паре и слушал «Культурологию»: Лекцию по предмету вёл специально приглашённый – вероятно из какого-то очень престижного, может быть государственного, вуза – преподаватель Болтунский. Фамилия была говорящая: Болтунский болтал – хорошо и много – но совершенно не по теме. Вместо того чтобы светить в студенческую тьму историей Древнего Рима, Болтунский страшно чернил и без того тёмную массу. Масса узнавала много нового, но не о свете культурных ценностей древнего мира, а о собственной тьме – и культурной, и интеллектуальной, и многих других аспектах своей – как выяснилось по Болтунскому – тёмной жизни. - Да, не все студенты обладают выдающимися способностями и скрытой незаурядностью ума, на то они и студенты – желторотые птенцы, жадно глотающие из уст преподавателей – стремятся, наконец, выйти из тьмы неведения в свет знаний. Да, не все стремятся – наверное, для этого и надо светить – искать во тьме именно тех – проголодавшихся по свету. Но только голодные птенцы открыли рты, и тут же вместо пищи – уста плюют нечистоту!.. Вместо нормальной пригодной еды им дают камни, и не просто дают, а кидают! Как же вырастить птенцов и вывести их в свет… – ведь болтает не по теме?!.. Мы платим за освещение тьмы, а он не по теме!.. – нельзя исключать, что некоторая часть этих мыслей действительно родилась в тёмном сознании первокурсника, и, ударив кулаком по парте, он вслух воскликнул: - Нужно накатать заяву! - На кого?.. – удивились рядом сидящие. - На Болтунского!.. Сам виноват!.. Ему зарплату, а нам… не по теме – шиш, как говорится!.. Может быть и да: нам до нобелевской – как эскимосу до крыши небоскрёба! Но зачем же в лицо нам об этом «плевать»?.. Мы это и так знаем, лучше бы план небоскрёба нам дал… – знания – как лезть на крышу… Надо попросить в заяве, чтобы препода на другого поменяли. Можно так сделать, я знаю! Это же демократия, капитализм…, или как там её…, в общем – наша тема в наших руках!.. Поехали?.. - Эскимосу на крышу небоскрёба?.. Зачем? – вдруг раздался неожиданно серьёзный вопрос. - Эк… Чтобы крикнуть: «Олени!.. Где олени?!»…, не знаю я, спроси у Болтунского… – запнувшись сложностью вопроса, попытался ответить Алекс. «Накатав заяву» и «снарядив экспедицию» в деканат, студенты пошли «изъявлять» свои требования высшему начальству факультета. По счастливой для студентов случайности, главы факультета не оказалось на месте, а, кроме того, все официальные обращения студентов должны были проходить через методистов – сидевшие как раз, тут же, по пути к кабинету декана. Остановленные в методическом отделе, студенты объяснили суть дела. - Жалобу на Болтунского?! – с ужасом на хмуром лице взирала методист в – не виданную доселе – «накатанную заяву» на преподавателя. - Нам подписи поставить?.. – спросил довольный ходом дела Алекс. - Нет… Не надо… – после продолжительной задумчивой паузы ответила методист – возможно спасая тем самым студентов от неминуемой разъяснительной беседы тет-а-тет с деканом – и продолжила: – Я сначала поговорю с ней…, как быть и что с этим делать, а потом если что обратимся к вам… – и, переведя взгляд с бумажки на студентов, вдруг, с расстановкой, проговорила: – Я вас запомнила. Просто скажу, что приходили первокурсники. Довольные, вдруг возымевшим успех, делом, студенты торжествовали. На следующий день расписание первокурсников «украсилось» объявлением с заметной для всех надписью: «Всем студентам первого курса в 14:00 подойти в аудиторию №2». Аудитория эта была самой большой на факультете и располагалась ближе всех к деканату. Но символа никто не понял, никто не догадался, что встреча будет с самим деканом и что главная причина собрания – возымевшая «успех» – «челобитная» на преподавателя – очернителя студентов – специально приглашённого в вуз читать «Культурологию». Начало встречи декана со студентами первого курса было спокойным и безобидным. Декан, вкратце и в общих чертах, рассказывала о факультете: его правилах и порядках, информационных и технических ресурсах и многое другое важное и полезное. Её утончённое и строгое лицо, уверенные манеры, сильная и грамотная речь сразу же глубоко впечатлили Алекса, а ещё большее потрясение испытал он, когда понял: на какую «до боли знакомую» тему, совершенно для него не заметно – мягко и гладко – перешёл вдруг декан. - Буквально вчера вышла из отпуска. В хорошем рабочем настроении. Погода осенняя – такая солнечная, такая прекрасная, думаю: «как хорошо начался учебный сезон». Но тут меня «обрадовали» новостью: первому курсу не нравятся преподаватели, хотят, видите ли, других. И даже специальную «бумагу» подготовили. Приходили девушки с первого курса написали вот такую жалобу, – иронично рассказывала декан о событии и показывала «челобитную», брезгливо держа её кончиками пальцев. В это время на самых последних партах в аудитории показалось небольшое движение: - Девушки?.. – тихим шёпотом и смеясь, обратился один из участников «экспедиции в деканат» к Алексу. - Это чтоб на нас не подумали – методисты спасли, всё нормально – так надо… - также шёпотом ответил Алекс и, впившись взглядом в строгое лицо декана, продолжал внимательно слушать. - Какие могут быть жалобы господа-студенты?.. Какие заявления на преподавателей вы собрались писать?.. Родительское собрание! Вот что вам нужно…, за неуспеваемость…, а больше за не посещаемость! Хотите?.. Устроим!.. Студенческая тьма безмолвствовала. Бездыханное тело Алекса, скатывалось под парту. - О, ужас! Она знает всё! Ей всё рассказали! Она знает – кто приходил с заявлением!.. Все смотрят на меня! Да! Ведь на меня все смотрят! Щас обязательно что-то скажут про меня…, уже готовятся… Все уже всё знают!.. – думал Алекс и всё ниже скользил под парту, видя, что и декан, и присутствующие здесь же методисты с серьёзными лицами смотрят – как ему казалось – на последние парты в его сторону. - А написали то как!.. Курица лапой… Рука что ли дрожала?.. – продолжала декан сокрушительно-ироничную речь. - У меня всегда такой почерк, – вдруг отозвался Алекс, но лишь мысленно. - Ещё учиться не начали, а уже какие-то заявления вздумали писать. Что за курс?.. Просто беспрецедентное событие на факультете!.. – первый курс пишет заявление!.. Никогда ещё такого не было…, чтоб первокурсники!.. только пришли, а уже писать… Декан говорила на протяжении целой пары. Говорила всё так же уверенно, внушительно и очень для Алекса впечатлительно. Затем, как и прежде, не заметно – мягко и плавно – отошла от темы «челобитной», коснулась многих других тем, также сильно и подробно отвечала на возникшие у студентов немногочисленные вопросы. Сильный начальник – Ювелирная Иоанновна – Преподаватель художественной литературы – Глава факультета – Декан – был налицо, утончённой индивидуальности. - Ну что ж…, рада была познакомиться с вами, первый курс…, жаль только, что при таких обстоятельствах пришлось это сделать… Надеюсь, дальнейшее наше знакомство будет более приятным, - познакомившись со студентами, закончила декан собрание, оставив глубокое впечатление в памяти – по крайней мере – одного студента. «Челобитная», тем не менее, имела некоторый успех. Вполне возможно, что состоялась индивидуальная встреча, и сильная, столь впечатляющая, речь декана оказала влияние и на культуролога. Потому как в дальнейшем, Болтунский хоть и входил в аудиторию с первокурсниками с дико выпученными глазами и брезгливой миной на лице – словно входил в загаженную общественную уборную, и будто бы за партами сидели не студенты, а большие чёрные тараканы – но особенной излишней вольности в выборе тем за ним больше не замечалось. «Фонарик» культуролога хоть и тускло, но исправно светил в студенческую тьму. Так Алекс познакомился с Деканом и «помог» Декану познакомиться со студентами первого курса. Дальнейшее знакомство было приятным. Впечатления того дня запомнились надолго и сложились в яркий образ. С тех пор, каждый раз, при виде декана, а ещё больше при разговоре с ней, Алекс испытывал настолько сильный священный ужас, дрожь и особенное почтение, что обращался, словно в паровой котёл: чувствовал, как внутри всё закипало, волновалось и тревожилось, мысли от этого приходили в густое беспорядочное месиво, в глазах у него словно мутилось. Привести голову в порядок, и сосредоточится, не представлялось возможным: говорил он в эти моменты с большим трудом, а значения сказанного и вовсе не понимал. На экзаменах по литературе он, как правило, проваливался, но зачёты, каким-то чудом, сдавал. Находясь в состоянии трепетного волнения Алекс, внимательно слушал лекцию о писателях XX века. В этот раз студенты знакомились с творчеством одного из самых ярких и известных представителей литературы прошлого века – и, может быть, самого «долгоиграющего» в сознании общества – Булгаковым. Слушали его биографию, что-то записывали, что-то силились запомнить. Пытались понять, какую роль, какое значение и влияние оказало его творчество на литературу не только российскую, но и мировую. Вкратце – в общих плановых чертах, разбирая композицию, сюжет и фабулу – ознакомились с произведениями: «Бег», «Мастер и Маргарита», «Собачье сердце», «Кабала святош» сопровождаемые небольшими комментариями и объяснениями. Вопросов студенты не задавали. На вопросы преподавателя отвечали неумело, с поверхностным знанием рассматриваемого «предмета». Лекция проходила всегда по определённому плану. На прошлом занятии, примерно в том же порядке и с тем же содержанием, изучали творчество Замятина с его антиутопией «Мы», в связи с которой отчасти коснулись и «1984» Оруэлла. А ещё, несколькими парами, раньше рассматривали: «Молох», «Гранатовый браслет», «Поединок» - Куприна. Все эти произведения рекомендовалось к ознакомлению, и что-нибудь задавалось к обязательному прочтению, но читали лишь некоторые студенческие единицы. В конце лекции было задано ознакомление с творчеством Платонова: «Чевенгур», «Котлован» и что-нибудь ещё на самостоятельный выбор студентов. - Читайте, читайте студенты! Ведь это душа – эмоции и чувства, «плоть и кровь» - сама жизнь документального скелета нашей истории… Без понимания этого не будет высокой культуры…, без культуры придёт эпоха варварства, а там уже и до гибели народов недалеко, - вразумляла Ювелирная Иоанновна – Преподаватель художественной литературы – Глава факультета – Декан студентов. А студенты – по крайне мере один из них – хоть даже иногда и пытались читать, но в целом, недопонимали значения литературы, находились в трепетном волнении, а в глазах их мутилось. Однако некоторая художественность в тетрадях всё же присутствовала. - Звонок сейчас ведь должен быть, да?.. – глядя на часы, обратилась преподаватель к студентам, и мысленно добавила: «На нашем факультете». И действительно, пару секунд спустя, раздался вдруг звонок на перемену. Студенты попрощались с преподавателем, и перешли в аудиторию №3. Расселась группа примерно в том же порядке. На первой парте Снегурочка Изольда почитывала Диккенса, Белла с прежним выражением в лице: «Врёшь!», вероятно, думала о Грецком, Эли мечтательно грызла сухарики, Рок и Перуджа что-то обсуждали и громко смеялись, Комикс-Мен увлечённо рисовал. А Алекс, раскрыв журнал, о чём-то усиленно думал, но пару минут спустя, вдруг привстал и указательным пальцем ткнул Эли в бок: - Не грызи, думать мешаешь… - Пересядь подальше, раз не нравится, а я есть хочу… - вздрогнув от неожиданности, произнесла Элиабель. - О чём пишет Диккенс? – надумавшись об Аполлоне, спросила Белла. - Не поняла пока о чём именно, но пишет много… - не отрываясь от книги, отвечала Изольда. И тут в окно залетел воробей. Тревожный щебет и суетливые круги, мечущегося из стороны в сторону пернатого в высоком потолке, приковали к себе взгляды студентов. - Надо поймать! Надо поймать! Ловите! – обезумев от восторга, кричала Белла. - Так Диккенсом! Диккенсом! – вслед, неожиданно для всех, закричала Изольда. - Ну, так кидай! Кидай! – негодующе размахивала руками Белла. Изольда крепко обеими руками схватила «кирпич» и, выждав момент, когда птица полетит в её сторону, изо всех сил подбросила книгу. Но «кирпич» до потолка не долетел, а просто сделал в воздухе дугу и угрожающе полетел прямо на Перужду. Которая быстро разобралась в ситуации, спланировала свои действия, усердно нахмурилась, поймала тяжёлую книгу и с прежней хмуростью на лице, что есть мочи, запустила книгу обратно. Но Изольда неожиданно шустро увернулась и «кирпич» с большим грохотом ударился об стену. Всюду со стен посыпалась штукатурка, люминесцентные лампы синхронно замигали, что, вероятно, испугало воробья и он, наконец, вылетел в открытое окно. В аудитории воцарилась тишина, студентки молча переглянулись, успокоились, и каждая вновь вошла в свой привычный образ. - На какой странице-то я остановилась?.. – листая поднятую книгу, вспоминала Изольда. - Ха-ха-ха!.. Тут в дверях аудитории показалась округлой комплекции девушка из методического отдела (та самая, которая и вручила Алексу журнал группы, со словами «будешь следить за посещаемостью», так как студент чаще других появлялся в деканате, намеренно создавая, таким образом, видимость присутствия на факультете). Выразив сердитую хмурость на серьёзном лице, она заговорила: - Редактор журнала только что звонила, просила передать, чтоб вы в редакцию сегодня шли – не ждали здесь. Алекс! – значительно усилив грозность лица, обратилась методист к студенту, подошла ближе и сердито проговорила: – Я же просила вчера подойти в деканат! Почему не подошёл? Вечно тебя по всему факультету искать надо!.. - А-а-а!.. – глядя в угол потолка над дверью, произнёс Алекс, и сделал при этом непонятный жест указательным пальцем (говорящий о чём-то среднем между: указывая на предмет с возгласом «Смотрите!» и вдруг озаряясь мыслью, поднимая палец вверх, с возгласом «Нашёл!»), отчего все присутствующие в аудитории так же направили взгляд в угол потолка, но там не было даже паутины, после чего, выражая крайнюю степень удивления, отвечал методисту: - А я и забыл…, странно, как это у меня так получилось. Я же, честно, совсем забыл об этом. - Щас как дам! – свернув небольшую стопку бумаг в трубку, шутя, замахнулась методист. – Всё на свете забудешь! - Так давайте я сейчас подойду… - Ага, с утра до ночи ведь мы должны работать! Рабочий день у нас закончился, да и без тебя обошлись. Хотела ведь как лучше – «на встречу шла», а ты взял да и подвёл всех, - сообщив группе «новости», ушла обратно методист. - Странно…, а я думала, методисты должны работать до последнего студента на факультете… Мало того что «обед» у них каждые пять минут, так они ещё и график строго соблюдают… - хмурилась Белла в пользу Алекса. - А по какому это поводу ты нас подвёл? – улыбаясь, спросил Рок. - По поводу… ммм… «сетки вещаний» лекций…, чтоб и преподавателям и нам удобно было. Преподавателям теперь будет удобнее, чем нам… Это мой точный строгий расчёт: преподаватели теперь будут довольными, ходить на пары будут в хорошем настроении, понимаете?.. Так что про плохие оценки можете забыть… А всё благодаря кому?!.. Мне и моей памяти… - развернул ситуацию Алекс. – Надеюсь именно так, и будет… Документы-то у всех с собой? Раз в редакцию идём, а то тот «синий человечек» снова не пропустит, - напомнил Рок. - Точно, пойду-ка я паспорт поменяю на студенческий, - ушла в библиотеку Эля выручать документ. - Кому поставить «н»? Кому сделать выходной? Или может на каникулы кто-то хочет? – снова раскрыв журнал, шутил Алекс и продолжил говорить с серьёзным выражением лица: - Одна «н» 300 рублей… Неделя – тысяча…, три недели – две тысячи…, постоянным клиентам скидки. За пять «н» подряд – бонус: шестой бесплатно! Акция действует вне предложения «неделя»… Торопись, налетай! «Энку» покупай!.. Хе-хе… - Дурак!.. – с какой-то непонятной интонацией – «дождь в солнечную погоду», что-то наполовину радостное, наполовину чем-то недовольное, неожиданно, то ли показалось, то ли действительно сверкнула Белла. - У тебя всё вокруг имеет лишь одно простое название… - не обижался Алекс. - Распечатай мне прайс! Ха-ха-ха!.. Я не запомнила. - И подпись свою поставь. Мы с ним в деканат пойдём… - отчего-то вдруг серьёзно, словно на что-то обидевшись, тихо проговорила Изольда, почитывая «Холодный дом». - Хе-хе… Ничего вы не добьётесь. У них солидные проценты!.. Хе-хе… – с искусственно-злорадным смехом пояснил Алекс. - А-а!.. – раздалось гармоническое трёхголосное построение в регистре – сопрано. - Да шучу я, шучу!.. - Доставай уже свой топор! – строго и хмуро, выходя из себя, обратилась Белла к Перудже. - Мясники… Сколько уже маньяков уложили? Хе-хе… – опасливо поглядывая в каменно-серьёзные лица студенток, проговорил Алекс, который уже ничего не писал, а просто сидел с ручкой в руке и создавал вид делового человека, занятого чем-то важным. - Возьми «Криминальный спектр» да посчитай сам… - грозно отозвалась Перуджа на шутку. - Да! Ты же любишь шляться по библиотекам, там есть подшивки… - добавила Белла и в густых тучах показалась зловещая ухмылка. - Язык мой враг мой… - нисколько не обижаясь и даже с улыбкой, изрёк сентенцию Алекс. - За клеймение нужна статья в законе. Среди туч показались проблески неба, и Белла обратилась к Перудже: - Не желаешь ягнёнка на ужин? - Морозильник полный, сначала старое доесть надо, - серьёзно ответила Перуджа, тут же расхохоталась и обратилась к Алексу: - Приходи как-нибудь в гости на ужин… - Она сделает тебе рулет из козлятины…, у неё их много в морозильнике, – просияв, сказала Белла. - Ягнят не клеймят, а козлиным рулетом не откормите!.. – сложив пальцы и показав фигу, ответил Алекс. - Ну, мы тебе травку дадим пожевать… - ответила Белла и вдвоём с Перуджой расхохотались. - Что за шутки?.. Слушать вас тошно!.. – отвлекаясь от Диккенса, возмутилась Изольда. - Им самим тошно…, а деваться некуда – кругом среда… неблагоприятная…, привыкаешь… – пояснил Алекс. - Да вот! Живём и блюём… - согласилась Белла. - Ха-ха-ха!.. Жуём и блюём!.. Ха-ха-ха!.. - Да хватит уже! Кошмар какой-то!.. Реально тошнит от ваших гнилых шуток… - возмущалась Изольда. - А то, что не проблеёте, то… - продолжал Алекс. - Да то самое…, скотный двор – среду удобряем. Сам же говоришь, что она виновата, - перебила Белла. - Это было просто предположением… Откуда мне знать, что там и как устроено?.. Порочный круг озлобленной среды – вот что-то такое вроде есть, но знать ничего не знаю… - подытожил Алекс. - Кто равнее тот и выберется из круга. Ха-ха-ха!.. - А равнее это как?.. - Каком кверху! У кого «как» выше сидит то и равнее… - смеялась Белла. - А мы вот здесь и сидим сейчас чтобы расчищать все эти «каки» неблагоприятной среды…, да? – на время отстранившись и задумавшись, риторически – будучи уверенным в силе своей мысли – спросил Алекс. - Нет, совсем не так!.. – ввязался в разговор Рок. – Задача – рассказывать, кто, где, какие «каки» оставляет… Расчищать должны другие специалисты. Но ни рассказывать, ни тем более расчищать не позволят, а время от времени подчищать кое-где предложат… - уверенно и со знанием, пояснил Рок. - А кто «не позволит»? – не понимал Алекс. - Как кто?.. – вдруг задумался Рок, поводил глазами, увидел скрытые ото всех строки и огласил их вслух: Система, наверное… - Вот и решай теперь, что выбрать: подчищать ГУПы или МУПы, либо специально-глянцевый «частный сектор», либо «жёлтые газ… – туалетные бумажки»…, а если особенно не повезёт, хи-хи… – «бесплатные туалетные бумажки с рекламными объявлениями»!.. – весело продолжала «лекцию» Белла. - Где-нибудь в далёкой мифической стране – в какой-нибудь «Столице Москве», которую никто никогда не видел, может быть и есть возможность что-то почистить. А так, если хочешь что-то сделать чистым, придётся устраиваться дворником. Хи-хи… Нет условий для расчисток, есть только предложения подчищать чей-то «как»… Вот и всё, так-то!.. - А ты чего думал, 10-я статья Конвенции рулит? Забудь!.. – удивлённо вопрошая, подытожил Рок. - Ищи чей «как» выгоднее подчищать!.. Ха-ха-ха!.. - Ну…, в этом может и заключается специфика условий нашей среды – суметь рассказать…, или даже расчистить…, надо лишь подходящие для этого методы найти… – особенно подбирая слова, желая казаться умнее всех сразу, и так чтобы не нашлось возражений – с намёком на философа-мыслителя, резонёрствовал Алекс. - Ну, вот и ищи! – радостно сверкнула Белла. - Докажи свой «незаурядный ум»! Найди!.. Ха-ха-ха!.. – сотрясая округлости розовых щёк, смеялась Перуджа. И здесь раздался звонок на пару… Лекция третья: «Толкование сновидений» Если на парах у Грецкого, студенты рисовали, мечтали и дискутировали на отвлечённые от темы лекции вопросы, на парах у главы факультета пытались слушать или же просто делали вид, что пытаются, тщетно борясь с помутнением в глазах. То на лекциях у психолога вся группа обращалась, словно в единый организм, в совокупность субъектов с одним коллективным сознанием – все как один, подчиняясь некой психической силе и погружаясь в какое-то подобие транса, внимательно слушали и синхронно всё записывали. Может быть поэтому история знакомства с психологом не была зафиксирована разумным сознанием, так как прошла в состоянии подобном сну, и сразу же ушла в область бессознательного. С большой долей вероятности можно сказать о том, что «ярлыки», так или иначе – вследствие: преждевременных суждений, упрощённой категоризации, вычленения некоторых субъективно-предрасположенных черт, стереотипности мышления, выраженные твёрдой устойчивостью отношения – вешают все…, в том числе вешал их и психолог. Однако психолог если и вешал «ярлыки», то лишь временно как, например, «бирки», запоминая, кто с каким номером сидит, поэтому в случае неожиданной перемены субъектов, находящихся под его строгим наблюдением, не забывал эти «бирки» своевременно снимать. Одно время висел такой «ярлык» и на Алексе, но - не вдаваясь в подробности – было это лишь на первом курсе и ненадолго – «ярлык» благополучно был вовремя снят. Чего не было у рядовых преподавателей, то было у психолога – таинственная тетрадь и способность помнить: кто какие «ярлыки» носит и в случае необходимости справедливо снимать их и вешать новые. У психолога было всё по-другому. Высокий психолог входил в аудиторию с выкованным на лице выражением крайней сосредоточенности и чрезвычайной серьёзности. И, как всегда приветствуя студенческую массу своим профессорским басом, слегка при этом кивая, смотрел на студентов особенно торжествующим и сердитым взглядом, словно удав на кроликов, которым некуда бежать. Присаживаясь на своё преподавательское место, психолог, с прежним грозным взглядом, приступал медленно и размеренно – аккуратно выкладывать свой учебный инструментарий из рабочего портфеля так, словно стол был шахматной доской, а инструменты фигурами на нём. Причём взгляд его в этот момент направлялся больше в аудиторию, нежели на стол и, как правило, делалось это всё, молча. Казалось, что психолог вот-вот сейчас что-то спросит…, но нет, ничего не спрашивал. От всего этого аудитория тут же приходила в небывалую сверхготовность, никто никогда не понимал к чему, но все были сосредоточены абсолютно. Далее, сдвинув брови и каким-то образом увеличив глаза, преподаватель, также размеренно, будто пересчитывая присутствующих, грозным, почти гипнотическим взглядом, рассматривал и изучал то ли студентов, то ли одежду на студентах, то ли ярлыки и надписи на одежде студентов…, а может быть, просто вспоминал номера «бирок». Сразу же после «пересчёта», с преподавательского лица спадала напряжённая грозность, а вместо неё показывался едва заметный, с трудом уловимый намёк на лёгкую улыбку. Улыбка эта, вместе с остальным выражением на лице, которое уже направлялось в разложенный рабочий инструментарий, казалось, передавала торжествующую мысль: «Ага, кто-то сбежал! Меня не проведёшь». Но вместо возможных разбирательств и выяснений, к всеобщему удивлению, спокойно и также размерено, с некоторой ноткой доброжелательности в чётком профессорском голосе, раскрывая свою лекционную тетрадь, психолог вдруг спрашивал: «Напомните, на чём в прошлый раз остановились?». И как только выяснялось, на чём в прошлый раз остановились, тут же, фразой: «Запишите название новой темы», на последующие полтора, а если было две пары, то на все три часа задавал единый ровный ритм лекции, которая велась под медленную размеренную диктовку и которая лишь временами прерывалась пояснениями, уточнениями и другими недолгими комментариями. На протяжении всего этого времени никому не удавалось ни отвлечь, ни расслабить, ни каким-либо другим образом рассредоточить своего внимания, либо оттого, что тема для каждого становилась вдруг чрезвычайно интересной, либо в силу скрытого воздействия различных тонкостей психологических приёмов, о которых знал лишь сам преподаватель психологии. Звучно произносимые психологом такие слова как: «парадигма», «бихевиоризм», «Спиноза», «Хайдеггер», внушали в студентов какой-то особенный – священный первобытный страх перед сверхъестественной силой могучего профессорского ума. Каждая лекция психолога превращалась, словно в интересный и увлекательный «сеанс гипноза». На прошлом занятии студенты увлечённо, в полусне, медленно и размеренно записывали лекцию о проявлении так называемого парапраксиса. Явление это знакомо практически всем и для широкого круга более-менее образованных людей известно под другим названием – «оговорка по Фрейду». Суть явления, как диктовал психолог, сводилась к тому, что бессознательные желания проявляются в реальной жизни в виде разнообразных, кажущихся случайными ошибок – оговорок, описок, ослышек, опечаток и даже в виде более сложных процессов – в действиях человека, и, в некоторых случаях, в систематическом повторении тайно-желаемых – но неосознаваемых – «случайных» поступков. Приводил примеры: хроническая потеря какого-либо предмета – у очень многих людей, так или иначе, теряются – либо сами вдруг куда-то «прячутся» – сотовые телефоны. В данном случае: хороший механизм защиты от вещи, которая без конца звонит, тревожно вибрирует, будит – беспокоит и принуждает совершать, возможно, нежелательные действия. Также часто случается такое явление, что человек совершенно чётко и ясно слышит не то, что ему говорят, а то, что он сам в тайне желает услышать. Или вот такой пример: самые, до смешного, показательные – самые красноречивые примеры речевых оговорок – причём в больших количествах – встречаются у политиков. И тут же приводил случаи из жизни, а точнее из телевизора. Например: «разница между богатыми и бедными будет сохра… сокращаться» – бессознательное в данном случае – вырывающаяся правда, сознание – ложь…, и надеяться нечего, хотя можно верить… В этот раз студенты, так же медленно и размеренно записывая, продолжали изучать, как эти тайные бессознательные желания проявляются в явных снах. Записали об эволюции взглядов человечества на явление сновидений: от первобытных – о том, что сны предвестники будущего и, что их посылают боги, и до современных научных воззрений: где основополагающей стала теория о том, что сны это результат пережитого прошлого, плюс к этому – как, вероятно, последнее фундаментальное предположение о явлении – добавили теории того же Фрейда – суть которых всё в том же – в бессознательном. На этом же подробно и остановились. Записали о назначении сна: как физиологическом, так и психологическом. Вкратце записали общую концепцию теории сновидений Фрейда и слушали комментарии. - Запишите… – сказал психолог, но вдруг паузу затянул и увидел, как студенты что-то синхронно записали, отчего и спросил: - Что же вы пишете?.. Синхронно опустив головы в тетради, студенты с виноватым голосом в унисон пропели: - Запишите… Тут психолог, мимикой и жестом головы, сделал недовольное выражение и вероятно что-то неодобрительно подумал. После чего, с прежним намёком на улыбку, сделал какие-то загадочные пометки в своей – лежащей особняком на преподавательском столе – таинственной тетради. Психолог, кроме того, что занимался преподавательской деятельностью, был ещё и профессор и вероятно ставил психологические опыты – копил знания для своих будущих научных трудов. - Запишите следующие положения теории Фрейда, - продолжал преподаватель психологии и наблюдал синхронное действо. Затем психолог диктовал и рассказывал о сути механизма превращения скрытых – вытесненных общественными нормами – бессознательных желаний в явные сны. О том, что сфера бессознательного проявляется в конкретных образах. Что образы эти есть зашифрованные сообщения бессознательного, запретные желания: проявления агрессии – ненависти, нарушение норм этики и морали и прочее, что человек находящийся в здравом уме и приличном обществе никогда не позволит себе совершить в реальности. И о том насколько всё-таки сложен механизм превращения абстрактных явлений реальной жизни в конкретные образы-картинки сновидения. И приводил различные примеры: - Попробуйте представить в конкретном образе такое выражение как «буква закона»… То есть это абстрактное понятие и у каждого человека оно будет своим собственным – особенным, основанном на его личных эмпирических познаниях и представлениях о мире, которые сфера бессознательного будет использовать при кодировании образов… – рассказывал психолог-удав, внимательно смотря на загипнотизированных студентов-кроликов и продолжал дальше: – Но помимо этого есть универсальные представления о действительности, которые одинаковы для всех людей и которые имеют определённые устойчивые значения – символы-архетипы – конкретные общеизвестные образы… Это понятно, да? – спросил психолог, а точнее профессор, смотря в глаза каждому студенту в надежде найти непонимание. Студенты, а точнее опытные образцы, синхронно кивнули и, чтоб не вызывать подозрений, изобразили, насколько это было возможно, серьёзные и умные выражения на лицах. Гипнотическая лекция продолжалась медленно, размеренно, интересно и увлекательно с глубоким погружением в особенную, специально созданную преподавателем, психическую среду. - …Явление характеризуется высокопроизводительной деятельностью гипоталамуса… – продолжая лекцию, произнёс профессор и стал всматриваться в характер поведения студенческих зрачков, читая по ним, кто какие испытал эмоции, затем делал выводы, может быть, ставил соответствующие диагнозы, после чего делал таинственные записи в свою особенную тетрадь и вновь продолжал лекцию. Далее было сказано и записано ещё много чего интересного, вскользь было упомянуто о различных феноменах и проблемах сна, в том числе о сомнамбулизме, о том что «лунатики» своих хождений не помнят, а просто продолжают спать, и что движет ими в этот момент… что?.. Студенты как не пытались, но, находясь, как бы под гипнозом, задать вопрос не смогли. Также психолог рассказал о том, как сны могут быть связаны с творческим мышлением, как влияют на него, как помогают либо вредят, что-то было сказано о связи с инсайтом… И закончил тему сновидений кратким, но интересным повествованием о профессиональных творческих методах в изобразительном искусстве художника Сальвадора Дали. Выяснилось, что перед ваянием очередного шедевра: Дали брал в руку связку ключей; клал на пол перед креслом металлический поднос; и, удобнейшим образом расположившись в кресле, пытался уснуть. Как только «ходячий сюрреализм» засыпал – ключи с грохотом падали на поднос: гений авангардизма вскакивал и начинал творить чётко отпечатавшиеся в памяти образы увиденных сновидений, проецируя их на холсты. Таким образом, из-под кисти художника явился: «Сон, вызванный полетом пчелы вокруг граната, за секунду до пробуждения» и ещё целый ряд таких же загадочных фантасмагорий – переполняемых гротескным абсурдом, сюрреалистических аллюзий реального мира. Когда студенты пришли в себя из некоего гипнотического состояния, неизвестно чем вызванного сонного забытья, то за преподавательским «шахматным» столом уже никого не было. Студенты просыпались, переглядывались между собой, вспоминали друг друга, о том, что была лекция по психологии и что теперь надо идти на следующую пару. - Ха-ха-ха!.. – слегка заторможенная деятельность надпочечников вновь ускорилась, произошла выработка адреналина и самой первой вернулась к бодрости Перуджа. - Ну что, пошли в редакцию?!.. – минуту спустя хмуро произнесла Белла и чему-то вдруг удивилась. Все остальные, казалось, тоже чего-то недопоняли, и также, устремив взгляд на Беллу, выразили на лицах глубокое изумление. - Ха-ха-ха!.. – надпочечники навёрстывали упущенное бурной выработкой гормонов – активировался эпифиз, начались процессы образования серотонина: – Ха-ха-ха!.. Алекс, испытал на себе колоссальный всплеск окситоцина – сидел молча, смотрел на группу и добродушно улыбался. Но, как только процессы деактивированного гипоталамуса студентов пришли к прежним показателям, «химическая промышленность» возобновилась. Крохотный отдел запустил своё «производство», все механизмы заработали, и началась цепная реакция – гипофиз осуществил мощный выброс вазопрессина – накопившиеся нейросекреты вылились в кровь, и, минуты две спустя, мозговая деятельность студентов окончательно вошла в фазу бодрости. Студенты всё вспомнили, разобрались в ситуации, выражение глупого удивления на лицах стёрлось, и они стали собираться, совершая знакомые им действия и привычные для них телодвижения. - Да, пошли… – очнулась Изольда. - А где мои сухарики?.. – последней пришла в себя Эли. И прозвенел звонок на пару. - Ха-ха-ха!.. Лекция четвёртая: «Студ Big Bang» Студенты дружною толпой…, нет – каждый в отдельности, идя своим собственным путём, так и не «свалив» с последней пары, направились в редакцию. Лишь только Перуджа обняв «струнку» Изольду и играя на ней свою оперетку, шли вместе, да Рок с Элей о чём-то тихо разговаривая, парой шли следом. Группа была своеобразной, часто казалась противоречивой: в один день атмосфера в группе была «солнечная»: сплочённость, дружба и какое-то веселие царили в ней, на следующий же день, студенты, совершенно не сговариваясь друг с другом, по каким-то совершенно не понятным причинам, составляли вдруг глубоко мрачный коллектив – была в группе самая настоящая «пасмурная погода, гроза и дождь». «Верховным главнокомандующим» растянутого «войска», с частыми возгласами: «Давайте быстрее!», была Белла, замыкал студенческий отряд – отставая от Комикс-Мена метров на десять – Алекс, вероятно для того, чтоб проследить – как бы кто не сбежал. Примерно в такой же очерёдности группа вошла в, расположенное недалеко от факультета, большое здание, где на седьмом этаже и находилась редакция «Студенческого журнала образованью служащего». На крыше здания, большими буквами, зажигающимися по ночам тусклым жёлтым огоньком, было написано: «ДОМ П…». Можно предположить, что когда-то в не очень далёком прошлом, дом этот назывался иначе, потому как следом за большой буквой «П» оставались места для других букв, но сейчас там «читались» лишь металлические конструкции, к которым и крепились эти пропавшие другие буквы. Куда же делись загадочные символы, исчезновения которых, видимо, никто и не заметил, неизвестно. Вероятно, когда-то в прошлом случился здесь сильный ураган, и большие кириллические литеры просто унесло сильным ветром, куда-то очень далеко. А может их просто сняли за неуместность или, как принято сегодня корректно говорить, за «неформат». В вестибюле «ДОМа П…», встречал всех входящих, сидя за столом с протянутой рукой, мытарь в синих одеждах. Сбором подати и налогов он не занимался, мытарь был «документальный» – проверял документы. Останавливал он почти каждого входящего без спецпропуска и требовал удостоверяющий личность документ. Стоило документу оказаться в руках, как случался с мытарем какой-то приступ: то ли честной добропорядочности, то ли усердного трудолюбия, то ли верности долгу, а может и просто послушания закону. Тщательно рассматривая каждую страничку книжечки паспорта, он словно искал возможности за что-нибудь зацепиться. В чём была причина такой реакции, оставалось для студентов загадкой, может быть, он для себя понял так, что полное название дома, надо было понимать как – «ДОМ Преступников». Точно этого сказать нельзя, но в пользу этой гипотезы говорит такое обстоятельство: студенты-«бандиты», входя в «ДОМ», всегда встречали со стороны мытаря какую-то отрицательную предрасположенность, предвзятую враждебность и чуть ли не мстительную злость. Хотя, конечно же, здесь может быть много объяснений: вполне вероятно, что, каждый раз – в день явления студентов – он просто ругался со своей женой, отчего и был не в духе, но лишь до тех пор, пока не появлялись студенты, на которых он и срывал все свои негативные эмоции. Ведь мытари тоже люди – их тоже пилят жёны. С большим успехом пройдя через «паспортно-визовый» стол, студенты направились к лифтам. Вызвали сразу два. Лифты гудели, гудели…, скрипели, скрипели…, но дверей своих всё не открывали. Судя по звукам, казалось вот они уже здесь и двери сейчас откроются, но открывались этажом выше, после чего вновь уезжали наверх. Странное дело, но лифты «слушались» только сотрудников «ДОМа П…» и то – лишь самых старожилов. Тщетно прождав минут десять, студенты поднялись по лестнице. Открыв большие толстые двери, студенты оказались в тёмном и очень длинном коридоре. Рабочий день в редакции подходил к концу, поэтому и было здесь темно и тихо. Студенты вошли во тьму и медленно, практически на ощупь, под слабый свет телефонов, направились к двери главного редактора. - Вот блин! Экономисты!.. – шёпотом, хмуро возмущалась Белла. - Ну так, нерентабельный муниципальный журнал…, чего ты хотела?.. Крутятся, как могут… – также шёпотом объяснила Изольда. - Да хоть лампочку, где-нибудь в середине коридора, могли бы уж привинтить… Четверть полосы под рекламу – вот тебе и свет на всю редакцию… Не понимаю…, тяжело что ли?.. - Я тебе говорю – муниципальный!.. – не поможет… Чтобы заботиться о чём-то, надо хотя бы почувствовать, что это твоё…, а не муниципалов, или как их там… Если конечно ты не альтруист-энтузиаст… А они зарплату получают и ладно!.. Зачем им лампочка?.. Привыкли уже… - Хоть на свечки скидывайся, блин!.. - Ха-ха-ха!.. А чё, прикольно же!.. Как в «секретных материалах»… Только фонариков не хватает… А со свечками вообще был бы класс!.. Щас как вылезет пришелец… Вав! – смеялась Перуджа, схватила за руку Эли, и тут же темнота разразилась её громким, тонким визгом. - Я не верю в пришельцев… Их не бывает… Просто неожиданно…, вот и испугалась… – серьёзно прошептала Эли. - Ха-ха-ха!.. Так я тебе и поверила!.. - Ну и где эта дверь?.. Может прошли уже?.. Кто-нибудь контролирует ситуацию?.. Кто знает куда мы идём?.. – задавался вопросами Алекс. - А я думаю все уже ушли отсюда…, рабочий день ведь у них закончился…, психолог задержал, вот редактор нас и не дождался… – предположил Комикс-Мен. - Всё под контролем, не боись… Две уже прошли, ещё через одну – следующая справа – как раз будет дверь главреда… – отвечал всем и за всех Рок. Одна из самых последних дверей многочисленных кабинетов, – в которых, заседая, трудились сотрудники журнала – открылась, и в конце коридора показался свет, а вместе со светом вырвался на свободу приглушённый звук клавиатуры компьютера…, очень похожий на шум печатной машинки. Благополучно и без серьёзных происшествий дойдя до нужной двери, студенты расселись в маленьком и скромном кабинете «главреда», раскрыли лекционные тетради и принялись слушать лекцию по «Типологии местной печати». - Ну что ещё сказать про нашу местную печать… – час спустя, заканчивала главный редактор лекцию по предмету. – Да больше и сказать-то нечего… Почитайте его книжки про историю местной печати, да и всё сразу поймёте…, и всю «соль» почувствуете… А он, кстати, у вас сейчас ведёт что-нибудь?.. - Нет… - Не знаем… - Не видели ещё… - Вроде бы в командировке он… - неопределенно ответила группа разными голосами. - Понятно…, всё диссертацию значит пишет… Так вот прочитайте его книжки… Ну а про сегодняшнее время запомните следующее: что тиражи нашего издания – конечно после главного регионального официоза, это уж не надо объяснять – самые большие в регионе… Да, молодёжь, пока что, нас поддерживает…, спасибо Мишке да Светке, ведут музыкальную рубрику, стараются… Итак… Это что касается нашей с вами лекции… Всё… закрывайте ваши тетради и убирайте их подальше… – лекции закончились. Будем с вами делом заниматься. Ведь вы уже что-то пишете?.. - Пишем! – тут же ответила сияющая Белла, словно заранее знала о вопросе, а в мыслях продолжила: - Правильно! Нечего нас учить!.. - А у нас сегодня как раз «журналистское мастерство» было. Грецкий дал задание статьи писать и даже темы раздал… К следующей паре уже просил что-нибудь принести… – добавила Изольда. - Грецкий это такой паренёк в очках, да? Аполлон что ли, или как его… - Да, тот самый в очках… – ответила Белла, а в мыслях произнесла: - Аполлонушка наш…, Аполлончик… - Вот как хорошо получилось! Одним выстрелом двух зайцев и пристрелите!.. А вместо лекций…, вместо того чтобы учебники в тетради переписывать, просто с готовыми уже материалами будете приходить раз в месяц… Есть у меня одна свободная полоса…, всё думала – не знала чем её занять…, и тут как раз вы подошли… Сам Бог, как говорится, подослал вас!.. Ну что…, хотите в моём журнале рубрику вести?.. - Хотим… – впервые в жизни дружно – в унисон, объёмным хоровым звучанием отозвалась группа. - Вот и отлично! Будете вести теперь целую полосу… - А какую?.. – тут же спохватившись, опасливо спросила Эли. - Рубрику какую?.. Хороший вопрос!.. Давайте вот сейчас и придумаем название!.. Желательно что-то связанное со студенчеством… - Может «Студ Galaxy»… – спустя несколько минут активных поисков, первым придумал Алекс. - «Студ Galaxy»?.. Ну…, я ведь вам только полосу даю, а не целый журнал… А так конечно звучит…, да…, неплохо… - Ха-ха-ха!.. У нас большие планы на ваш журнал!.. Нам сегодня психолог про Фрейда рассказывал!.. Ха-ха-ха!.. - Давайте «Студ Big Bang» назовём… – придумал художник Комикс-Мен. – Типа самое начало нашей журналистской деятельности…, как бы неожиданное рождение студенческой рубрики… - Вот это интересная мысль… Да, что-то здесь есть символичное…, знаковое что ли… Мне нравится!.. Ну как?.. Поддерживаете?.. Может действительно название говорящим окажется и что-нибудь из этого для вас и выйдет… Давайте тогда на этом и остановимся…, если конечно других вариантов больше не будет… – предложила главный редактор, других вариантов не было. – Как будете готовы, так сразу и несите, а мы опубликуем!.. Ну…, на этом, пожалуй, сегодня всё… Лекция закончена – все свободны… Звоните мне как подготовитесь и надумаете придти… До свидания, удачи с заданием!.. И раздался звонок телефона главного редактора. - «Студ Big Bang»! Ха-ха-ха!.. Как будто кувалдой по голове!.. Ха-ха-ха!.. – весело дрожали округлости розовых щёк, освещённые синим свечением телефона в тёмном коридоре редакции. - Да нормально!.. Мне вот тоже нравится… Я, например, вообще ничего не придумала… – заступилась Изольда. – Как-то неожиданно загрузили нас статьями…, интересными предложениями вдруг засыпали… Студенты подошли к «дрессированным» с хитрой механикой лифтам, вновь зря прождали минут десять и оказались на лестнице. Спускались все молча, каждый был увлечен какими-то своими мыслями: - Ха-ха-ха!.. «Студ Big Bang»!.. Ха-ха-ха!.. Ладно, ладно барыня успокойся!.. Надо о серьёзном подумать… Чего мне про культуру-то написать?.. В оперу-то давно никто не приглашает… Всё по танцулькам шляемся…, да по скверным местам… Да ну их всех!.. А пойду-ка я сегодня в театр оперы и балета! Сделаю репортаж с места события… Перуджа! – специально для – «Студ Big Bangа»!.. Ха-ха-ха!.. «Big Bang»! Ха-ха-ха!.. - Вот и займусь сегодня же заданием… Вот как напишу! Вот как покажу Аполлошке! Устрою ему «Big Bang»!.. Пусть потом ходит под впечатлением!.. Будет знать, как не обращать на меня внимания!.. – нервно размышляла Белла. - Да, надо не забыть, прямо сегодня же и найти ту свою самую лучшую фотку…, где я такая самая красивая, и где глаза у меня там такие большие-пребольшие и прямо такие синие-пресиние… Как же не забыть?! Как же не забыть?.. Пометку щас надо бы сделать… – горела идеей Изольда. – А статейку?.. А статейку пусть Белла и пишет!.. - Эх…, вот я влипла… Что же мне делать теперь?.. Что писать про это здравоохранение?.. С чего начать?.. Чем закончить?.. Как её сделать?.. Ай!.. Не буду думать…, и само пройдёт… - думала Эли. - Ну и чем же «Студ Galaxy» хуже «Big Bangа»?.. Предвзятость! Несправедливость!.. А всё оттого что на последней парте сижу… Думают вот: чем ближе студент сидит, тем больше он любит предмет и, в особенности, препода…, не понимают же простой истины: что чем дальше, тем больше видно, тем лучше материал усваивается… Здесь же что важно?.. Поведение самих же студентов, их реакция на излагаемый материал…, их жесты, позы, мимика…, это же всё участвует в процессе обучения, усваивается незаметно. Известно же что 80% знания получаются глазами… Это же физиологические особенности психовосприятия или как там… глубинные резервы нейроадаптации… Не понимают же! Не понимают!.. Им бы лишь сразу «ярлык» повесить!.. Несправедливость! – переживал непонятый педагогами Алекс. - ЖЖ… Ну кто тянул меня за язык?.. И что теперь писать про этот ЖЖ?.. Историю развития?.. Кто основал?.. Как им пользоваться?.. Скопипастить страничку «О проекте»?.. ЖЖ – это… Нет, так не пойдёт, нужно придумать что-то интересное и необычное… А чем ЖЖ полезен, например, художникам?.. Ведь не зря же карандаш в логотипе нарисовали… Может как-нибудь так развернуть? Надо будет об этом подумать… Ладно, целая неделя впереди, что-нибудь придумаю ещё… – мучился поиском оригинальной идеи Комикс-Мен. - А я поступлю умнее всех – будет у меня в журнале интервью… Уж давно всё думаю: зачем в наше время молодёжь идёт в педагоги… Какой резон они там ищут? Вот как раз и задам я свои вечные вопросы!.. И ответ получу и статья будет… Сейчас приду домой…, помузицирую какую-нибудь лирику…, подумаю над вопросами, составлю их…, да тому же Грецкому для начала и отправлю на мыло…, пусть сам и подготовит мне материал… – спокойно планировал свои цели Рок. Наконец, студенты вышли из большого здания, постояли на крыльце: о чём-то недолго поговорили, посмеялись, кто-то с кем-то договорился пойти в оперу, ещё раз посмеялись и разошлись каждый в свою сторону. Забегая вперёд: название рубрики, как и предполагала редактор, действительно окажется говорящим и выйдет для группы хорошим опытом. Автор идеи видимо не учёл, что часто случается по известному выражению: «как вы яхту назовёте так она и поплывёт», а вполне может, что этого и ожидал. Рождение рубрики ознаменовалось событием, которое было охарактеризовано самим названием. Событие, однако, произвело не так чтобы уж совсем «Big», но всё-таки хоть какой-то «Bang», и даже пустило заметную волну последствий, среди которых такое ужасное как…, но не стоит забегать слишком далеко – всему в человеческой истории должно найтись своё время и подходящее место. Цветная капуста в томатном соусе Однажды, усилием мысли, раскрыв невероятную силу языка, и, кроме того, изучив целый ряд его фантастических свойств и уяснив для себя такой интересный факт, что если немного преувеличить – усилием воли или того же разума – этой силой, немного сыграть не по правилам – позлоупотреблять, вдохновившись войти во вкус и почувствовать его – ограниченный лишь фантазией – потенциал, виртуозно поигрывая произношениями, акцентами, всевозможными оборотами и даже – изредка – прибегая к чистой воды аллегории, то язык этот может привести не только в столицу родины Гоголя, но даже и в такие скрытые от внимательного взгляда места, о существовании которых даже и не подумаешь, что они вообще могут быть… Так вот, особо не увлекаясь и по возможности держа на привязи этот «мясистый снаряд во рту», соблюдая правила использования его грандиозной силы, Алекс прогуливался по солнечному городу. Нагулявшись вдоволь и почувствовав вдруг лёгкий голод, он завернул за угол, прошёл один дом, второй, снова за угол, прошел через двор, перешёл дорогу, спустился по лестнице, вновь повернул за угол дома, прошёл через арку, скрылся за очередным углом и вскоре оказался прямо перед дверями супермаркета «Славянский Базар». - Если бы хлеб продавали у кассы, были бы супермаркеты такими же полными?.. – думал Алекс, пробираясь к хлебному отделу. – Только мухи бы и ели залежавшиеся просроченные конфеты… А так, вон – раскупают потихоньку… Пробравшись через все отделы магазина к самому дальнему, и взяв там, самую тяжёлую по весу и самую дешёвую по цене, буханку самого полезного – судя по заявленному на этикетке составу – хлеба, взгляд его вдруг поймал курицу. Большая, толстая птица, медленно проворачиваясь вокруг своей оси, волнительно парила в клубах горячего пара и, несмотря на стекло, сильно била по носам людей, отчего и привлекала к себе их взгляды. В своём аппетитном горизонтальном положении, покрывшись румяной корочкой сплошь усеянной ароматными специями, «звезда отдела» жаром источала манящие благоухания и…, как следствие, – завлекала в отдел голодную толпу из соседнего – хлебного. Тут же, на «подтанцовке» у «звезды», в одном с ней стиле и цветовой гамме, за стеклом, но в холодильнике, в таком же аппетитном горизонтальном положении лежали всевозможные копчёности, варённости, охлаждённые жарености, разнообразные сорта колбасных деликатесов и все вместе тоже пытались благоухать. - Бедная курица… Когда-то, с усилием, с надеждой, вылупилась она из яйца и жёлтым цыплёнком радовалась жизни…, мошек ловила… - лишь сострадательно вздохнул Алекс, в ответ на её завлекающие «вкусные аргументы». Привычный процесс круговорота людей в супермаркете, соблюдая заведённую закономерность, протекал своим чередом отделов: далее голодной толпе, находящейся под глубоким впечатлением от «куриного представления», предлагалась консервированная рыба и молочные продукты. Но Алекса почему-то вдруг потянуло в бакалейный отдел к полкам с кондитерскими изделиями. - «Юбилейное», город «N», - внимательно рассматривая пластиковую упаковку, и изучая громадный набор всевозможных перемешанных разноцветных ценников, выискивая в них «причинно-следственную» связь и соответствие логическим нормам, выбирал Алекс печенье, - «Юбилейное», город «NN»…, «Юбилейное», город «Столица»…, «Юбилейное», город «Вторая Столица»… Интересно кто кому здесь платит за использование бренда?.. О, ужас…, это должно быть творческий кризис… - подумал он, взяв в руки очередную пачку печенья, но в бумажной упаковке, которую в последний раз видел ещё в советские времена, среди конфет, в новогоднем «подарке», - и это тоже «Юбилейное»…, «великий и могучий», а на названия для печенья скуп… А!.. вот, оказывается, в чём дело: село «Юбилейное»… они-то может быть и вовсе не знают о бренде…, соригинальничали – назвали в честь родного села…, а село-то оказывается и было названо в честь… А вот это вот что-то новое… Да, это как раз то, что надо: «Неюбилейное», город «Стерск»…, ну хотя бы так… – взял печенье и, вспомнив о последней, выпитой с утра, ложке кофе, подошёл к противоположному стеллажу. Взял самую большую банку, и хотел, было отправить её в корзину, как вдруг остановился и просто оцепенел, увидев шокирующий размерами – пластиковый пакет с застёжкой призванной сохранить аромат растворимого напитка. Застыв в удивлении, Алекс думал: - Какую же лучше взять?.. – лучше больше да дешевле… - рассчитывал и делил цену на «количество чашек»: - Значит, в итоге получается, что пакет выгоднее банки… - подумал ещё и «в итоге» положил в корзину и пакет, и банку: - На полгода должно хватить… - взглянул в корзину, и врезалась мысль: - Какая-то кофейная болезнь начинается… - поставил банку на место, а про пакет подумал: - Надо будет поэкспериментировать… и проверить «на вшивость» этот «маркетинговый ход»…, что-то здесь, кажется мне, подозрительным… – и, не соблюдая правильной циркуляции людей, броуновским движением из отдела в отдел пошёл он дальше по магазину, приближаясь к выходу. - Чего же мне ещё надо?.. Ах да! - пошёл в следующий отдел и взял там банку томатного соуса. – Это взял, это тоже есть и это не забыл, а!.. точно, вот же что ещё, - вернулся обратно и взял какую-то бутылку очень похожую на банку. – Кажется, всё взял…, нет, что-то вроде бы пропустил…, ведь что-то ещё надо было… Точно!.. самое главное чуть не забыл! – снова вернулся в бакалею, направился к большому открытому холодильнику, – где лежали овощи, пельмени, котлеты, желудки, кишки, слизистая печень, обнажённое, обливающееся кровью сердце, огромная свиная голова… и порционные механически общипанные цыплята-бройлеры, – но шёл не как обычно, а почти бежал, смотря при этом в противоположную от холодильника сторону в стеллажи с чаем. Но не успел дойти до места, как вдруг споткнулся об какую-то коробку и на полном ходу – потеряв равновесие – полетел, но падал недолго, оттого что тут же – вполне удачно и даже мягко – наткнулся на приятной наружности девушку, выкладывавшую товар на полки. В затянувшемся мгновении тесного контакта, разглядывая зелёные роговицы гипнотических глаз мерчендайзера, Алекс «почти быстро» пришёл в себя: - Простите, я не случ… то есть спец…, в смысле я не хотел…, понаставили коробок на дороге, сами же и виноваты, что провоцируете. И не дожидаясь от, вдруг потревоженной, девушки возможного ответа, взял какой-то пакет из холодильника и скрылся по направлению к кассе. В страшном месте расчёта, выразив на лицах глубокую задумчивость, в ожидании толпился народ. Привычно пройдя к самой дальней кассе – где всегда меньше всего людей – Алекс встал в длинную очередь, но, в то же время, продолжал следить за другими: часто в правилах встречаются исключения, кроме того, важно учитывать и человеческий фактор. Прошло минут десять, очередь, почти не двигаясь, стояла на прежнем месте. Не прошло и часа, и вот уже показались зубные щётки. В блестящих красочных упаковках, в несколько рядов, так и маячили перед глазами Алекса. Совершенно новые, свежие, чистые – так и лезли в корзину. Тут – уже в голову – полезли мысли о том, что надо бы заменить ту свою старую, уже изношенную, уже почти стёршуюся, потрёпанную и уже совершенно не справляющуюся с работой: - Действительно, надо бы уже, а то та совсем не чистит…, или всё-таки подождать ещё?.. Хотя стоматологи рекомендуют каждые три месяца менять… Так значит заменить?.. – размышлял Алекс, и тут же в мыслях его предстал седой старик стоматолог: - Обязательно заменить!.. Нельзя ждать! Зубную щётку надо менять каждые два месяца! – Как?.. Уже два?.. Так раньше же три было?!.. – Ну так это раньше было! А теперь, видишь ли, экология портится: парниковый эффект – ледники тают! Так что два! Два месяца и не более!.. Бери! Бери!.. – Ну, раз ледники уже тают…, пожалуй, возьму… – Не пожалеешь! – украдкой шептал стоматолог, в то время как – сразу две – новые щётки вползли в корзину. – Три бери! Три!.. Киотский протокол провалится! Ледники будут таять, а белые медведи на глазах вымрут!.. Бери сразу три! Щас всё раскупят, и тебе не достанется!.. – не унимался стоматолог. Очередь всё стояла и улиткой ползла к выходу. Показались штабели шоколадных батончиков и стопки плиток. Тут же и всплыли в мыслях кадры снятые высокоскоростной камерой (смотреть в режиме замедленной съёмки): орехопад из громадных фундуков, медленно-медленно падает…, падает…, и всё ещё падает…, и вот бурный ручей из орехов волной хлынул и лавинообразный поток летит прямо в камеру, из потока – медленно-медленно вращаясь – вылетает самый крупный – размером с грецкий…, нет, как марокканский мандарин – орех, летит в камеру…, летит, всё приближается… и вдруг раздаётся хруст, фундук лопается на две большие части, замедленный бурный поток из мелкого жаренного арахиса, неожиданно врезается в ручей фундука, смешивается, заворачивается вихрем, волной всё это подхватывает и раскрывая содержимое громадного фундука, преподносит всё в камеру… Но тут – обязательно справа на лево – внезапно хлынул расплавленный горячий шоколад, тёмные брызги накрыли ореховую массу, а дольки фундука – медленно-медленно – смыло за экран…, камера устремилась за «главным героем» и… стремительно, бушующей рекой, врезается – с лева направо в шоколадно-ореховую массу – молочное цунами… Всё закрутилось, завертелось, перемешалось и… - медленно-медленно – долька фундука всплыла и невесомо воспарила над хаосом потоков, вслед взлетели молочно-шоколадные брызги…, но тут съёмка начала ускорятся – всё быстрее, быстрее, быстрее… – и в миг вся масса завернулось в обёртку и оказалась в штабелях батончиков в коробке у кассы. Три батончика и две плитки шоколада – таинственным образом – оказались в корзине у Алекса. Очередь продолжала стоять и, волнообразно пульсируя дождевым червём, с трудом пробиралась на свет улицы. Прошло ещё минут пять, и, от нечего делать, Алекс стал подсчитывать точную стоимость всех покупок. - Бездумно тратить – это вроде и называется расточительство!.. – вспыхнула мысль от сложившейся в итоге суммы. – Да у меня, слава Богу, и нет столько… Зачем мне этот шоколад?.. Фу… гадость какая-то… - рассмотрев обёртку плитки и найдя в коллаже натюрморта подозрительный рисунок изюма, очень похожего на таракана, вернул её обратно в коробку, тут же сразу, вслед за плитками отправились и все три батончика, между которыми затесалась какая-то баночка вроде бутылочки и пачка «Неюбилейного» печенья. - Да зачем мне три щётки?.. И одна хватит… Да, если честно, так-то и старая ещё хоть куда!.. – благополучно вместе с шоколадом, вернулись на место зубные щётки. – Пусть, хоть и не надолго, приостановится производство пластика…, а потом пусть также сократиться нефтедобыча…, а там, вероятно, вместе с этим и сократятся парниковые выбросы…, и, как следствие – ледники перестанут таять…, а белые медведи проживут ещё пару десятилетий… Да – всё так… Отчего же я раньше об этом не подумал?.. Ещё чуть-чуть и стал бы соучастником убийства медведей. Верни щётку – спаси белого медведя!.. Вовремя одумавшись и спасши медведя, наконец, подошла его очередь рассчитаться за накопленные «богатства», среди которых остались лишь хлеб, банка соуса, кофе, да какой-то пакетик. Продавец взяла деньги, и даже пакет не предложила, а скорее закрыла кассу на перерыв и – к великому возмущению стоящей за Алексом толпы людей – куда-то удалилась. А «спаситель медведей» наконец-то вышел на свет солнечной улицы. В крупных «маркетах», отходя от касс – по пути к выходу – невозможно не заметить такой, столь замечательный, ракурс – интересную параллель с молочной фермой, что две фотографии можно поставить рядом и опубликовать в специальном издании в разделе развлечений – в стиле игры на внимательность: «найдите 10 различий». Пробравшись сквозь высокие стены домов, узкие закоулки тёмных дворов, всевозможные арки, места отдыха и парки, неожиданные тупики, кусты, заборы, балюстрады, предательски приоткрытые канализационные люки, оставленные без присмотра вырытые глубокие канавы – без всякого ограждения, доверху залитые горячей водой – и просто ямы, Алекс, наконец, пришёл домой. Домом была небольшая двухкомнатная квартира на седьмом этаже девятиэтажного крупнопанельного дома. Одну из комнат снимали, таинственные – так ни разу не показавшиеся – жильцы: дверь в эту комнату была закрыта и опечатана пожелтевшим листком, на котором была надпись: «Ушли, когда-нибудь будем. Ждите!». В первое время жительства на квартире, последнее – тревожное, усиливающееся восклицательным знаком – слово записки не давало покоя и просто сводило с ума, но со времени заселения прошло уже больше года, и Алекс даже и не вспоминал уже о её существовании. Придя домой, Алекс, первым делом, приступил к запланированному эксперименту: распечатал большой пакет и осторожно стал пересыпать его содержимое в, опустевшую с утра, большую банку из-под кофе. В исследовании «кофейного явления», для чистоты эксперимента, Алекс ориентировался не на «количество чашек», а на объём в граммах: согласно цифрам указанных на упаковке выяснялось, что пакет больше банки почти на треть (28%). И какого же было его удивление, когда содержимое пакета полностью вошло в банку…, и даже немного места осталось. - Маркетинговый ход, маркетинговый ход… - всё ложь! Обман!.. Железные банки в системе фасовки просто поменяли на дешёвые пластиковые пакеты, а вместо 30% кофе добавили 30 рублей стоимости. А ещё самый раскрученный кофейный бренд мира…, не постеснялись даже заботящуюся птичку нарисовать… – на психику давят… тьфу!.. Да, а кто теперь стесняется?.. У всех заведена легальная система: система сбыта – «маркетинг» – непонятное иностранное словечко, а на деле легальный – политкорректный аналог – для обозначения такой…, - как там училка-то говорила?.. – идиомы что ли… как: «ободрать как липку» - оптимизация продаж, эффективный способ организации: как продать минимум, но с максимальной выгодой… - обмани здесь, подкопай там, да так чтоб никто не заметил подвоха… - самая действенная оптимизация… «Чтоб вас дети так «оптимизировали»!.. – не огорчаясь, чувствуя торжество победы над «заботливой птичкой», от успешного разоблачёния её наглой лжи, Алекс с наслаждением скомкал пакет, бросил его в мусор и в хорошем настроении, раскрыв тот самый пакетик из холодильника, занялся приготовлением ужина, завтрака и обеда на ближайшие два, а то и три дня. В высокой кастрюле варилось несколько клубней картофеля, которые вскоре должны были обратиться в одно пюре. По соседству с кастрюлей, выпуская тонкие струи пара из-под дрожащей крышки, стояла глубокая сковородка, а в ней, источая приятнейшее веяние аромата, утопая в кипящем блаженстве вкуса, жарилось то, чего вкуснее нет в мире – обильно приправленная острыми специями и жгучей томатной пастой, разрубленная на крупные сочные куски – цветная капуста. Алекс был вегетарианцем. Вегетарианцем – то есть он с удовольствием, не задумываясь, съел бы и мясо, если бы оно вдруг оказалось в морозильнике, но мяса там не было специально, а лучше сказать – принципиально, а были лишь его растительные заменители. Потому что в-пятых, быстрее готовится и меньше возни с приготовлением, в-четвертых, нет необходимости приобретать зубочистки, в-третьих, разница практически незаметна, во-вторых, хороший, но конечно не лучший, способ немного сэкономить не только время, но и некоторые средства. И, во-первых, каждый раз, проходя в магазине мимо мясного отдела, ему вдруг вспоминались добродушные, ни в чём не повинные, в самое сердце и в самую душу проникающие, с детским наивно-доверчивым и вопрошающим взглядом – глаза белой утки, и тут же, по ассоциативной цепочке: нежное мычание годовалого телёнка, игривая прыгучесть маленьких ягнят, жёлтые комочки цыплят со всех сторон выглядывающие из курицы, и прочее, и прочее, что живёт и просто радуется, что живёт. Поэтому, собрав и сжав всю свою волю в кулак, он старался, чтобы в морозильнике не было ничего лишнего, но чтобы обязательно находилась разрубленная на крупные сочные куски – любимая и желанная – цветная капуста и иногда грибы. Вскоре приготовленный ужин оказался в глубокой красной тарелке на маленьком, но высоком, кухонном белом столе. Разрезав ржаной хлеб и сев за стол, он взял большую мельхиоровую ложку и, погрузив её в пылающее ароматом содержимое блюда, принялся обдумывать задание по журналистскому мастерству. Часть II. Прорыв И в тот день глухие услышат слова книги, и прозрят из тьмы и мрака глаза слепых. (Исаия 29:18) «Спокойная ночь» Заканчивая свой ужин, Алекс почувствовал нечто, удивительно сильно его поразившее. Почувствовал что-то неопознанное здравым рассудком, что-то непостижимое и необъяснимое то ли с ним самим, то ли с тем, что было вокруг него. Не постижимое, но всё же замеченное. Неизвестно по какой причине возникло вдруг странное, непонятное ощущение. Может оттого, что каким-то невероятным образом удалось увидеть цвет, который человеческий глаз разглядеть не способен, или же услышать звук, не воспринимаемый человеческими ушами, а может оттого, что сам мозг стал иначе обрабатывать информацию о воспринимаемой органами чувств окружающей действительности. Совершенно непонятное явление заметил он вокруг себя, и странное впечатление возникло внутри. Он всерьёз стал о чём-то думать, но не о задании, он сам не понял, о чём сейчас подумал и думал ли вообще о чём-нибудь. Был ли он минуту назад и, была ли вся его прожитая жизнь на самом деле и что это такое сейчас вдруг начало происходить. Как будто он только что появился в этом мире и всё что он видел, воспринималось не то, что по-новому, а скорее, как совершенно чужое и неизвестное, как что-то не оправданное своим существованием, как то, чего не должно быть вовсе. Тут неожиданно Алекс почувствовал, что на кухне он не один и, что какая-то тёмная фигура стоит у окна за его спиной. Но мгновение спустя странное ощущение также неожиданно прошло. Осталось, однако, словно какое-то беспокойство, словно какая-то тревога появилась, но неизвестно за что. Затем он случайно вспомнил и задумался о том, что нечто подобное произошло, когда ему было лет двенадцать и возникло то странное впечатление при попытке разобрать и найти ответ на сложный для него в то время вопрос, касающийся проблемы «существования мира». Но здесь, совершенно без каких-либо оснований и видимых причин, он впал в это странное необычное состояние. Затем Алекс обратил внимание на абсолютную тишину вокруг, которой раньше он никогда не замечал, и которой, как он подумал, вовсе не должно было быть в это время. Совершенная – сверхъестественная тишина вечером в будничный день казалась невероятным и удивительным явлением. Как зрители в кинотеатре увлечённые фильмом, жители дома, будто бы также синхронно наблюдали за чем-либо, оставив все свои шумные дела, или же вовсе ушли из этого дома по общему и важному для всех делу. И только один Алекс по-прежнему сидит за столом на кухне, и ни о чём даже не подозревает. Далее он подумал об инфразвуке, который может вызывать панический страх, но, тут же, отметил, что никакого страха он не испытывал. Затем мелькнула мысль о том, что впал он в какое-то редкое – пограничное с реальным видением мира – состояние, о котором ничего не известно, как например состояние дежавю. Потом вспомнилось и подумалось о том, что, может быть, оказался он в эпицентре пространственного или временного искривления. После чего, решив скорее уйти от этого странного остаточного явления и выйти из непонятного тревожного состояния, резко, словно в дверь позвонил кто-то, кого он давно ждал, встал со стула, и, наполнив чайник холодной водой, поставил его на ближнюю конфорку, сильно при этом ударив чайником по газовой плите. Тишина была нарушена, и постепенно всё вокруг вновь стало оживляться и принимать прежний вид и порядок вещей. Вновь заработал остановившийся холодильник, где-то в глубине дома от включённого крана загудели трубы, с улицы едва слышно начали доноситься крики людей и шум машин. Алекс включил радио, сделал звук громче чем обычно и открыл окно. Всё внутри и снаружи стало обретать свои привычные очертания и пару мгновений спустя ощущение странного явления исчезло окончательно, оставив лишь неглубокий след своего присутствия в памяти подмастерья аллегорий… Пройдясь немного по тесной кухне и убавив звук радиоприёмника, Алекс подошёл к окну. В распахнутое окно вливался тёплый сентябрьский вечер. Не ослепляющий, приятный для глаз, насыщенный красной краской диск солнца висел над крышами домов. Кубизм жилых сооружений, слившись в единый серый массив, словно цепь горных вершин, составлял изломанную линию горизонта. Высоко парящие в чистой синеве неба редкие перистые облака, губкой впитывали красную краску и нижней своей поверхностью проливали на землю частично отражённый солнечный свет, но уже немного бледными оттенками красного цвета. Плавно пролетающие над головой и мягко приземляющиеся на крыши домов голуби, гармонично дополняли картину города и прекрасно исполняли свою роль, соединяя красочный простор неба с материальным серым миром. Алекс понимал, что закат солнца – особенно за городом – эффектное явление, но никогда раньше он не обращал внимания на замеченную только сейчас, совершенно удивительную и даже уникальную особенность красочного заката. Из-за чего же произошла эта столь очевидная перемена в восприятии окружающей Алекса жизни мира, он и сам не мог понять. Может оттого, что до этого времени просто не был способен по-настоящему и глубоко чувствовать и воспринимать эту невероятно сложную, но чудесно упорядоченную жизнь природы. Словно слепым червём обитал в земном мраке, неосознанно проживая свою жизнь в плену не понятных, но добровольно, им самим же, принятых правил, предрассудков и традиций. А может ещё по каким-либо не известным ему причинам. Но теперь, впечатлённый красотой мира, он долго стоял и наслаждался этой живой игрой безумно ярких красок живописной картины. Особенно сильно его восхищала верхняя часть городского пейзажа. Уходящее солнце уже соприкасалось с крышами дальних домов, и вскоре должно было полностью упасть и погрузиться в серую кубическую массу, оставив вместо себя лишь звёздную пустоту тёмной ночи. Провожая своим увлечённым взглядом, поразительный, теперь по-настоящему чудесный, светящийся красный круг – чья привычная и незаметная жизнь играет такую неоценимо-громадную роль в существовании целой цивилизации – Алекс почувствовал как со всех сторон, тихо и мягко подступает очередное загадочное, какое-то глубоко-тоскливое волнение. Которое тут же, медленно возрастая в своей силе, стало перерастать в приятное ностальгическое, с едва испытываемой сладковатой крупицей печали, состояние, в которое постепенно он погружался всё глубже. И, несколько мгновений спустя, волна переживаний, обратившись в бурный поток смешанных чувств, захлестнула его уже целиком. Отчего он с головой погрузился в неизведанную тёмную глубину ностальгии, бесследно утопая в её вязкой густоте. Словно оказавшись в раннем детстве, с присущими тому времени впечатлениями, он снова смотрел на мир тем прежним взглядом, и чувствовал окружающую его реальность точно такой же, какой она воспринималась много лет назад. Казалось, что красота вечернего неба вернула и раскрыла давно забытые, самые ранние – «реликтовые» ощущения, позволила вновь увидеть и почувствовать всё, что происходило сейчас вокруг Алекса, чистым детским восприятием, которым когда-то только начинал познавать, что представляет собой этот полный тайн и нераскрытых загадок окружающий его мир. Нахлынувшие столь приятные ностальгические волнения становились ещё более глубокими и насыщенными от знакомого, едва уловимого запаха из далёкого прошлого, запаха старинного жилья – запаха кухни, где было приятно и хорошо, где была радость и не было гнетущих проблем и забот – запаха из «легендарного» детства…, и тихой музыки, которая казалась в этот момент какой-то мистической и словно несла с собой нечто таинственное. Музыка эта буквально заливала окружающее пространство, связывала его в одно целое и словно воздух проникая, заполняла всё, что было вокруг Алекса и что было внутри него. Глубоко погружённый в свою ностальгию, он не разбирал ни единого слова из этой песни, но гладкая мелодия музыки в ней просто околдовала его. Это была незнакомая ему, и совершенно неожиданно появившаяся в радио-эфире на популярной волне, малоизвестная песня уже несуществующей музыкальной группы, точного названия которой он вспомнить не мог, но припоминал, что в названии этом что-то было связанно с кинематографом. Сама же песня, которая в любое другое время, скорее всего, показалась бы самой простой и вполне себе обыкновенной, называлась - «Спокойная ночь». С окончанием мистического музыкального сопровождения Алекс, наконец, стал выбираться из неожиданно захлестнувшего его потока смешанных приятных чувств и ностальгических волнений, потрясших его как никогда сильно, и продолжал неподвижно стоять у окна, всматриваясь в даль неба – вслед скрывшемуся солнцу. В высоте ещё синего неба быстро чертилась белая полоса, перед которой неслась маленькая, едва заметная, крылатая фигурка – высоко взлетевший, быстрый самолёт спешил за увядающим цветком заката… Вместе с тем уже стало темнеть, и совершенно почерневший жилой массив стал окрашиваться различными цветами и оттенками электрического света. Загорались жёлтые лампы, показывались красноватые оттенки, оранжевые, где-то из-за закрытых плотных штор появлялись сиреневые цвета, малиновые, из-за лёгких тюлевых занавесок вспыхивали белые лампы дневного света с оттенком синего цвета. Всё это обладало своей жизнью, дышало, двигалось, менялось во времени: периодически то гасло – чернело, то вновь зажигалось красочным разнообразием цветов. Небо над головой оказалось уже почти чёрным, и сквозь появившуюся лёгкую мглу городского смога стал пробиваться свет самых ярких звёзд. Всё вокруг, меняясь совершенно до неузнаваемости, погружалось в царство тёмной ночи. Пару минут спустя синее пламя вновь согревало остывшую воду в чайнике. Алекс, развернувшись, сидел за кухонным столом напротив газовой плиты и, желая продлить и дополнить странный вечер нереально ярких впечатлений и бурной синестезии ещё чем-нибудь необычным, специально не включал свет. Он внимательно наблюдал за ровным пламенем горящего газа, слушал его тихий диалог с чайником, а в самом сознании Алекса в это время кружился вихрь всевозможных глубоких мыслей, чего не происходило уже очень давно. В сумрачном освещении кухни, словно наслаждаясь самим движением мыслительных процессов, он передумал практически обо всём, что ему пришло вдруг в голову. Но на задании по журналистскому мастерству он всё никак не мог сосредоточиться и оно, как-то само по себе, откатилось на задний план и даже вовсе выкатилось за пределы памяти. Размышляя и периодически организовывая себе чай, заваривая его прямо в чашке, взгляд его остановился на часах: зелёное свечение в очередной раз символизировало, о том, что время было – «1:07». Это странное, подозрительно случайное явление, каким-то неразгаданным символом преследовало его уже на протяжении многих лет. Возникало не мало гипотез о сущности этой странности, главная из которых вылилась в идею о символичности извне, в противоборстве внутренних сил, говорило о месте его, о направлении в пути, о верности роли в жизни, минутой времени – цифровым знаком – передавало состояние «души» Алекса. Но все эти мысли возникали сами собой и были не всерьёз, да и проверить гипотезы не представлялось возможным. Случалось даже, что в течение нескольких дней подряд, в тот момент, когда он «поздним вечером» смотрел на часы, время было одно и то же – семь минут второго часа ночи. Но в это время его не клонило, ни ко сну, ни к дремоте, ни к какому-либо другому способу ухода от реальной действительности. Однако в задумчивом сознании его вдруг вспыхнула мысль, что утром рано вставать, и эта необходимость заставила отправиться в спальную комнату. Немного подумав, взвесив все «за» и некоторые «против», предположив и убедившись – будильник был поставлен с примерным расчётом на 8:07. Всматриваясь в отблески стеклянной люстры, усталые его глаза расслабились, и створки век медленно сомкнулись. После чего он тут же, неожиданно для себя, испытал, как когда-то в далёком детстве, столь сильное и столь же приятное, желание сна, что противостоять ему не было ни сил, ни желания. Заснул он удивительно быстро… Глаза Алекса резко открылись. Тёмная комната едва освещалась проникнувшим из окна светом улицы. Была обыкновенная тишина ночи. Он лежал на спине, голова, руки и ноги его были выпрямлены вдоль металлической койки. Тихо, спокойно и неподвижно он смотрел на дверь… Но внутри него был ужас. Чудовищной силы страх объял его целиком. Кошмар в это время царил в его растерянном сознании. Он смотрел на дверь, точнее на дверной проём, потому что дверь была открыта. Дверь, которая всегда закрывалась на ночь перед сном, сейчас, по какой-то неведомой причине, была открыта. А в самом дверном проёме стоял беспросветный мрак. Чёрное прямоугольное пятно вместо белого цвета двери, нависло перед ним, и, словно рассеиваясь, постепенно проникало в комнату, заполняя её темнотой ещё большей. То ли воображение здравого рассудка, то ли безумие уродливых сновидений рождало движущиеся тёмные фигуры, которые быстро и беспорядочно вылетали из чёрного проёма и разрезали всё видимое на бесчисленное множество дрожащих фрагментов. Где-то очень далеко в сознании его мелькнула мысль, что дверь всегда закрывалась сама по себе и ни в каком случае не может быть открытой, но теперь она была распахнута, и словно кто-то невидимый держал её. Он продолжал смотреть в дверной проём и всеми силами пытался отвести свой пристальный, затягиваемый тьмою взгляд, но не мог. Словно заворожённый каким-то необычным, увиденным впервые в жизни явлением, он смотрел в переполняемый ужасом – мрак проёма, продолжая испытывать сильные чувства. Попытки проснуться были бесполезными, и он не понимал, сон это или всё происходит на самом деле. Абсурд, паника, хаос охватили им всецело. Сознание его будто бы отделилось от неподвижного тела, над которым он больше не имел никакой власти, даже глаз своих он не мог заставить двигаться. Всё его тело было словно каменным. Не чувствуя подвижности в суставах он силился хоть немного пошевелить ногой, или хотя бы приподнять руку, едва согнув её в локтевом суставе. Но чем сильнее он пытался сломать окаменевшую свою плоть, чем больше он силился испытать спасительную силу свободного движения, тем ярче разжигался в нём ужас. Вспыхивая, он порождал сильное и частое биение сердца, удары которого с содроганием отдавались во всём теле и сопровождались потоком пульсирующей крови, шипящим в голове громко и ясно, словно в уши задувал сильный ветер. Свободно двигались лишь пальцы рук, ими в это время он совершал беспорядочные и быстрые движения, будто желая этим компенсировать отсутствие подвижности во всём остальном теле. Сердечный ритм, всё ускоряясь, сильнее и глубже чувствовался в голове. От быстрого пламенного потока циркулирующей крови всю его плоть охватил жар, который, заставляя взмокнуть, сменялся холодом, рождавшимся где-то в ногах, и волнообразно быстро пробегая по телу, ударял в голову. Откуда с нежеланием возвращался обратно в ноги, но, не доходил, а, согреваясь и словно рассеиваясь, исчезал, расползаясь по всёму телу. Беспорядочно бегающие пальцы и всё остальное составляющее кисти рук периодически, то сжималось в кулаки, изо всех сил теребя простыню, то снова разжималось и продолжало суетиться. Всё существующее внутри него было в чудовищном напряжении, но внешне он находился в полном спокойствии. В неподвижной мимике его отпечаталось безразличие. Словно сторонний наблюдатель, равнодушно и без малейшего проявления эмоций, с застывшим своим лицом, он продолжал смотреть в ужасающую его – тьму дверного проёма. И лишь глаза могли его выдать, если бы кто-то смотрел на него, лишь выражение ужаса во взгляде, прикованном в рассеянное чёрное пятно, давало понять, что с ним сейчас происходит: что находится он в состоянии крайней растерянности, и сознание его погрузилось в абсолютный хаос… Восприятие вдруг явившегося необъяснимого ужаса было усиленно многократно, как и всё, что приходится испытывать во сне. Будь то страх, гнев, радость, печаль и прочие возможные чувства, которые гиперболизируются и трансформируются в нечто совершенно непостижимое разумом в реальной действительности. Даже такое непонятное, с трудом уловимое, но бывает, что до безумия сильно испытываемое ощущение как – так называемое «романтическое чувство любви», становится во сне бескрайне широким, глубоким и насыщенным, обладает какой-то особенной утончённостью восприятия, открывает таинственную, испытываемую только во сне, совершенно чуждую и незнакомую здравому рассудку, свою собственную природу и суть. И настолько сильным, порой оказывается впечатление, что, вспоминая о приснившемся субъекте, столь сильно запавшем в «сердечную область», уже в бодром расположении сознания, продолжаешь испытывать какую-то особенную приятность и прекрасность или же, в зависимости от содержания сновидения, обречённость и подавляющий трагизм, но уже не так ярко и насыщенно как это было во сне. Здесь же раскрылся усиленный многократно кошмар, ужас, со всей своей обнажённой страшной сущностью. Казалось что страх, так явно проявивший себя и, погрузившись, словно чьей-то колючей, покрытой острым абразивом, с длинными когтями рукой во все уголки человека, совершенно не заботясь о том, что он ещё живой и способен чувствовать, что-то долго искал в нём, проверял и испытывал его на прочность. Не желая покидать живую плоть до тех пор, пока не выполнит своего предназначения и не добьётся нужной цели. В то время как человек этот по-прежнему пытался проснуться, силясь сломать в себе каменное, скованное страхом, состояние, но все усилия его были подобны попыткам слабого ветра сдвинуть высокий скалистый берег. Взгляд Алекса по-прежнему тонул в пугающем мраке. Боковым зрением он отчётливо видел вполне реальные стены, оклеенные полосатыми обоями, видел перед собой стоящий торцом невысокий шкаф и различные мелкие детали на нём: узор шпона, блеск шарнира, чёрные пятна круглых головок болтов. Сам же шкаф упирался в спинку металлической койки, блеск которой он также отчётливо видел, как и стол с правой стороны. В углу большим чёрным пятном с редкими отблесками на гладкой стеклянной поверхности, стояла рогатая фигура телевизора. Всё содержимое комнаты выглядело вполне логичным и реалистичным, точно таким же, каким оно выглядело в действительности. Он словно спал с открытыми глазами и видел все предметы тем, чем они являлись на самом деле. Не было никаких изуродовано-абсурдных трансформаций, чрезмерных крайностей, гипербол и литот, за исключением открытой двери и ощущения многократно усиленного панического страха. Но, прошло ещё некоторое время, и ужасающее его сильное чувство отступило, отчего Алекс, единовременно во всём теле, испытал полное расслабление и покой. Всё его окружающее и всё внутри него тут же остыло, затихло и успокоилось – погрузилось в привычную тишину спокойной ночи. А сознание его отключилось вновь… Лабиринт тайн Алекс чувствовал холодный слабый ветер, касающийся и мягко окутывающий его со всех сторон. Едва уловимый, непрекращающийся высокочастотный звук, словно чей-то слабый стон, доносился откуда-то издалека и разносился повсюду над просторами заснеженной поверхности. Рельеф этой поверхности был неравномерным: в одних местах возвышались сугробы белого снега, которые незаметно переходили в искрящуюся равнину, в других местах поверхность была обнажена полностью, показывая весь свой неприглядный и даже немного противный, страшный вид. Поверхностью этой была земля, но какого-то ржавого, тёмно-красного, почти коричневого цвета. Местами цвет поверхности переходил в более бледные и светлые тона, а где-то образовывались тёмные пятна с бледно-жёлтыми вкраплениями. Всё это своим видом напоминало тромб раны. Слабые потоки ветра, словно желая скрыть открывшиеся участки израненной земли, переносили на них крупинки снега, скатывая их по склонам сугробов. Но тут же ударял встречный, более сильный порыв ветра, отчего возникали крохотные вихри, уносившие прочь только что перенесённые крупинки снега, открывая, таким образом, рану ещё больше. Война ветров за территорию велась с переменным успехом и, казалось, должна была длиться бесконечно. Как и вся заснеженная поверхность, которая со всех сторон уносилась в неизвестную тёмную даль, где оборачивалась рассеянным, туманным горизонтом и незаметно сливалась с безграничным небесным простором. Небо же здешнее, по-февральски грустное, без единого просвета небесной синевы, было затянуто бледно-серой пеленой, которая лёгким и почти незаметным туманом оканчивалась у самой поверхности земли. А в глубинах прозрачного тумана – в высоте воздушного пространства – серую облачную массу спиральной воронкой закручивали колоссальных размеров быстро вращающиеся вихри. Которые, учитывая их видимую отдалённость от земли, носились в безжизненном просторе серого неба, вероятно, с очень большой скоростью. Переводя взгляд с неба вниз себе под ноги, Алекс почувствовал в своём невесомом теле бурный всплеск мышечного тонуса, отчего ему ужасно захотелось движения. Он хотел побежать, но сделал лишь несколько шагов, потому что заметил, очень далёко от себя, чей-то тёмный силуэт. Через мгновение, всмотревшись в его детали, он разобрал в нём обыкновенную человеческую фигуру, но с необыкновенной, какой-то непропорционально большой головой. Ещё через миг он пришёл в ужас, так как понял, что этот, пугающий неправильностью форм, человеческий облик очень быстро приближается к нему. И уже через пару секунд метрах в десяти от Алекса, остановившись, стояло существо с человеческим телом в обычной тёмной одежде, но с самой настоящей коровьей головой: с коровьими глазами, ушами и с обыкновенными коровьими рогами. Но помимо пары обычных костных образований на голове была ещё одна пара глубоко укоренившихся особенных рогов, о существовании которых это существо ничего даже не подозревало. И создавалось впечатление, что оно было уверено, и даже глубоко убеждено, что никакой пары особенных рогов у него вовсе нет, потому что если бы оно вдруг поняло, что на нём эти рога, то они тут же отпали бы сами по себе или же, в крайнем случае, существо само непременно захотело бы от них избавиться. Но особенные образования на этом неизвестном организме росли, и, казалось, со временем укоренялись всё глубже. Помимо этой странности над головой пришельца, вращаясь по своим многочисленным осям, невесомо парила – прозрачная, почти невидимая – стеклянная фигура с множеством граней. Вдруг, справа от себя, Алекс почувствовал какое-то шевеление и услышал тихое шуршание. Отчего тут же обернулся и увидел уже целый ряд таких же существ. Но уже с разными головами: появились и такие же коровьи, правда, уже с другими чертами в лицах, кроме того, присутствовали бычьи головы с короткими рогами, где-то показались свиные, такие же разнолицые овечьи, бараньи и прочие головы. Абсолютно на каждой голове вновь появившихся живых существ росли особенные рога, и также вращались многогранные кристаллы. Ряд, состоящий из этих пришельцев, быстро выстраивался по ровной линии. За спиной Алекса, судя по звукам, происходило такое же явление. Всюду вокруг него выстраивались плотные ряды. В толпе становилось всё теснее, странные существа прижимались друг к другу всё сильнее и сильнее. Их становилось всё больше. Позади стоящие толкали впередистоящих, а те в свою очередь толкали стоящих перед ними. Огромные толпы внезапно появившихся странников теснились всё плотнее и плотнее, все они словно спешили выстроить какую-то конструкцию, заняв своё привычное место. И вот вся эта многочисленная масса пришельцев за короткое время выстроила величайший лабиринт с единой дорогой, а точнее – широкой магистралью. Поражённый увиденным Алекс, оказавшийся между живых стен, вглядываясь в обитателей этого мира, продолжал стоять в ожидании новых явлений. Стоящие в первых рядах стены лабиринта были отгорожены от магистрали, словно какой-то невидимой преградой, так как линия ряда на всей протяжённости лабиринта была идеально ровной. И эта ровность ряда сохранялась, несмотря на то, что позади стоящих становилось всё больше. Возникало, однако, впечатление, что никакой прозрачной преграды на самом деле не существовало, во всяком случае, видимой и физически осязаемой, казалось, что существа сами по себе, каким-то невероятным образом, выстраивались в очень ровный ряд. Так, со всех сторон вокруг Алекса, менее чем за минуту, неизвестно с какой целью, образовались многочисленные толпы загадочных субъектов. Белоснежных высоких сугробов больше нигде не было, всё скрылось в толпе и, было стоптано и раздавлено. Снег на магистрали лабиринта стал грязным и немного подтаял. Также Алекс обратил внимание на то, что стало уже не так холодно, и вместо прохладного веяния почувствовал относительно тёплые и периодически ослабевающие порывы ветра. Но через пару мгновений всё вдруг успокоилось и затихло: ветер пропал окончательно, шевеление в толпе прекратилось. Всё вокруг замерло и молча, стояло в ожидании. Лишь едва слышимый непрекращающийся высокочастотный звук, вновь замеченный в неожиданно возникшей тишине, продолжал слабо стонать. Ещё через некоторый – короткий – отрезок времени, продолжая неподвижно стоять и вслушиваясь в неизвестного происхождения странный писк, Алекс почувствовал, что звук этот стал немного громче, и сила звука медленно продолжала увеличиваться. Можно было подумать, что нечто, издававшее этот режущий слух стон, постепенно приближалось. И вот звук стал совсем громким, и это нечто, казалось, было уже рядом. Алекс повернулся в ту сторону, с которой звук был слышен сильнее, и, смотря на перекрёсток магистралей, ожидал, что из ближайшего от него угла вот-вот что-то появится. Мгновение спустя на перекрёстке лабиринта показалось медленно идущее, неизвестного происхождения, странное существо, но в маске, прототипом которого было человеческое лицо. Вслед за появившимся загадочным субъектом показалась вдруг обыкновенная красная корова, которая спешила за пришельцем, ни на шаг от него, не отставая. Пришелец же, повернув на перекрестке, пошёл по магистрали, на которой, неподвижно наблюдая, стоял Алекс. Смотря на это странное существо в маске, возникало впечатление, что оно испытывало сильную боль при ходьбе или же несло на себе что-то невидимое, но должно быть очень тяжёлое, так как казалось, что ноги его вот-вот подогнутся и оно упадёт придавленное этой невидимой массой. Но впечатление было обманчивым, потому что тяжесть эта или физическая боль, всё же не мешали поднимать ему свои ноги достаточно высоко и продолжать равномерное движение. Медленно идущее неизвестное существо просто необыкновенно медленно передвигалось своей особенной удивительной походкой. Кем же оно было на самом деле, было ли оно одним из тех существ, что составляли лабиринт, мешала понять маска, скрывающая вокруг всю его голову словно шлем, и лишь сверху имеющая круглый вырез, над которой вращался прозрачный кристалл. Маска эта находилась в невероятной подвижности, словно была лицом и могла передавать всевозможные выражения и эмоции, то есть могла представить абсолютно любую мимику. Маска как будто бы была живая. И, казалось, жила своей собственной, совершенно независимой, от всего остального существа, жизнью. Белая живая маска, с тонкими красными кругами вокруг глаз и вокруг рта, то довольным образом улыбалась, то плавно переходила в выражение огорчения, то вдруг разжигалась гневом и злобой, то снова начинала смеяться. И так происходило постоянно: не останавливаясь ни на секунду, одно выражение сменялось другим, отображая все тонкости мимики и с трудом уловимые эмоциональные оттенки. Алекс был глубоко впечатлён такой подвижной маской, мимика её была живее и выразительнее любого человеческого лица, которое ему когда-либо доводилось видеть, и он просто не мог оторвать своих глаз от этого поразительного завораживающего явления. Но далее, продолжая смотреть на эту, в полном смысле слова, – фантастическую форму жизни, внимание его всецело обратилось на интересную особенность здешних обитателей: из самой маски едва заметно, словно прячась и осторожно выглядывая, высовывалась такая же, как и у всех – пара глубоко укоренившихся особенных рогов. Случайно оказавшись очевидцем фантастических явлений и невероятной жизни странных существ, Алекс продолжал внимательно наблюдать за происходящим, усердно всматриваясь в детали глубоко проникновенным взглядом. По мере того, как существо в маске, или же маска, управляя существом, приближалось всё ближе, непрерывный звук уже не становился громче, а скорее стал обретать большую насыщенность, стал чрезвычайно содержательным и разнообразным. С трудом оторвав прикованный к маске взгляд, Алекс обратил внимание на то, что пришелец был одет в такую же серую одежду, как и большинство и нёс на себе что-то похожее на измятый белый фартук. А на самом фартуке, что сразу и резко бросалось в глаза, отпечаталось несколько, слившихся воедино, больших пятен ярко красного цвета. С секунду разглядывая пятна, Алекс вдруг понял, что это была кровь – жидкое и подвижное пятно крови. И тут, словно оглушительным треском близко ударившей молнии, слух Алекса был растерзан раздирающими криками и жуткими воплями. Величайшее множество голосов, которыми разверзлось кровавое пятно, слилось в единый поток жалобных стонов. Отчего хотелось просто зажать терзаемые уши и скорее где-нибудь спрятаться, чтобы не слышать этих сокрушительных звуков, но скрыться в лабиринте, было негде. И через мгновение, как только существо в маске поравнялось с Алексом, режущее, ледяное остриё жутких стенаний растаяло и вновь обратилось в монотонный звук. А странник с коровой продолжали своё шествие, не обращая внимания на случайного наблюдателя. Порывы холодного ветра усилились, стены лабиринта оживились вновь. Оправляясь от услышанных звуков и провожая взглядом пришельца и спеша влекущуюся за ним корову, Алекс медленно пошёл следом. Он никак не мог понять, почему эта корова продолжает спешно идти и нисколько не отстаёт от странного существа. Кроме того, удивляло ещё и то, что происходило явное логическое несоответствие или скорее нарушение законов физики, потому как корова – чуть ли не бегом, практически не сбавляя своей скорости – всё никак не могла догнать идущее впереди неё медлительное существо. Следуя за ними, Алекс увидел густую зелень пышной травы, которая неожиданно появилась прямо в руке пришельца. Разумеется, что корова, которая была явно голодной и, как оказалось, ещё и ненасытной, эту траву тут же поспешно поглотила, но зелень неизвестно откуда и также быстро появилась вновь. И это явление повторялось раз за разом – без конца. Настигнув эту странную пару и подойдя уже совсем близко, Алекс увидел в руках пришельца топор с огромным, точно кувалда, золотым или позолоченным обухом. На конце деревянной рукоятки этого топора, вновь и вновь - чудесным образом, и вырастала желанная для коровы пышная зелень травы. За ней-то вероятно и спешила корова, ни на шаг, не отставая от волшебной руки своего кормильца. Не отставал от загадочных пришельцев и Алекс. По краям магистрали лабиринта, почти у самых стен – сооружённых из этих странных, не известных научному миру существ – показались вдруг белые картонные коробки, на которых красным свечением высветилась надпись: «Zinitero Tarco». Из коробок, врастая в землю, змеёй выползали какие-то блестящие и искрящиеся чёрные нити. То ли под воздействием этих неожиданно появившихся коробок, то ли ещё по каким-либо – но неизвестным – причинам, многочисленные толпы существ, составляющие лабиринт, вдруг засуетились и задвигались, не нарушая впрочем, ровности ряда. Затем, не далеко от коробок, всё на той же магистрали, стали появляться, окрашенные чёрной краской, высокие металлические контейнеры. А рядом с ними оказались безликие, но, как и все особенно рогатые, существа в белом, на головах у них, также белого цвета, были высокие цилиндры, на которых выделялась бессмысленная красная надпись: «А.Tsigolotrob». Здесь Алекс стал свидетелем ещё одного не понятного, но, как ему казалось, невероятно ужасного явления. Со всех сторон из многочисленной толпы лабиринта прямо в чёрные контейнеры стали сыпаться разноцветные и совершенно разносортные цветы. И во всём этом процессе ужасало одно – цветы были явно живыми и возможно даже разумными существами. Потому как издавали громкий и какой-то особенно жуткий, скорбный плач. Живые и прекрасные, плачущие, но никем не защищённые, обречённые на гибель цветы, небрежно и грубо швыряли в контейнеры, словно мусор. Целые реки живых цветов непрерывным потоком текли в чёрные мусорные баки, заполняя их всё больше и больше. Груды цветов возвышались из контейнеров уже высокой горой, вываливались на землю, но поток продолжал течь с большой силой, и некому было его остановить. Множество, огромное множество, великое множество только что появившихся на свет, но уже, никому не нужных, лишь только почувствовавших пространство и время, вдохнувших воздух и саму жизнь, но уже испытавших боль, возможно страх и встретивших смерть, цветов – хладнокровно уничтожалось, кем-то прямо, кем-то косвенно, многими из этих существ. Прошло ещё немного времени и картонные коробки с чёрными нитями также неожиданно, как и появились, исчезли под землёй. То ли под воздействием неожиданно исчезнувших коробок, то ли ещё по каким-либо – но неизвестным – причинам, многочисленные толпы существ, составляющие лабиринт, затихли и успокоились, из-за чего, наконец, и прервался поток уничтожаемых, приравненных к мусору цветов. Тут же, рядом с переполненными контейнерами, показались большие и такие же чёрные, как и железные баки, механические системы, которые выбирали из груды увядших и мёртвых цветов тех, кто ещё подавал признаки жизни, заворачивая их в белые листы мятой бумаги. Собрав живые цветы, чёрные механические системы вдруг стали исчезать и одновременно вместе с этим, зарождаясь в глубинах всеобщей толпы, над лабиринтом стали возвышаться невысокие белые здания с красной надписью: «Мапипам». Постепенно домов этих, соучаствующих в одной непонятной, но ужасно плохо-работающей, кошмарной системе, становилось всё больше, и каждый из последующих вновь появившихся вырастал всё выше. Вскоре, некоторые из самых высоких зданий, уже совершенно пропадали в окутавшей небо серой мгле. Которая уже стала обретать лёгкий желтоватый оттенок, словно освещалась пробивавшимися из-за облачной пелены редкими лучами солнца. Грязный снег, лежащий на магистрали, пропал окончательно, все сугробы, растоптанные толпой, ещё недавно скрывавшие толстым слоем земные раны, растаяли полностью и образовали повсюду многочисленные лужи. Прохладный влажный воздух становился всё более тёплым, редкие усиления порывов ветра обратились, наконец, в мёртвый бездыханный штиль. Постепенно, медленным шагом, наступала мучительная духота. Вспомнив о медлительном существе в маске, Алекс, отвлечённый абсурдом и ужасом странной жизни пришельцев, увидел вдруг, появившуюся посреди лабиринта – небольшую площадь, на которую прямо вела широкая магистраль. Сделав несколько шагов и тут же неожиданно оказавшись на площади, он увидел, огромный каменный пьедестал, у основания которого ручьём бил ключ тёмной воды, а на самом пьедестале стояла высокая трибуна. Имитирующий фанеру бумажный шпон в нижнем правом углу трибуны немного отклеился, и на этом уголке крупными печатными буквами, но совершенно смазано и неразборчиво, было написано что-то похожее на: «Типография… ГАО… «Экономическое… благосостояние». Однако Алекс стоял относительно далеко от этого места и не смог разглядеть точно, ни того, что означала эта нелепая смесь букв, ни какие это были буквы. И он вовсе не придал этому никакого значения, тем более какого-либо серьёзного. Его в этот момент интересовало совсем другое. Рядом с пьедесталом стоял наскоро сооружённый из грубо обработанных досок самый настоящий, по крайней мере, по внешнему виду, широкий лестничный марш, который в нескольких метрах от земли заканчивался таким же хрупким и шатким сосновым помостом, ведущим к трибуне. И по этому деревянному маршу поднимались существо в маске и следующая за ним корова. Медленно идущий пришелец в фартуке продолжал подниматься, а корова, взобравшись на прогибающиеся под ней ступеньки лестницы, вдруг остановилась и совершенно растерявшись, стала суетиться. Она, то отступала, то вновь пыталась продолжить своё движение к манящей её пышной зелени травы. И в этом противостоянии страха и голода – по всей вероятности – силы оказались равны. Потому, как, в этот ответственный для коровы момент, она полностью замерла, словно обдумывала какую-то сложную задачу, решение которой уходило в бесконечность. Корова оказалась идеально на грани «двух сил». Одна её часть, движимая голодом, рвалась вперёд, а другая, равная по силе первой, в страхе тянула обратно. С этой, не разделённой в целом, но разделённой внутри самой коровы, безысходной коллизией, не найдя «третьей силы», она и осталась стоять на ступенях хрупкого деревянного марша в ожидании бесконечного решения. Вся эта, на первый взгляд обыкновенная картина и заинтересовала Алекса. А существо в маске в это самое время, крепко ухватившись за поручни и всё медленнее совершая осторожные шаги, продолжало подниматься вверх по лестничному маршу. Тяжесть или боль, которые, казалось, мешали ему свободно и быстро идти, в этот момент словно возросли в своей силе. В ответ на это, существо прилагало ещё больше усилий, что, было заметно, вызывало в нём большое напряжение. И вот, спустя некоторое время, лестница была одолена, и существо в маске, пройдясь по ровному, но немного покачивающемуся помосту, добралось, наконец, до цели – обклеенной шпоном трибуны. Возвышающаяся над трибуной маска выражала в этот момент непоколебимый эталон безжизненного спокойствия. Пройдясь по пустынной площади и приблизившись к возвеличенному на пьедестале существу, Алекс увидел в его руках тёмный, с металлическим блеском, округлый предмет, видом своим напоминавший большое чёрное пушечное ядро. А за самим субъектом, также на помосте, но в тени, словно скрываясь, стояла небольшая группа таких же пришельцев. Однако, от большинства существ, которые составляли лабиринт, они отличались: во-первых, что сразу бросалось в глаза, тем, что кристаллы их были тёмными и не вращались; а во-вторых, у всех стоявших в группе была, словно какая-то печать на головах, а точнее выжженный знак – рисунок в виде трезубца, но весь он был витиеватым, отчего создавалось впечатление, что это был иероглиф или же буква какого-то древнего алфавита. Непонятно с какой целью эта группа стояла на помосте, но лица их выражали заметное напряжение, а губы, едва шевелясь, казалось, что-то быстро шептали – то ли они просто переговаривались друг с другом, то ли все вместе обращались к субъекту в маске. И тут Алекс стал замечать, что идеально ровная, гладкая поверхность того самого круглого предмета в руках пришельца, стала вдруг чем-то покрываться, обретая вместо блестящей глянцевой какую-то матовую текстуру. Подойдя ещё ближе и приглядевшись внимательнее к предмету, он понял, что по ядру этому разрослась многочисленная сеть тончайших трещин. Расползающиеся трещины, всё больше покрывали поверхность шара, словно землю в период засухи, постепенно проникали всё глубже, становились шире, и всё больше и быстрее разрушали плотный монолит ядра. В этот же самый момент на большом красном теле коровы, стоявшей на лестничном марше, стали образовываться чёрные пятна, которые, расплываясь по коровьему телу, постепенно обращали красную её шкуру в чёрную. Отпечатанное на маске спокойствие вдруг сменилось глубокой досадой и тут же вспыхнуло дьявольским остервенением. Как понял Алекс, произошло это всё оттого, что трещины, полностью покрыв поверхность ядра, остановились в своём развитии, вместо того чтобы продолжать расширяться и углубляться, разрушая ядро изнутри. Ситуация явно вышла из-под контроля. После чего, рогатый странник в маске быстро задвигался, засуетился и принялся самостоятельно, своими руками пытаться раскалывать и дробить ядро. Прикладывая все свои силы, хозяин измученной эмоциями маски, с трудом, но отрывал небольшие чёрные фрагменты ядра. И с каждым последующим таким расколом части от целого, словно в каждом отдельном осколке была какая-то объединяющая сила, ядро расщеплялось всё легче. Корова же, в это время дробления ядра, обратилась в настоящее сосредоточение, в концентрированный сгусток ужасающих образов. Каждое чёрное пятно на коровьем теле, словно от ожогов, стало покрываться раздувающимися волдырями, которые тут же сжимались, морщились и снова раздуваясь, растягивались, увеличивая, таким образом, площадь своей поверхности. Получалось, что пятна росли и образовывались на красном теле коровы в чёрные подвижные, словно из них что-то пыталось выбраться, раздувающиеся мешки. Уродливые кожистые образования, становились ещё страшнее из-за быстро движущихся округлых объектов, которые вдруг появлялись и также неожиданно скрывались на покрытой чёрными волосами коже. Ещё через мгновение всё это предстало в виде вполне различимых, но страшно изуродованных голов: ассиметричные мигающие глаза, растянутая пасть с разрывающими кожу зубами, с разных сторон растущие острые кривые рога. Расползающаяся безобразная чёрная масса медленно созревала и формировалась в очередные в этом мире коровьи головы. И тут же неожиданно родившиеся, словно паразиты, в усердном, каком-то диком ожесточении принялись разгрызать общее красное тело. Поедая его, одни чёрные головы увеличивались и сливались друг с другом, другие покрывались красной шкурой и, погружаясь в живую массу, исчезали, на их же месте появлялись новые чёрные головы с таким же уродливым процессом трансформации. Наконец, вся эта бурная метаморфоза жизни обернулась красно-чёрной самогрызущей двуглавой коровой. Красноголовая сущность разгрызала чёрные свои участки, порождение же уродливых процессов поедало собственную красную плоть. Каннибализм самости, наблюдаемый в уроде, заражал противоборствующие головы друг другом и заставлял их периодически меняться местами. Красное оборачивалось чёрным, чёрное обращалось в красное и снова по кругу. Всё это чудовищное сумасшествие, с ушедшей, раз и навсегда, в бесконечность не решённой раздираемым – противоречивыми сущностями – сознанием задачей, происходило на лестничном марше – на подходе к трибуне. Нельзя было сказать точно и с уверенностью, связаны ли были эти два загадочных процесса друг с другом, но что-то подсказывало Алексу о единой природе этих явлений, было здесь какое-то предчувствие – интуитивное а, может быть, инстинктивное понимание – неосознанное тайное знание, что между расколом ядра и разделением коровы существует некая не видимая, но тесная взаимосвязь. Существо в маске, прежде выражавшее дьявольское остервенение, но затем, наблюдая за коровой в её бесконечной агонии, сменившееся бесовским злорадством, было довольно и вновь обратилось спокойствием безжизненной статуи. Неожиданно Алекс услышал не громкий, но пугающий своим объёмом и казалось обладающий в потенциале огромной силой – звук. И, миг спустя, всеобщая мировая тишина прервалась мощным взрывом звуковой волны. Которая, с невиданной силой начав от пьедестала своё оглушительное шествие, в доли секунды пронеслась над площадью и, ударив в толпу, пробивая её насквозь и оказываясь в гуще множества рядов, уносилась всё дальше от эпицентра и разносила над бескрайними просторами громогласное: «В НАШ РАЗВИТЫЙ ВЕК ВЫСОКИХ ТЕХНОЛОГИЙ…, В ТО ВРЕМЯ КАК МЫ ОСВОИЛИ НЕДРА ПЛАНЕТЫ И ПРОДОЛЖАЕМ ИСЛЕДОВАТЬ БЕЗДНУ ВСЕЛЕННОЙ…, ЛОЖЬ…». Но здесь оглушительная волна едва начавшейся речи резко оборвалась, оставив после себя лишь уносящееся вдаль эхо и тишину. А маска немного поморщилась и быстро помоталась, или же, существо само отрицательно покачало головой – жест этот ясно давал понять, что кто-то из двух просто оговорился, то есть сказал совсем не то, о чём собирался сказать. В сознании Алекса тут же промелькнула мысль: «Видимо это и называется той самой оговоркой психиатра…». Кто же на самом деле оговорился и кому всё-таки принадлежал этот голос начавшейся речи, равно как и вопрос: существо управляло маской или же маска паразитировала на существе, так и осталось для Алекса тайной. И тут произошло невиданное, просто фантастическое, непостижимое здравым рассудком явление – эманация сущего, убывание бытия: физически реальный мир – пространство и время – действительность, словно видеоизображение на экране – как плёнку – отмотали и вернули назад!.. Существо в маске, прежде выражавшее дьявольское остервенение, но затем, наблюдая за коровой в её бесконечной агонии, сменившееся бесовским злорадством, было довольно и вновь обратилось спокойствием безжизненной статуи. Неожиданно Алекс услышал не громкий, но пугающий своим объёмом и казалось обладающий в потенциале огромной силой – звук. И, миг спустя, всеобщая мировая тишина прервалась мощным взрывом звуковой волны. Которая, с невиданной силой начав от пьедестала своё оглушительное шествие, в доли секунды пронеслась над площадью и, ударив в толпу, пробивая её насквозь и оказываясь в гуще множества рядов, уносилась всё дальше от эпицентра и разносила над бескрайними просторами громогласное: «В НАШ РАЗВИТЫЙ ВЕК ВЫСОКИХ ТЕХНОЛОГИЙ…, В ТО ВРЕМЯ КАК МЫ ОСВОИЛИ НЕДРА ПЛАНЕТЫ И ПРОДОЛЖАЕМ ИСЛЕДОВАТЬ БЕЗДНУ ВСЕЛЕННОЙ…, ПРАВДА ПРОДОЛЖАЕТ ПРИНОСИТЬ НАМ БОЛЬШЕ… - но здесь Алекс словно лишился слуха, так как все стояли и по-прежнему внимательно слушали, а он не слышал ни громогласных слов, ни рядом стоящую толпу, ни возможных порывов ветра, абсолютно ничего – возникла полная тишина. И, простояв так несколько секунд, услышал лишь самый конец речи – …ЧЕМ ЛОЖЬ». После чего раздался гром рукоплесканий, всевозможных возгласов, свистов, криков и прочего шума гигантской толпы, а само существо в маске, со страшным саркастическим выражением, словно окаменев, застыло за трибуной и казалось, стало чего-то ожидать по известному регламенту. И тут же, захлебнувшийся восторженными эмоциями живой лабиринт с силой выдохнул жар, на мгновение обратив духоту застоявшегося воздуха в горячие потоки, и заразил всё вокруг неприятными гнилыми запахами. Алекс на время задержал дыхание, однако запахи не улетучивались, а скорее становились даже сильнее и противнее прежнего, и с мыслью, что вдыхаются чьи-то микроскопические капли зловонного дыхания, вызывали с трудом сдерживаемый рвотный рефлекс. Напоминающая своим видом тромб раны, пропитанная талой водой земля усиленно дышала насыщенным влагой воздухом. Всюду, с поверхности многочисленных луж, медленно поднимался пар, заражая нестерпимую духоту ещё и смрадными миазмами. Нагромождённое облачными образованиями небо, окрасилось в такой глубокий и насыщенный красно-чёрный цвет, словно в нём в это время, извергая густые клубы дыма, бушевал невиданных масштабов пожар. И весь этот объятый пламенем небосвод, казалось, ещё больше нагревал обездвиженный воздух и гниющую поверхность земли. Погрузившись в противную духоту и нескончаемый шум толпы, Алекс заметил как на краю площади, неизвестно откуда, появилась огромных размеров белая мраморная плита. Колоссальная прямоугольная глыба, параллельно поверхности земли, медленно плыла по воздуху, излучая, рассеивающееся словно паром, едва видимое сияние. В плавном движении мраморный массив безмятежно и невесомо парил над землей. Медленно и прямолинейно продвигаясь через всю площадь, плита пролетела рядом с Алексом, отчего посреди раскаленной, дурно пахнущей духоты, приятной прохладой он почувствовал веяние чистого воздуха. И здесь он отчётливо смог разглядеть детали мраморный плиты. Вся она была усеяна громадным множеством цифр: одни были очень мелкими и неразборчивыми, и едва можно было их заметить, другие были вполне различимыми и чёткими, не большими, не маленькими – соразмерными с плитой, а некоторые были просто гигантскими и тут же выделяясь, бросались в глаза. Постепенно цифр становилось всё больше. После того как Алекс разглядел весь этот беспорядочный набор символов, сознание его вдруг поразилось мыслью и глаза совершенно ясно, словно прозрев, в один миг увидели, что многочисленные эти цифры составляли не что иное, как даты. Самые настоящие пары дат, отмеряющие промежутки времени. Но чьё время они отмерили – время чьих-то реальных или абстрактных жизней – вновь осталось для Алекса тайной. Сразу после того, как прояснилось, что представляли собой эти многочисленные цифры, на мраморе появилось несколько букв, среди которых отчётливо показались, светящиеся жёлтым свечением, золотые или позолоченные буквы, составляющие воедино вполне разборчивое и, наконец, хоть что-то, в этом абсурдном мире, понятное для Алекса слово: «Правда». Разглядев все детали мраморной плиты, и провожая её пристальным просветлевшим взглядом, он вдруг увидел перед ней, узкую дорогу, которую, словно пробоину в стене лабиринта, расступившись, образовала толпа. Узкая дорога, становясь ещё более узкой вдали, вела на высокую гору. И на этой горе Алекс увидел очередную поразившую его картину, и после чего ему стало ясно всё, что происходило перед ним. Сокрушительным остриём хладнокровно пронзила его безжалостная мысль о необратимости свершившегося, о том, что нет более никакой возможности вернуть и исправить то, что уже случилось, о бесконечной слабости в контроле и власти над временем и трагической беспомощности перед его неизбежным вечным течением в неизвестное и несуществующее, для разума живого человека, пространство будущего. Грусть и тоска одиночества, усиленным смешанным волнением, обратили Алекса, словно в ребёнка, которого родители оставили с не знакомыми, чужими ему людьми. Безысходное и в целом растерянное состояние быстрой волной охватило им вдруг. Уныние и печаль проникли и завладели его сознанием. В горле острым камнем, всё возрастая, образовывался ком. Глаза Алекса едва и с трудом прослезились, причиняя сильную боль, и дрожащим голосом, не веря в реальность происходящего, он попытался выговорить: «Для чего?..», получившееся хрипло и почти шёпотом. Желая избавиться от камня в горле и как-то взять себя в руки, он ещё раз попытался, но уже крикнуть: «Зачем?!», которое, едва слышно растворилось в просторах площади, и вместе с которым, словно ушли все его остатки сил, отчего он резко почувствовал слабость во всём теле, ноги его размякли, задрожали, и он упал на колени, слабыми руками упираясь в мягкий и влажный, гноящийся тромб земли. Не желая, да и не в силах больше сдерживаться, нарастающий поток, легко и уже без боли, хлынул из его глаз и слёзы быстрым ручьём потекли по лицу. Вся одежда его в короткий миг пропиталась слезами. Обессиленные руки ослабли окончательно и с трудом сдерживали напор отяжелевшей, стремящейся к земле плоти. И мгновение спустя Алекс лежал уже на земле. Глаза его продолжали источать хлынувшие потоки. Словно заведённый механизм слёзы текли уже сами по себе, и он нисколько не пытался сдерживать и заглушать их нескончаемый поток. Глубокое отчаяние разъедало сознание разбитому человеку, проникая всё глубже в его внутренний мир. Мёртвая обречённость, хладнокровно доедая последние крупинки ещё живой надежды, утверждалась всё крепче. Хлынувшие прежде потоки слёз закончились, и глаза, с сильным жжением, стали медленно таять. Неизвестно сколько времени он пролежал в таком состоянии: с одной стороны ему казалось, что мгновение обратилось в вечность, и, в то же время, можно было с уверенностью сказать, что произошло всё наоборот. Что подверглось переменам в неуловимой неопределённости: сама объективная реальность, либо просто случился сбой в системе восприятия органов чувств – неизвестно. И в этот самый момент на поразившей Алекса горе произошло очередное явление, что, конечно же, осталось – тайной. Той тайной этого мира, силой которой, вновь ощутив в своём теле всплеск энергии и прилив сил, Алекс, медленно поднимаясь, встал на ноги. Тело его вновь чувствовалось удивительно лёгким и, ещё более чем прежде, стало совершенно невесомым. Тут же, едва опомнившись, он почувствовал, что непременно должен что-то делать, должен успеть исполнить своё уникальное предназначение, не простояв бессмысленно в вечном мгновении. Вдруг в руке его появилась лопата, с рукояткой из прозрачного словно стекло пластмасса, внутри которой было что-то чёрное, и с ковшом из искрящегося блеском желтоватого металла, либо из латуни, либо из другого медного сплава. Со вспыхнувшей в сознании мыслью, в усердном старании, он неизвестно для чего принялся ковырять этой лопатой гниющий земляной тромб. Руки Алекса тут же покрылись синими пятнами, так как из стыка двух частей, из которых состояла пластмассовая рукоятка, сочилась густая и липкая тёмная масса. Сосредоточенно раскапывая землю и прилагая для этого все свои силы, в высохшем горле и во рту Алекса чувствовалась противная горечь и какой-то прилипший к гортани вязкий ком, который всё никак не пропадал и вскоре Алекс понял, что испытывает сильную жажду. В воздухе стояло жуткое зловоние из смеси различных запахов разлагающихся органических тканей, запахи эти казалось, извергались отовсюду: и от земли, и от толпы существ, и от высоких груд мёртвых цветов. Всё вокруг словно гибло и покрывалось невидимой волной тления, источая густой удушливый смрад. Ощутив, что руки его бесполезно скользят по гладкому пластмассовому цилиндру, из-за обильно просачивающейся тёмно-синей массы, и, что ковш лопаты лишь со смертельным усилием проникает в безжизненную плоть земли, он решил остановиться. И в неглубокой яме, которую он уже вырыл, стала образовываться лужа какой-то краски концентрированно красного цвета. Подойдя ближе, он стал рассматривать и пристально вглядываться в возникшую лужу, в которой вместо своего, едва разглядев и с трудом узнав, увидел отражение живой – бессмертной – «Идеи». Осознав увиденное явление, Алекс тут же почувствовал в себе искру радости, которая постепенно стала перерастать в неуловимое – сверхтонко-чувственное – состояние: словно тусклый луч одинокой звезды, мерцающей во мраке ночного неба, отразившись в ровной тишине водной глади, эфемерным квантовым туманом мягко расстилался в астральном пространстве человеческой души и, едва коснувшись её неосязаемой чувствительной поверхности, вызвал лёгкую дрожь тончайших струн таинственного инструмента внутреннего мира, порождая мелодичный звон слившихся воедино звуков, которые, связываясь и переплетаясь между собой, плавно обернулись волной гармоничного многоголосного звучания. Не опознав этого восхитительного, едва заметного блеска впечатления, он остановился на мысли, что испытал: крайне редкое состояние свойственное человеческой сущности, вдруг являющееся не бурным всплеском, и рождающееся не яркой взрывоподобной вспышкой, а так неожиданно и незаметно приходящее – удовлетворение жизнью – лёгкой бесшумной поступью подошло в просветлённое, наполненное смыслом, сознание Алекса – восторженное «Счастье». В толпе, которая продолжала стоять за спиной Алекса, в это время послышался тихий, но быстро возрастающий в силе смех, который, постепенно заражая окружающих, перерастал в громкий злорадный хохот. Обернувшись, Алекс увидел плотно стеснившийся ровный ряд, уже мокрой от пота, толпы существ, которые сжимали и давили друг друга всё плотнее и крепче. Отовсюду изливались многочисленные звуки разнообразного смеха. Где-то басом раздавалось гоготание, где-то кряхтело бесстыдное хихиканье, кого-то раздирал скрипящий издевательский смех, кто-то, насмехаясь, заливался неистовым хохотом. И всё это смешивалось с диким визгом, ржанием, блеянием, мычанием и прочим неестественным рёвом, обратившимся в беспорядочный шум, который производила, доведённая до исступления, гигантская толпа существ. Алекс с головой погрузился в хаос мерзких звуков. Ему казалось, что все эти отвратительные головы, на лицах которых, у одних выразилось глубокое безразличие, у других чётко отпечаталась крайняя степень цинизма, смеялись над ним – над его положением, его состоянием, его, обезображенным духотой и потрясениями, внешним видом. И в один миг, под влиянием этой случайной, неизвестно отчего возникшей, словно кем-то подкинутой, мысли – из отражённого блеска гаснущей искры – бушующим пламенем разгорелся в нём дикий гнев. С всё более одолевающей его злобой и ненавистью он всматривался в головы стоящих рядом с ним существ. Особенно сильно стало раздражать Алекса, фальшиво-подражаемое, какое-то искусственное блеяние бараньей головы, которая, как казалось Алексу, с надменным и циничным взглядом смотрела на него и, кроме того, что громко отвратительно смеялась, так ещё разбрызгивалась разлетающимися изо рта – во все стороны – крупными каплями. Изнутри охваченный сильным эмоциональным приступом, с прилившей к голове кровью чувствуя пульсацию во всём теле и в бешенстве всё крепче сжимая дрожащей кистью рукоятку лопаты, в обезумевшем сознании его стали рождаться жуткие мысли. В жгучем пароксизме пламенного гнева, упиваясь своей, затопляющей сознание злобой, он стал представлять как металлический ковш лопаты, со звоном проломив лобную часть черепа, глубоко и мягко вонзиться в баранью голову, как фонтаном брызнет из раны кровь и как белая шерсть обратиться в ярко красную. Как сверкнувшее золотистым блеском острое лезвие, пополам разрезав нос, распорет барану брюхо и как давящая со всех сторон толпа завершит злодеяние, выдавив из него все внутренности и всю его жизнь. Но, словно разбуженный, вдруг вселившейся бесовской злобой, разум Алекса, поднявшись с абстрактного дна сознания, взял верх над низменной дурью злобных эмоций: «Нет, нет, нет… – говорил он сам себе, – Спокойно… Спокойно… Держи себя в руках. Надо успокоиться!.. Нельзя, нельзя поддаваться этому чувству. Контролируй себя! Нельзя давать этому волю… Это всего лишь временное желание, надо его побороть… Нельзя становится заложником обстоятельств и слабости в контроле над собой. Спокойно… Спокойно…» – успокоительные убеждения сработали, и он выпустил из рук свой опасный предмет. И тут, в невероятное изумление, переходящее в испуг, Алекса повергло страшное явление, которое стало происходить с ненавистным бараном. Неизвестно отчего существо это, с выразившимся в глазах ужасом, вдруг перестало насмехаться и издавать глумливые звуки, в тот же миг, словно мёртвое, оно рухнуло на колени, и вот здесь стало происходить то, что ужасало Алекса более всего – процесс разложения мёртвой бараньей плоти. Ужасна была именно скорость естественного разрушения мягких тканей, то на что обычно требуется несколько недель, происходило на глазах в течение считанных секунд. Скорое и внезапное разрушение, быстро обгладывая баранью плоть, очистило его, наконец, до самых костей, оставив один только чистый скелет. Но на этом невероятные странности не прекратились. Скелет, с небрежно накинутыми сверху остатками ветхой одежды, вдруг стал покрываться громадными раскрывающимися красными бутонами пышных роз. Которые, словно являясь новой плотью, также скоро, как и процесс разложения, стали – обильно и плотно – покрывать белые кости до тех пор, пока их мёртвый вид полностью не скрылся под яркими красками живых цветов. Чьё утончённое благоухание, с невесомой легкостью разливалось в воздушном безветренном пространстве и с особенной изящной резкостью эффективно перебивало тошнотворный смрад окружающего тления. От былого же барана не осталось и следа, разве что опавшие рога, лежащие тут же на земле, намекали на прошлое нового существа, жизнь которого, вероятно, переселилась уже в иную плоскость мироздания. Вся остальная толпа существ, всё это время, продолжала раздаваться громким глумливым хохотом и прочими дикими визжаниями. Однако, внимательно вглядевшись в лица существ, Алекс понял, что на самом деле никто из них его и не видит, что все они смеются будто бы друг над другом. Каждый в своём соседе находит какой-то комизм и сам в то же время становится объектом насмешек для других. Одна коровья голова смеётся над особенностями свиной головы, а та в свою очередь смеётся над её рогами. Другая овечья нашла что-то смешное в, ничем не отличающейся от неё самой, такой же овечьей голове, которая впрочем, также смеялась, но уже над соседом с козьей бородой. Затем Алекс задумался над своим бараном, подумал о том, что существо это: «всего лишь обманутая жертва окружающей его среды и всех остальных таких же серых, пустых и бессмысленных будней. Пришло бы время и оно, ничего не подозревая, посреди этой среды отправилось бы по своему искусственному назначению, как и всякая другая жертва, жизнь которой послужит лишь для того, чтобы омыть чьё-то грязное золото. И может быть виновато оно лишь в том, что, поленившись самостоятельно мыслить, не разглядело скрытой ото всех фикции реальной жизни и добровольно приняв действительность такой, какой она ему кажется, а точнее, косвенно внедряясь, желает казаться, подчинилось общим, привычным для всех, стандартным образам и явлениям, вместо того, чтобы захотеть распознать и увидеть истинное положение вещей, размышляя и проникая глубже – увидеть всё – так, как оно есть на самом деле, и, презрев глупость мирской бессмысленной, уходящей в вечность, суеты, суметь выбраться из замкнутого круговорота, вставая на свои собственные убеждения в пути и, не утонув в сильном течении конформизма, использовать в жизни своё собственное независимое здравомыслие, основанное на последнем соглашении, не касаясь популярных заблуждений и искусственно внедряемых представлений, которые формировались одной главной чертой и по-прежнему, день ото дня и год от года, продолжают так же формироваться в сознании, посредством окружающей его идейной среды, лишь только для того, чтобы оно, поленившись самостоятельно мыслить, не разглядело скрытой ото всех фикции реальной жизни и добровольно приняв это всё…» – суть последней поразившей его мысли он сам понял очень смутно и как-то неоднозначно, отчего тут же потерял её нить и начал искать другую. Далее в голове Алекса нашлась очередная – не сентиментальная, а хорошая, добрая и справедливо имеющая место быть – мысль о том, что: «пришелец этот, вероятно, был когда-то ребёнком с присущим ему даром чистоты. Родители его, может быть не так, как принято у всех остальных, долгое время планировали его появление в этом странном мире, с редкой бережной нежностью и любовью ожидали его рождение, со «священным трепетом» считали дни, отмечая их на календаре…, и вот он явился на свет, принёс в него море счастья, море надежд, целый океан радостных забот, любящим друг друга, двум таким же существам. Которые, может быть, радовались, умилялись, дивились, восторгались тем, как он с выражением хмурого усердия на лице борется и преодолевает силу земного притяжения, как делает первые шаги, как утомлённый играми засыпает в своей маленькой кроватке, или как довольный, заливаясь весёлыми звуками радости, окружённый игрушками, беззаботно плещется в тазике с водой…» – из-за чего вновь, впиваясь острым камнем, подступил к горлу Алекса ком. Погружаясь в свои мысли, он всё дальше уходил от останков вдруг преобразившегося существа, бесцельно расхаживая по площади вокруг каменного пьедестала со страшной статуей. Он то всматривался в безумные смеющиеся лица существ, то переводил взгляд на злую маску над трибуной и с болью смотрел на, страдающую в процессах перемен, корову, то опускал свой взгляд к земле и разглядывал её израненную, почти уже мёртвую плоть. Задумывался над этими явлениями, задавался вопросами, размышлял и не приходил к ответу, и более всего не понимал, отчего этот мир устроился именно таким образом, как получилось, что из бесчисленного множества путей они выбрали именно этот: «что их к нему привело?». Но пытался понять, для чего он сам здесь оказался и куда идти дальше, что ему делать в этом окружении бессмысленного безумия. В размышлениях своих он, в очередной раз, изумившись, вдруг понял и только сейчас обратил на это внимание, что на барано-подобном существе была точно такая же одежда, как и у него: светло-серая футболка с какой-то короткой надписью, тёмно-серые спортивные брюки и просто серые, стилизованные под туфли, кроссовки. И только он задумался, что бы это могло означать, как почувствовал под ногами, отвлёкшую его от мыслей, лёгкую дрожь земли. Казалось, что волнение усиливается, что ещё немного и тонкий, натянутый тромб не выдержит колебаний, разорвется, и громадные толпы существ утонут в мёртвой гнилостной жиже. Но постепенно вибрация стала ослабевать и затихла почти полностью. Под ногами вновь почувствовалась прежняя устойчивость, и Алекс стал оглядываться по сторонам, в надежде найти причину землетрясения. Взглянув на небо, он увидел, что толстый слой облачных образований стал просвечивать, поглощая многочисленные лучи странного света, отчего небо сияло настолько ярко, что ослепляло глаза как солнце зимнего рассвета. Рассеиваясь из-за мглы, свечение неба окрашивало всё вокруг бледно-жёлтым цветом. Было уже не тепло и даже не жарко, обжигающий воздух, казалось, обратился в настоящую плазму. Весь этот мир будто бы очутился в печи и вращался в пекле над раскалёнными углями в ожидании той критической температуры, в которую происходит резкое воспламенение. Прозрачные многогранные кристаллы над головами существ, продолжали медленно вращаться, одними своими гранями расщепляя, другими наоборот фокусируя рассеянный туманом свет, преломляя его под разными углами и с разной интенсивностью. По этим уникальным особенностям кристаллов толпу, условно, можно было классифицировать по группам. У каждой отдельно взятой группы был свой особенный, характерный для всех членов, угол преломления. В группе существ с определённым углом преломления, различалось несколько подгрупп по силе преломляемого света, а в каждой отдельной подгруппе также возникали разделения по различиям спектра цвета и так далее по многим другим особенностям и свойствам стеклянных фигур. Таким образом, получалось, что каждый по-разному, то есть по-своему: под своим особенным углом, со своей особенной силой и глубиной, воспринимал абсолютно один и тот же – белый небесный – свет. Кроме того, у некоторых кристаллы были словно «мёртвые», они не вращались, не пропускали через себя свет и были практически невидимыми. Однако всё же существовали и, вполне вероятно, обладали какими-то особенными скрытыми свойствами, которые явно и в полной мере проявятся, в тот момент, когда придёт для этого своё время, и тогда они также как и другие исполнят свойственное им уникальное предназначение – пропускать через себя свет. Но, также вполне вероятно, что время это для них не наступит никогда. Что же представляли собой многогранные стеклянные фигуры над головами существ – очередная для Алекса тайна этого загадочного мира. Толпы так и не разгаданных Алексом существ, продолжали смеяться, однако некоторые из них, словно что-то ища, суетливо и, с беспокойными глазами, растеряно озирались вокруг и вместе с чем, с их голов, стали опадать особенные рога, а кристаллы – вспыхивать тусклым светом. Спустя некоторое время круговорот мыслей Алекса вновь был прерван сильной дрожью под ногами, но на этот раз вибрация не прекращалась. Магнитуда землетрясения постепенно увеличивалась, и волнение земли чувствовалось всё сильнее. Обернувшись, Алекс увидел ярчайшую вспышку света, которая плавно сливалась со всем небом, отчего молнией в сознании его пронеслась мысль: «Солнце упало!». Он не размышлял о том, что скорее планета может упасть на солнце, и, что даже если бы и такая катастрофа вдруг случилась, то всё живое вместе со всей атмосферой сгорело бы ещё на полпути к звезде – он просто подумал так, как это почувствовал, так, как в это поверил. Сшивающая небо с землёй яркая полоска света становилась всё выше и ближе. В охватившей его панике, словно желая всех предупредить, Алекс стал кричать: «Солнце упало!.. Солнце упало!.. Оно упало! Солнце всё-таки упало! Упало!.. Оно всё-таки, пришло!.. Солнце… пришло…». Но никто не обращал на него никакого внимания, никто его не слышал. И он, видя громадную мощь и быстроту пламени, в страхе задумался, что нет никакой возможности скрыться от неё, и никто не сможет убежать от этого разрушительного, стремительно охватывающего планету, стихийного бедствия. Всматриваясь в ослепляющую линию горизонта и наблюдая за приближением смертоносной огненной волны, он отчётливо видел взлетающие в воздух многочисленные, словно поднятые ветром частицы пыли, чёрные крупинки. Волна распространялась по земле с невероятной скоростью, и, надвигаясь всё ближе, крупинки на ней стали обращаться в миллиарды маленьких точек, в каждой из которых различался силуэт с непропорционально-большой головой. После чего Алекс тихим, никому не слышным, дрожащим шёпотом сам себе проговорил: «Очищение… Пришло очищение… Долгожданное…, всех… вот оно и настигло… Что же будет сейчас?.. Успею ли… исправить своё сознание…, как же теперь… исправить себя…, как исправить себя?..». Сумасшедшая пламенная армада молниеносно охватывала простор земли, и катастрофическая гора огня была уже совсем близко, «бурный ветер шёл от севера, великое облако и клубящийся огонь, и сияние вокруг него…». Но, видя приближение неизбежного окончания этого мира, вместо крайней степени ужаса и страха Алексом вдруг охватило чувство, какое возникает в тот момент, когда подходишь к двери родительского дома, где провёл всё своё детство, и в котором не был уже много лет. Радость с каплями чистых слёз в счастливых глазах, которые он закрыл и тут же ощутил тёплое прикосновение пламенного ветра и… Открыв свои глаза, испытывая приятное волнение и радость, он стоял напротив той самой двери родительского дома. Дверь открылась привычным двойным оборотом ключа, который также привычно оказался в правом кармане брюк. Алекс вошёл и увидел знакомый, но в старинном - как было в детстве - стиле, интерьер в прихожей. Дома было тихо, и лишь холодильник на кухне, словно встречающий восторженный пёс, как обычно гудел, стараясь изо всех сил. По знакомым, проникшим в прихожую, лучам солнечного света Алекс понял, что ещё утро выходного летнего дня и все спят. Дверь в зал была закрыта, и он прошёл в спальную комнату. Мебель здесь была расставлена так, как много лет назад – как в далёком, раннем детстве. В светлой комнате никого не было. Две кровати были аккуратно заправлены, синими цветочными покрывалами. Из окна, наполняя присутствующего в комнате светлым восторгом, весельем и истинным счастьем, лил – яркий солнечный свет. Жизнь здесь сияла радостью. На белом подоконнике стоял старый проигрыватель виниловых пластинок, с колонкой обтянутой красной тканью, звучала неизвестная мелодия – не печальная и не торжественная – в ней как будто бы выражалась вся беззаботная – детская лёгкость солнечного, выходного дня… Послышались звуки и Алекс тут же их узнал: кто-то был на кухне, ходил там, включал кран с водой, открывал холодильник, слышно было, как закипал чайник. - Это должно быть папа… – думал Алекс, прислушиваясь к звукам. – Да, это папа именно вот так вот открывает холодильник, и с таким вот звуком ставит чашку на стол…, вот так вот он ходит…, да это он. Вот он положил чай в заварник, и сейчас будет заливать кипяток, потом с неповторимым, свойственным только ему звуком размешает чай, закроет заварник крышкой и передвинет его по столу…, а ложку, вот да, с таким вот звуком именно вот так вот и положит… Затем он услышал, как дверь на кухне закрылась, и все звуки исчезли. Наступила тишина. После чего Алекс повернулся и захотел подойти к окну, испытав непреодолимо сильное желание вновь увидеть открывающийся из него прекрасный вид на поросшую ровным ковром леса далёкую равнину с одиноко возвышающимся посреди неё высоким скалистым образованием. Но, по пути, почти у самого окна, боковым зрением он заметил движение и, резко обернувшись направо, увидел, как в небольшом прямоугольном зеркале отразилось… Загадка маленькой «з» И тут Алекс проснулся. - Странное какое ощущение…, наверное, именно так чувствуют себя в двухмерном мире… - подумал Алекс, рассматривая прямоугольное белое пространство на котором вдруг оказался, и за границей которого было – «ничего», оттого, что там действительно ничего не было. Неизвестная территория была не совсем белой, на ней, словно строчки, показывались редкие серые линии, прочерченные, казалось, простым графитным карандашом, и очень криво, как будто неуверенной дрожащей рукой. Но тут, изучая взглядом новое пространство, Алекс был шокирован первым встреченным обитателем этого мира, который сидел на одной из кривых линий. - Я слово! - с довольной улыбкой, всматриваясь в неожиданного гостя возбуждённо весёлым, тревожно ожидающим одобряющего ответа, внимательно сверлящим, но, в то же время, словно бессмысленным и принуждённым, взглядом, звонко произнесла – маленькая буква – «з», словно это «обстоятельство» было предметом гордого восхищения, было счастливейшим и важнейшим в её жизни, однако, как бы печально это для неё не звучало, всё же – ложным. Потрясённый не виданным доселе говорящим существом, Алекс был явно сбит с толку. С одной стороны он прекрасно понимал, что перед ним была обыкновенная буква, а с другой, что буква была не обыкновенно – ребёнком. Изо всех сил пытаясь собраться с мыслями и понять, как правильнее выстроить диалог с буквой, которая в то же время является ребёнком и, что очевидно, соответственно обладает детским нелогичным мышлением и вообще легко ранимой психикой, Алекс запаниковал, растерял все возможные здравые суждения, отчего в голове его оказалось полное отсутствие порядка и понимания ситуации. Он вполне справедливо заметил, что буква своей интонацией и ожидающим взглядом явно желала лишь того, чтобы с ней согласились, но он всё никак не решался брать на себя ответственность и обнадёживать ребёнка в истинности того, что на самом деле является заблуждением. И он прекрасно понимал и помнил о том, что всё тайное имеет свойство всегда становиться явным и когда-нибудь выясниться, что он просто – соврал маленькой букве, причём добровольно, ведь никто не принуждал. Но, с другой стороны и в то же самое время, этот самообман, казалось, был самым настоящим «вселенским центром» детского счастья, и, как предполагал Алекс, разрушить его значило бы – нанести, если не большой, то серьёзный урон неокрепшей психике ребёнка. И тут в сознании Алекса вспыхнула гениальная спасительная мысль: нужно отвлечь букву от её заблуждения, перейдя на нейтральную тему, отчего он, восторгаясь, заметил: - Какой у тебя красивый сарафан!.. - буква действительно была одета в короткий розовый сарафан, кроме того, на голове её красовались два огромных, таких же розовых, пышных банта, а на раскачивающихся в воздухе ножках – эффектно сияя блестящим глянцем – мелькали розовые сандалики. Но шустрая девочка была, по-видимому, ещё и очень проницательной, и не сдавалась: - Я слово!.. - уже с недовольной ноткой требования в звонком детском голосе, но всё ещё, словно вытягивая и выпытывая положительный ответ, ожидая одобрения ложного тезиса, произнесла маленькая «з», и лицо её замерло в тревожном волнении, совсем уже без счастливой улыбки. - Да как же ты слово, если ты буква?!.. – мысленно воскликнул Алекс. – Что же это, а?! Бред какой-то! Я должно быть сплю!.. И что я так тревожусь-то за неё…, ведь это просто буква!.. Её никто не рожал – она не ребёнок! Это всего лишь буква! Самая настоящая обыкновенная буква!.. Однако ж нет…, буква явно необыкновенная. Слишком уж умная…, или, кажется просто… Нужно срочно что-то придумать… Что же придумать?.. - пытаясь своим взглядом погасить тревогу в глазах буквы, суетливо стал размышлять Алекс, никак не ожидая подобного её ответа, и совсем уж было растерялся, как возникла вдруг новая спасительная идея – нужно задать вопрос: - А зачем ты хочешь быть словом? Ведь всегда же лучше быть собой… - с опаской спросил он, примерно таким же голосом и интонацией, с каким обычно взрослые разговаривают с не своими маленькими детьми, и с мыслью, что сознание детей только развивается от сложных вопросов заставляющих думать, но тут же, по выражению на лице буквы, понял, что со второй – не вопросительной – частью он явно поспешил, а может и сам вопрос был не совсем удачным. Ожидающее тревожное выражение на лице буквы, с последними следами былой радостной улыбки, медленно таяло и, наконец, сменилось мимикой: страдания и мучения. Лицо маленькой буквы, будто увядая, начало морщиться, губки скривились и плотно сжались, после чего задрожали так, словно изо рта что-то хотело выбраться, глаза бедной буквы прослезились, и тут это что-то, с трудом, но всё-таки выбралось: - Я… слово… - уже утвердительно, растягивая, и не ожидая никакого ответа, произнесла буква, так, словно сама уже усомнилась в своём тезисе и теперь пыталась вновь внушить себе её утерянную истинность. Причём последний звук был произнесён, едва слышно, всхлипывая и почти уже шёпотом, отчего Алекс почувствовал себя ужасно виноватым, почувствовал даже, что как будто бы ударил ни в чём не повинного ребёнка. Затем вдруг подумал: что сейчас буква громко разрыдается, после чего прибегут её родители, что его начнут несправедливо обвинять в не содеянном, и что ведь никаких доказательств невиновности у него нет, ни свидетелей, ни фактов, а ребёнок-то заплачет и обвинит, а уж в чём обвинит – додумают сами взрослые. И тут маленькая девочка, совсем отчаявшись, действительно заплакала, соскочила с кривой серой линии, и убежала за пределы пространства, потом пробежала через «несуществующую территорию» и выбежала на другое такое же белое, но гораздо большее пространство. На пространстве этом играла большая группа детей-букв, а неподалёку от них стояла компания взрослых и, по всей видимости, обсуждала какой-то сложный и интересный вопрос. В большинстве своём представители этой серьёзной компании были явно иностранного происхождения, так как Алекс с трудом мог понять, кем они были, а некоторых иностранцев и вовсе не разобрал. Среди них была одна пожилая дама, в ней он узнал – деловую и всегда серьёзную «Conventio», одета она была проще и строже всех остальных и взывала к себе особенное почтение. В руках у неё был странный округлый предмет похожий на колесо с тремя спицами. Кроме того, разглядел тут же стоящую, спокойную и явно миролюбивую пару, это были – «Nota» и «Memorandum», они видимо, приходились друг другу супругами, так как в основном держались вместе. Здесь же, оживлённо жестикулируя и чем-то восторгаясь, стоял не высокого роста, но с большим круглым пузом, с лысой макушкой и с огромными белыми от седины усами, разгорячённый дискуссией до красного цвета лица – эксцентричный «Pactum», который, заметив прибежавшую маленькую «з», совсем вдруг успокоился, умилился, и по лицу его расплылась блаженная улыбка умиротворённого счастья. Буковка же, подбежав к одной молодой особе, стала привлекать к себе её внимание, подёргивая за край красного платья, отчего та наклонилась и, выслушав короткий рассказ, вдруг выразила на лице испуг и тут же отправилась, вместе с девочкой – к «обидчику». - Так и знал! – подумал Алекс, наблюдая за происходящим на соседнем пространстве. – Легко же влипнуть во всякие истории и переделки… Проходил бы себе мимо!.. Хотя куда здесь пройдёшь?.. Два шага и конец пространства – больно не разойдёшься!.. Стоп!.. Подожди… Что же мне это раньше-то в голову не пришло… – Что я здесь делаю?.. Как я очутился в этом… в этом… Где же я?.. Хотя…, чувство такое, что жил здесь всегда… – с этими впечатлениями Алекс встретил гостей. - Простите, пожалуйста, объясните, что здесь случилось? - вежливо, но с грозным, укоряющим и с чрезвычайно умным взглядом, произнесла мама буквы – в красном платье с золотыми птичками, красивая и высокая, грациозная – «Constitutio». - Я бы с удовольствием вам объяснил, что здесь случилось, если бы сам понимал, что здесь вообще происходит!.. - с негодованием и возмущением, переходящим в гнев, от очевидного произвола и несправедливости, выпалил Алекс и добавил: - В вашем мудрёном мире ум заходит за разум, и даже явно выходит из него. Как же тут разберёшь, что случилось в действительности и на самом деле, если в полёте за логикой и здравым смыслом теряется всякое разумное сознание?!.. После чего, тут же, не давая молодой особе даже осмыслить гневную тираду, решил рассказать всё так, как было на самом деле: - Я стоял…, появился тут у вас, откуда появился…, я не помню, – здесь мелькнула мысль, что взболтнул лишнего, но, махнув мысленно рукой, продолжил: – Никого не трогал…, и бац!, вижу вашу бук…, то есть… вашу… Она уверена в том, что она – «слово»! Правда ведь?.. – обратился он к «з», отчего маленькая буква, всё это время смотрящая на Алекса и, как бы, внимательно его слушая, быстро отвернулась и, уткнувшись в ноги своей мамаши, продолжила всхлипывать. – А потом она почему-то расплакалась… Я даже сам толком не понял из-за чего, - заканчивал свою оправдательную речь Алекс, совсем успокоившись тем, что речь хотя бы выслушали. - Доченька?! Это правда?.. Ну что же ты деточка?.. - обратилось слово к букве, переведя растаявший, некогда грозный взгляд с Алекса вниз, себе под ноги, с лёгкой улыбкой, сердясь и одновременно умиляясь капризам «деточки». - Я слово… - поднимая заплаканные глаза, жалобно дребезжащим голоском простонала буковка слову. - Нет, доченька! Ты буква! Маленькая буковка – «з». Всё успокойся! И перестань плакать… - объясняла слово букве. - Я!.. слово!.. - упорно стонала буква, обращаясь к слову, не желая принимать действительное и соглашаться с тем, что «истина» её на самом деле ложь – глубоко запущенный случай самообмана. - Ну, хватит доченька! Ты же мне противоречишь. Прекрати! - пыталась «Constitutio» успокоить свою «з». И тут же, с едва проступившей на щеках лёгкой розовой краской, обратилась к Алексу с просьбой: - Вы, пожалуйста, простите её… Она ещё такая маленькая, такая несмышлёная… Вот что только не взбредёт ей в голову… Столько всего себе выдумывает, просто беда! Довольный Алекс, чувствуя, что гора сошла с плеч от неожиданно возникшего и тут же исчерпавшегося инцидента, добродушно на это ответил: - Да я и не в обиде…, дети же… бывает… Расстроенная буковка всё никак не унималась и продолжала всхлипывать у ног своей мамаши, которая тщетно пыталась утешить своё дитя. Глядя на эту картину, Алекс подумал, что нужно проявить какое-то участие и посодействовать доброму делу – успокоить и поддержать плачущую «з». И – кроме прочего и более всего – желая всё-таки разгадать загадку, подошёл поближе, присел рядом и спросил у буквы: - А каким же словом ты хочешь быть?.. Отчего «деточка» действительно перестала плакать, быстро и как-то по-взрослому отёрла влагу своих заплаканных глаз, затем голова её резко, в доли секунды, как будто была частью механизма с мощным электрическим приводом, повернулась лицом к Алексу. На лице буквы не осталось и намёка на плачущую «деточку». Сердитый и даже озлобленный взгляд хладнокровно и жёстко упёрся в испуганные глаза «обидчика». Гладкая кожа детского лица маленькой буквы начала быстро покрываться глубокими, словно шрамы, морщинами, брови загустели и нахмурились, глаза залились кровью и стали совершенно красными, изо рта сверкнули острые белые зубы. - Этого не может быть… - застыла в сознании Алекса мысль. От неожиданного ужаса он побледнел, в ушах его зашипели волны крови, в глазах помутилось, во рту просто высохло. Он был в сильнейшем шоке. Тут ему показалось, что пространство стало быстро расширяться, буква начала медленно увеличиваться, а «Constitutio» с угасающими криками «Нет буковка! Стой!..» полностью исчезая, быстро удаляться, оставляя Алекса один на один с грозной буквой. Всё возрастающая и рассерженная «з» приближалась, и с совершенно уже не детским хриплым басом, медленно растягивая каждое слово, стала отвечать на вопрос Алекса: - Я же тебе уже сказала… – в этот момент буквище стала уже совсем громадной и продолжала увеличиваться, покрываясь острыми иглами, зубьями и шипами, в открывшемся её рту обнажилось несколько рядов крупных акульих зубов, голос постепенно становился ещё более низким, ещё более хриплым и под конец обратился уже в настоящее звериное рычание – …что я уже слово! Слово – з… Холодная комната В страшном испуге, Алекс проснулся. - Что за ужас!.. Это сон… Слава Богу, это всего лишь сон… Приснится же такое…, бред…, кошмар какой… Как хорошо, что это всего лишь был сон… – вставая с кровати и постепенно приходя в себя, ужасался Алекс, но не испытывал радостных эмоций, которые возникают всегда, когда просыпаешься и понимаешь, что страшная действительность была всего лишь сном. – Вот тебе и буковка…, настоящее чудовище эта буква… Какая страшная…, зверьё зубастое. Раз встретишься – запомнишь на всю жизнь. Буковка… Деточка… Чудовище!.. В комнате, в которой проснулся Алекс, было спокойно и тихо. Лишь неразлучная пара открытых створок оконной рамы – внешняя и внутренняя – едва качаясь на ветру, тихо постукивали, осторожно и легко касаясь друг друга. Белые стены комнаты были сплошь развешаны картинами. Висели большие, практически не отличимые друг от друга, картины с выпирающими наружу живыми красными гигантскими гвоздиками, разница была лишь в том, что на ветру покачивались они с зеркальной противоположностью. Вокруг больших картин висело много маленьких с различными, также преимущественно красного цвета, абстракциями – похожими на шипы роз – острых фигур. За окном казалась унылая, пасмурная погода – всё было белым, холодным и пустым. Только редкие, крупные хлопья снега придавали всеобщей пустоте движение и жизнь, окрашивая монотонную белизну в различные градации белого цвета и случайно залетая на такой же белый подоконник, образовывали на нём серую тень. Невообразимо резким контрастом, среди этой, по истине, вселенской белизны, цвела на подоконнике ярко-красная роза. От мягкого прикосновения слабого ветра, изредка прорывавшегося в комнату из открытого окна, становилось совсем холодно. Из-за чего, периодически, по всему разгорячённому, кошмарным сном, телу Алекса пробегала многочисленная армия мурашек, поднимая, словно знамёна, волоски на коже рук. В воздухе стоял приятный насыщенный запах кофе, временами усиливающийся до такой крепости, уже совершенно неприятной, что возникали лёгочные спазмы, как от густого сигаретного дыма. Кроме того чувствовался едва уловимый аромат шоколада, который всё же не возбуждал радостных эмоций… Алекс чувствовал бессмысленность всего происходящего, чувствовал себя ужасно одиноким, из-за холода, ветра, снега, из-за всеобщей тишины вокруг и безжизненной обречённой пустоты за окном. А плотно закрытая дверь комнаты, одним своим видом внушала особенно сильное убеждение, что нет возможности и нет никакой надежды, чтобы суметь открыть её, прилагая для этого хоть все свои силы во всё своё время. И, кроме этого убеждения, дверь, которая, слившись со стенами в монолит, казалась безнадёжно непробиваемой скорлупой, внушала ужасающую обречённость на вечное пребывание в ограниченном пространстве холодной комнаты. Чтобы внимательнее рассмотреть бездонное пространство за окном, Алекс подошёл ближе к столу. Но, к его сожалению, никаких деталей бесконечной белизны разглядеть было нельзя – устремляясь в неизвестность белое пространство, как и прежде, сохраняло своё монотонное содержание. - Так много снега…, интересно, куда он падает?.. И зачем? Ведь здесь ничего нет… Во всём мире кроме меня никого нет…, а снега так много… Пусть бы он падал там, где много людей… Для меня одного так много снега… Какой чистый снег… Не понимая суть действительности, Алекс отклонился от окна и принялся рассматривать беспорядочный набор вещей покрывающих всё пространство стола. На столе, а точнее это был подоконник, сильно заходивший в пределы комнаты, в чистой белоснежной обложке, по которой можно было судить о её совершенной новизне, лежала толстая книга с блестящей золотистой надписью: «Последнее соглашение со мной». И здесь же, вокруг, находился полный хаос из растрёпанных, полуизорванных и почти уже развалившихся, окончательно устаревших учебников, исписанных мелким почерком тетрадей, различных газет и толстых журналов, на одном из которых была надпись: «Как эксплуатировать первобытную тотемную тягу к косолапым?». Кроме того, всеобщий беспорядок дополняли разбросанные ручки, карандаши, бумажные обрезки и один золотой или позолоченный нож. Вдруг почувствовав в не опознанной сознанием, совершенно новой области сердечной камеры, эпицентр густого жжения, расползающегося по всему телу нестерпимого – пламенно-зудящего – желания, он взял столовый нож и с силой вонзил его в красное яблоко, лежащее на белой тарелке, разрезав сочный плод пополам. Отчего тут же задумался о том, с какой целью он вдруг это сделал. И, не найдя для этого неосознанного, автоматического действия видимых причин, медленно, смотря в окно, стал подносить одну отрезанную часть яблока ко рту, но тут же, переведя взгляд, вздрогнул от испуга и быстро отдёрнул руку назад, застыв в удивлении и рассматривая красную половинку. На половине яблока он увидел три обыкновенных семечка, которые помещались в одном семенном пазу, но не обычным было то, что каждое отдельно взятое зерно было большего размера, чем объём самого паза, в котором оно помещалось вместе с двумя такими же зёрнами. Однако не этим был поражён Алекс, он уже привык постигать то, что на первый взгляд кажется непостижимым, удивляло его совсем другое: яблоко, только что разрезанное, уже было надкусано в нескольких местах и неприятно пахло. Пытаясь понять как это могло произойти, но, конечно же, снова не найдя видимых причин и логических объяснений, Алекс, с мыслью: «Если выбросить его в мусорное ведро, оно там будет гнить и вонять», отправил половину яблока в белое бездонное пространство открытого окна. И только он хотел взять оставшуюся часть красного яблока, как обнаружил, что вторая половинка исчезла, а на тарелке осталось лишь одно яблочное зёрнышко, которое он незамедлительно съел с мыслью: «В нём то и сосредоточено всё самое полезное и ценное, в нём то и зарыт огромный потенциал». Чувствуя лёгкий голод и сильную обиду из-за гнилого яблока, он продолжил изучать содержимое комнаты. Взгляд его снова остановился на цветке и невольно приковался к нему. Зелёный стебель и красное соцветие излучали «свет» гармонии и совершенства. Было в розе что-то не настоящее и в то же время естественное, с виду цветок был вполне обыкновенным, но чувствовалась его сверхъестественная идеальная форма. Фантастический реализм, распространяемый по комнате розой, перебивал обиду и вместо негативных эмоций внушал радость и успокоение. Наслаждаясь «светом» растения, Алекс заметил вдруг на потолке картину в золотой или позолоченной рамке. Вероятно, это специально было здесь так устроено, что, смотря на цветок, не возможно было не заметить тёмную, по сравнению с абсолютной белизной потолка, картину, которая, словно отражаясь, висела прямо над книгой в белоснежной обложке. Композиция картины состояла из следующих простых элементов: «Мир спасёт «красота»… «Некрасивость» убьёт…» Разглядев изображённую на потолке проекцию, но не придав значения её деталям, Алекс, упираясь руками в стол, без единой мысли в опустошённом сознании, продолжал стоять посреди тишины, всматриваясь в безмятежное пространство за окном, пока не почувствовал в ногах чьё-то ледяное прикосновение. Тут же отпрянув назад, он увидел, как из-под стола медленно растекаясь по серому полу, вытекает какая-то жидкость. На мгновение, ужаснувшись тем, что жидкость отдавала металлическим блеском, Алекс подумал, что течёт тяжёлая ядовитая ртуть но, приглядевшись, понял, что растекается прозрачная вода. - Странно, откуда же здесь вода?.. Батарею что ли прорвало… Так почему зимой вода в ней холодная?.. - подумалось в голове Алекса. И здесь он заметил, что по полу комнаты, непонятно каким образом, пролегла неглубокая змеевидная ложбина. - Сюрреализм действительности, - мелькнуло в сознании Алекса в кратчайшую долю мгновения. В самом центре этого округлого углубления, по которому и должна была бы спокойно течь вода, лежал виновник растёкшейся жидкости – путь ей преграждал - камень. Из-за него вода затекала под стол, под кровать, утекала под шкаф и бесследно пропадала под закрытой дверью комнаты. Алекс подошёл и присел рядом с этим камнем, желая его скорее убрать. Но не успел предпринять для этого ни единой попытки, потому что на самом камне появился вдруг огромный валун с какой-то непонятной выгравированной надписью – «nichsogay». - Это ещё что такое?.. Похоже на «нетрогай»… С «акцентом», что ли написано?.. К тому же слитно… Может восточный транслит?.. - снова тщетно пытался Алекс найти ответы на свои бесконечные вопросы. На камне с надписью он заметил замаскированное устройство, которое, как считал Алекс, вовсе и не должно было быть на нём, так как оно здесь, казалось, совершенно ни к чему. Этим устройством был – механизм оплаты. - Какая крайняя крайность. Куда только не впихнут эту систему оплаты. Вот и в камень устроили… – иронизировал Алекс. – Интересно!.. И зачем же она здесь?.. PR-акция что ли?.. Или может, пошутил кто?.. – тут он решил поэкспериментировать, для чего принялся искать на столе предмет оплаты. На дне пластикового стакана с шариковыми ручками, нашлась какая-то мелочь из нескольких монет, которые он достал с большим трудом, так как мешали все эти ручки, карандаши и прочие посторонние предметы, часть из которых он сломал. Пытаясь достать эти монеты, которые к тому же крепко прилипли ко дну стакана, руки свои он испачкал в красных чернилах. Вложив все найденные деньги в отверстие механизма, громадный камень с надписью, тут же, к величайшему изумлению Алекса, словно какое-то голографическое изображение или всего лишь галлюцинация, неожиданно растаял в воздухе. Таким образом, лежащий на ручье камень был освобождён, и уже ничто не мешало убрать его с пути водного потока. - Странное явление… Делается что-то невероятное. Всё происходящее должно иметь логическое объяснение. Надо остановиться…, остановиться и разобраться. Почему реальность стала абсурднее сна?.. – задумался Алекс и присел на кровать покрытую белым одеялом с красным ромбом посередине. – Хотя, что я знаю об этой реальности? Может это тоже всего лишь сон… По всему телу Алекса вновь пробежала лёгкая дрожь, кожа в очередной раз покрылась сыпью, отчего волосы на руках встали дыбом, и в одно мгновение это всё обернулось мягким объятием сильного озноба. Алекс почувствовал не хорошее, дискомфортное состояние. В суставах появилась ноющая слабая боль, которая перерастала в ломоту во всём теле, кожа превратилась в некую сверхчувствительную материю, отчего стала болезненно реагировать на всякое прикосновение. Казалось, что начинался жар. В таком предболезненном состоянии, своими дрожащими руками, Алекс поспешил плотно закрыть каждую створку веющего холодом окна. Закрывая внутреннюю створку, на карнизе он увидел замёрзшего нахохлившегося снегиря, который, будучи замеченным, тут же встрепенулся и быстро перелетел в открытую форточку, где, вдруг обернулся уже синицей. Невероятная птичья метаморфоза нисколько не удивила Алекса, так как в его сознании, которое уже адаптировалось в этом мире и приняло здешние законы, стандарты и нормы, это явление было вполне адекватным и полностью укладывалось в его логические представления о действительности. Внимательно следя за бойко-прыгающей синицей и видя, что незваная пернатая гостья его не только не боится, но и смотрит на него хищным прицеливающимся взглядом, Алекс медленно отошёл от стола и, ожидая дальнейших действий активной птицы, спиной прислонился к двери. После чего птица – словно этого и дожидалась – тут же слетела с окна на стол. На столе, не теряя ни секунды, уверенная в своих действиях синица, казалось, спешно и упорно, посреди столового бардака, что-то стала искать, суя свой по-хищному изогнутый, мощный клюв во все – попадающие ей под цепкие лапки – тетради, журналы и старые книги. Затем, решительно настроенная на успех птица, вскочила на стакан с карандашами, опрокинула его, опустошила и, видимо, не найдя в нём ничего для себя интересного и полезного, продолжила кропотливо ковыряться в бумагах, с головой окунувшись в их информативные потоки. Наводя, таким образом, небольшой, но, всё же, хоть какой-то порядок в одних местах и ещё больший бардак в местах других. Но тут с загадочным птицеобразным субъектом произошло очередное перевоплощение. Из насыщенных информацией бумажных листков вынырнул самый настоящий – попугай. Попугай оказался волнистым. Поправив своё цветное, на первый взгляд кажущееся естественным, но почему-то всё время сползающее, оперенье, экзотическая птица принялась небрежно и суетливо раскидывать бумаги. Казалось, что она пыталась их спрятать, и даже предпринимала осторожные попытки что-то на них писать, чиркать и даже по-детски калякать. Тревожный попугай явно пытался испортить и исковеркать бумажные листки. Но с какой целью он это делал, от злого ли умысла или же случайно по незнанию, было не совсем понятно. Затем, вырвав клочок бумаги и спрятав его за спину, возбуждённый попугай, точь-в-точь и слово в слово, временами запинаясь и украдкой, бегающими глазёнками, исподтишка поглядывая в листок, словно в шпаргалку, в порыве душевной экзальтации, и в приступе эйфории оживлённо жестикулируя и даже немного пританцовывая, в экстатическом излиянии, словно в эпилептическом припадке, стал повторять всё, что было написано в этом загадочном фрагменте смятой бумаги. Отчего комната начала бурно заливаться грязным шумом, насыщая самые дальние её углы истеричным ржанием, пошлым бредом, всевозможными сквернословиями разных языков мира и просто искажёнными фактами явно не соответствующими действительности. Всё это извергалось из клюва говорящего волнистого попугая. Внимательно слушая странную птицу, Алекс почувствовал противные тлетворные запахи, которыми постепенно стала пропитываться холодная комната. Отчего ему показалось, что попугай на самом деле уже давно мёртв, а шевелится он только потому, что кто-то тянет за невидимые нити, которые привязаны к его крыльям и лапам. Однако, продолжая наблюдать за чрезмерно оживлёнными движениями субъекта в сине-зелёных перьях, переливающихся розово-голубым блеском, и видя, что его речевые органы в движениях созвучны с произносимыми им словами, а, кроме того, заметив, что он, всё-таки, дышит, Алекс разуверился в своей гипотезе и убедился, что попугай полностью осознаёт суть своих поступков и сам продолжает «загрязнять» холодную комнату. Безумный говорун в этот момент, казалось, был в лихорадке и с наслаждением во всё своё птичье горло смаковал и возвеличивал самую суть человеческой грязи и все возможные пороки того общественного большинства, про которое, справедливо и с уверенностью можно сказать, что общество: «глухое», «слепое» и с «огрубевшими сердцами». Ярко-красная пышная роза, стоящая на подоконнике в небольшом белом горшке, стала быстро бледнеть и увядать, и вскоре, высохшие лепестки растения, все до одного обратившись в тёмно-бордовый цвет, опали на белый подоконник. Цветок погиб. И уже ничто не могло его спасти. Разве что только поток «животворного источника» мог вернуть розу к жизни, но о его существовании мало кто помнил. А большинство из тех, кто всё-таки продолжал помнить, глядя сквозь призму своего математически-прагматического видения мира и расчётливого мышления, не считало, что растение вообще нужно в этой комнате, не понимая её истинного значения и влияния, впрочем, как и самого «источника». Таким образом, теперь только чудо могло спасти и воскресить ярко-красный цветок. Увлечённый активной деятельностью пернатых Алекс задумался. И в своих лёгких размышлениях заметил вдруг, что всё, наблюдаемое им в холодной комнате, перестало его удивлять: - Как просто чудеса становятся обыденностью… – мысленно произнёс он и хотел добавить ещё что-то, хотел развить свою мысль, но с ужасом для себя почувствовал какое-то бессилие разума, почувствовал, что думать стало невыносимо тяжело и всякие попытки размышлять вызывали жуткое напряжение увядающего ума. Далее, остатками бодрого сознания, Алекс отметил для себя, что нечистота попугайских речей перестала казаться грязной и стала восприниматься как норма повседневной жизни. И тут он подумал о том, что будто бы грязь, заливающая комнату, каким-то образом проникла в его голову и стала опустошать сознание от трезвого и логического мышления, заменяя его явным безрассудством и лживым видением: плохое стало восприниматься как хорошее, чёрное становилось белым, тьма заменяла свет, а зло теперь казалось добром… Но лживость патетических речей умело скрывалась за эстетикой красочного вида, и верно изобличить обман представлялось сложной задачей. Едва только он подумал, что вопреки его свободной воле, незаметно обращают его же сознание, Алекс с неожиданным для него спокойствием, словно бессознательный робот, подошёл к столу, желая схватить розово-голубой источник грязи. Но вместо этого, рука ударилась об появившийся вдруг стеклянный купол бледно-синего цвета, под которым, словно в клетке, оказался попугай. От лёгкого удара стекло покрылось ветвью тончайших трещин. С трудом приподняв этот треснувший купол Алекс, наконец, схватил попугая, отчего комната начала заливаться уже не грязными речами, а истеричными птичьими воплями. Затем Алекс стал плотно сжимать пернатого в руке, не испытывая при этом ни яростной злобы ни прожигающего гнева, ни каких бы то ни было других сильных негативных эмоций. Разве что только лёгкое презрение и даже, немного, чувство омерзения, словно держал в своей руке не прекрасную птицу в красочных перьях, а чужой, многократно уже использованный, загаженный и измятый носовой платок. Алекс, доведённый до отчаяния попугайскими речами, с решительной хладнокровной жестокостью всё крепче сжимал гадкую птицу, не обращая никакого внимания на её истеричные крики, вопли и жуткие стоны. Пальцы Алекса казалось, обратились в холодные кольца голодного удава, рефлекторно сдавливающие и переламывающие – крепкой, словно железный пресс, хваткой – кости своей жертвы, до тех пор, пока не покинет её тепло жизни. Попугай, не имея ни малейшей возможности сделать, хоть какой-нибудь самый незначительный – но столь бесценный – живительный – глоток воздуха, стал ослабевать и терять сознание. Но вдруг, хватка Алекса ослабла, и пальцы слегка разжались. Спасителем несчастного попугая, пробив ледяную стену жестокого безумия, явился воскресший в тишине и поднявшийся с абстрактного дна сознания – разум Алекса, который вновь наполнился тёплым светом сочувствия и сострадания, благотворным пламенем сопереживания и живительным, спасительным огнём милосердия – всё воскресло в сознании Алекса – всё то светлое и по-настоящему чистое, что было попрано и погублено заливающей комнату грязью. Держа в руках измятую, едва дышащую, полуживую птицу Алекс вновь почувствовал прежние силы мысли и стал думать о том что: «Попугай не виноват в своей попугайской сущности. Попугай этот всего лишь небольшой элемент системы, частица большого дерева – лист, который рано или поздно обязательно пожелтеет и опадёт и на месте его распустятся другие такие же листья, которые также когда-нибудь, по естественным законам этой холодной комнаты, опадут и никому не нужными канут в вечное забвение за грязь своих дел». Потом пришла мысль: «Первопричина этого явления кроется где-то в тени…, в каких-то совсем других местах…, совершенно неизвестных…, а на самом деле может быть так, что корень явления находится совсем уже за пределами этой комнаты…». Размышляя в своих состраданиях, Алекс стал внимательно рассматривать едва дышащего попугая и ужаснулся тем, что разглядел в нём. Он, наконец, понял, в чём была причина того, что с попугая постоянно спадало оперенье. Прекрасная сине-зелёная птица, с переливающимся в перьях розово-голубым блеском, оказалась вовсе не экзотической. Попугаем был не кто иной, как претворяющийся и по-попугайски кривляющийся, вырядившийся в красочное искусственное оперенье, самый настоящий и самый обыкновенный серый воробей. И тут, этот, оказавшийся воробьём, «попугай», весьма посредственно обладающий, вероятно, одним своим талантом – «кривлянием балаганного скомороха», быстро окинул комнату тревожным, по-воровски беглым взглядом, после чего, обращаясь к Алексу, тихо и быстро прошептал: - Квинтэссенция орнитологической трансформации индирективно детерминирована инсинуацией периферийных атавизмов… С минуту размышляя над услышанными словами, не имеющими для Алекса совершенно никакого смысла, часть их которых и вовсе была услышана им впервые, он почувствовал, что фраза эта стала забываться – безудержно в памяти разумного сознания тонула в море забытого прошлого. И в тот момент, когда, казалось, что слова эти безвозвратно и окончательно, раз и навсегда, пошли ко дну, сознание Алекса с невероятной яркостью вдруг осветилось мыслью и осенённый ею, он медленно и едва слышно, риторически вопрошая, произнёс: - Так «корень явления»… вне времени?.. Но не последовало за вопросом ответа. Ни воробья, ни тем более попугайской мерзости в руках уже не оказалось. Разгораясь всё сильнее – ослепляющие – лучи света вырвались из пустых рук Алекса. И тут же он почувствовал, что нечто, излучающее этот неожиданный пугающий свет, постепенно материализуется и обретает какую-то форму. Как только, долгое время пребывавшие во мраке, ослеплённые глаза его стали привыкать к, вдруг, столь ярко, возникшему, настоящему свету, Алекс разглядел в своих руках плавные очертания белого голубя, который пристально всматривался в его испуганные глаза. Ужаснувшись от мысли, что он в своих грязных и осквернённых лжепопугаем руках всё ещё держит это нечто чистое, светлое и по-настоящему освящённое, Алекс в мгновение освободил голубя. Светлая птица, ударив сильными крыльями в ладони, взлетела и сквозь открытую форточку растворилась в бездонном пространстве за окном. Проводив взглядом таинственное явление, Алекс стоял на кухне с полным чайником в руках. На газовой плите из белого металла, горели две конфорки, одна, словно угасая, тлела красно-чёрным углём, а другая пылала сильно разгоревшимся красным пламенем костра. Освободившись от сжигаемого на костре чайника, Алекс подошёл к окну. На подоконнике стояло семь наполненных огнём чашек. Маленькая туча, быстро меняющая свою форму, клубящаяся, словно густым чёрным дымом, волновала и пугала Алекса. Что-то не хорошее, явно злое и агрессивное было в чёрном хаосе клубка. Туча, казалось, неподвижно висела над крышами серых, бесчисленных, уходящих вдаль домов и чего-то выжидала. Вглядываясь в чёткую линию горизонта, Алекс чувствовал её лёгкое движение. Ещё через мгновение дрожь горизонта усилилась, создавалось впечатление, что это движение, словно приближалось. И тут Алекс, услышав нарастающий грохот, понял, что движение это создаёт быстро приближающаяся волна разрушающихся домов. Дом за домом обращался во всеобщее беспорядочное месиво, в безжизненные руины, в ужасающую пустыню… Заворожённый зрелищем Алекс стоял у окна, продолжая наблюдать быстрое приближение разрушительной волны. Пожирая массив домов, на глазах Алекса, долина смерти становилась всё ближе… И вот уже последние близлежащие дома за окном с сильным грохотом стремительно утопали в клубах пыли. Но только сейчас страшная мысль пронзила сознание Алекса, и, в это же мгновение, едва обернувшись, он увидел стремительно несущуюся… Пробуждение Глаза Алекса медленно открылись… Комната наполнялась тусклым светом пасмурного утра. Ясно различимый рисунок полосатых обоев; лакированная поверхность светлого деревянного шпона, жёлтый блеск шарниров, головки чёрных болтов – невысокий шкаф, стоящий на прежнем месте; как и стол с правой стороны. Небольшой чёрный телевизор с рогами антенны всё так же стоял в углу. Смутно припоминая картину ночного кошмара и ощущение сковывающего страха, Алекс смотрел на плотно закрытую белую дверь. - Красные кирпичи… Где я вчера мог видеть груду красных кирпичей?.. Причём так, чтобы эта груда на меня ещё и падала… – вцепившись в стремительно тающие в памяти осколки сновидений, пытался вспомнить Алекс. - Нет…, нигде не видел… Точно… – нигде… – забросив сеть памяти в прошлое, и немного поразмыслив над результатами улова, подытожил он вслух хриплым, словно усталым и надорванным голосом, вскользь, мысленно, отмечая при этом, что ещё никогда не говорил он сам собой вслух. - Не-е-т…, тут явно не всё так просто как кажется на первый взгляд, – уже в мыслях продолжил свой монолог Алекс, – тут всё гораздо более сложнее… Если же это не впечатления недавнего прошлого то…, значит это – запрещённые желания из бессознательного?.. Так, если подумать, что из сферы бессознательного какое-то вытесненное желание явилось в этом образе кирпичей… Образом чего могут быть кирпичи в данном случае…, а?.. Думай! Алекс, думай!.. А-а-а!.. Они же на меня падали!.. Может это образ убийства?.. Может это… самоубийство?.. Я тайно, так сказать, скрыто хочу себя убить?.. Я сам себя ненавижу, что ли?.. Так зачем кирпичами?.. Какое эгосадистское у меня бессознательное…, даже цвет подобрало – красный – это от слова красивый… Я скрыто и к тому же красиво хочу себя убить!.. Но, подожди!.. Ведь это противоречит другой силе – инстинкту самосохранения – а ведь это же, вроде как, тоже глубины психики… Не может же бессознательное желать собственной смерти…, разве что оно само сошло со своего бессознательного ума… Думай Алекс! Думай!.. Не сдавайся – ищи!.. Копай! Копай дальше!.. Так, а если представить, что… кирпичи знакомый бессознательному символ строительного материала…, это значит, что я хочу что-то построить?.. Я тайно – неосознанно для самого себя – бессознательно желаю что-то соорудить?.. Дальше, дальше копай!.. Может…, может…, что же мне надо построить?.. Я что-то скрыто и красиво хочу построить…, но это вытеснено и явилось в образе!.. Кирпичи…, что же это может быть?.. А может кирпичи – это слово!.. Точно! Мне же статью надо писать! Ух ты!.. Как интересно…, нашёл таки! Раскопал!.. Да статья это же и есть смесь слов – кирпичей… Как там говориться: «ради красного словца» - то есть красные кирпичи и есть эти самые «красивые словцы»… Я самый настоящий психоаналитик!.. Сны растрактовал!.. Желание написать статью зашифровалось в кирпичи… Только, вот что странно…, кирпичи-то угрожающе падали на меня… Как объяснить это?.. К тому же желания бессознательного, по принятым теориям, должны же нарушать всякие общественные нормы… Я скрыто захотел написать статью, которая должна будет нарушить какие-то нормы?.. Вот почему у меня неисправимая проблема с знаками претк… препинания – я скрыто желаю этого – нарушать нормы языка… А может это надо объяснить так, что это страх перед невыполнением задания – всю ведь школу нас двойками запугивали – аж в сферу бессознательного теперь вошло…, вот и получай падающие кирпичи красного цвета… То есть, если я не выполню задание мне будет педагогическое поругание от Грецкого. Этот-то уж конечно не упустит случая поглумиться надо мной – праздник устроит себе… Да! Это Грецкий скрыто угрожает мне кирпичами! То-то у него портфель всегда большой и толстый… Ходит, притворяется – педагогом в очках…, а сам вон кирпичи таскает!.. И вот моё бессознательное это всё просчитало и лучше меня самого знает и помнит об этом. Разоблачён Грецкий моим же бессознательным!.. Скрыто заботиться обо мне бессознательное… И никакого тебе самоубийства… А сам я теперь – психоаналитик!.. Да…, сон всё-таки такая штука… – «тайна за семью печатями». Ну а если события прошлого и имеют какую-то связь с образами сновидений, если одни реально-визуальные объекты и явления кодируются и каким-то непонятным способом зашифровываются в другие – виртуально-визуальные, то в самой какой-нибудь незначительной, в какой-нибудь поверхностной их части. На самом деле тут всё гораздо значительнее и глубже, гораз… – и мучительно-гадкий звонок китайского будильника, не выдержав безадресного монолога, прервал, наконец, поток утренних мыслительных процессов. Вставая с кровати, Алекс испытывал сильную усталость во всём теле, тяжесть и слабую боль в голове. Мучительная жгучая резь в глазах дополняла тягостное утро не выспавшегося человека. С трудом пересилив непреодолимое желание вернуться в пододеяльное тепло и продолжить сон, Алекс отправился в ванную. В большом зеркале ванной комнаты помимо пристального взгляда немигающих глаз с белками сплошь усеянных многочисленными ветвями тончайших капилляров, отражалось невероятно измученное, измятое и как будто бы постаревшее, с трудом узнаваемое Алексово лицо. - Неужели…, я?.. – внимательно рассматривая подробности представшего в зеркале образа, удивлялся Алекс. - Теперь я… Ничего не поделаешь…, придётся жить таким… – констатируя и досадуя, что приходится это признавать, с тоской и разочарованием смирился Алекс перед неопровержимыми «доказательствами» действительности. Умывшись и приведя себя в порядок, он вдруг почувствовал лёгкое жжение на левой руке – по ребру ладони, через запястье, выходя на предплечье, тянулась красная линия длиной 5-7 сантиметров. Вода, размыв тромб тонкого, ровного, неизвестного происхождения, пореза, жгла рану. Порез этот чрезвычайно заинтересовал Алекса: слишком он был прямым и длинным для случайного, например от бумаги, и слишком тонким – очевидно что это было следствием по-настоящему острого предмета. Но ни лезвия, ни разбитого стекла, ни острых ножей ничего подобного он не то, что не держал, даже вспомнить не мог, что где-нибудь недавно видел. В итоге заключил, что всё-таки порез этот от бумаги, либо следствие какого-нибудь редкого физиологического явления о котором он просто ничего не знает, иначе пришлось бы допустить свершение явлений совсем уже иного рода – пугающих своей неизвестностью. Пройдя на кухню и взглянув в окно, Алекс вдруг резко поднял руку, присел, встал и, чувствуя, что это не помогает, а наоборот усиливает и насыщает вдруг объявшее его состояние «дежавю», развернувшись кругом, быстро выбежал обратно в ванную руководимый мыслью, что подобное состояние «прожитого будущего» – словно сигнал – возникает именно в тот момент, когда что-то в жизни идёт не так, как должно, и что, таким образом – сознательно проделав ряд движений, которые в обычном состоянии никогда не сделаешь – можно вернуть должный ход жизни обратно в своё правильное русло. Но всё это, конечно же, носило в голове Алекса экспериментальный – не утверждённый характер. Оставив в ванной необъяснимое загадочное состояние, Алекс вновь, но на этот раз осторожно и медленно, прошёл на кухню. Здесь приключилась очередная странность утра. Собравшись зажечь конфорку газовой плиты, Алекс обнаружил, что коробок от спичек – пустой. Странность этого заключалась именно в том, что он отчётливо помнил, что вчера вечером, перед сном, ставя чайник, в коробке оставалось ещё достаточно много спичек. И, тем не менее, не прибегая к явлениям рода – пугающих своей неизвестностью, разум и здесь вынужден был уступить очевидной и самой упрямой в мире вещи – факту объективной реальности. Объяснив это тем, что под воздействием бурных волнений и переживаний вчерашнего дня, а затем ещё и жуткой ночи, фрагменты памяти могли просто перемешаться и то, что казалось свершившимся недавно, на самом деле, произошло несколько дней назад. И в подтверждение этой мысли вспомнилось, как бывает в насыщенные событиями дни: когда к вечеру кажется, что события утра были если не неделю назад, то, как минимум, вчера, хотя на самом деле произошли события всего лишь несколько часов назад. - Да, точно!.. Мозг всё же склонен к ошибкам! – мысленно воскликнув, развеял все сомнения Алекс. Разрубленная цветная капуста, скрываясь под крышкой в глубокой сковородке, вновь манила, раздаваясь бурлящими звуками и источая благоухающее веяние аромата. Но, несмотря на все её аппетитные проявления, есть Алексу не хотелось. А ел он просто из необходимости и скорее даже по привычке. Силком забив брюхо капустно-картофельной массой, пришёл черёд долгожданного кофе. Сделав первый глоток горячего растворимого напитка, Алекс, наконец, понял, что с самого момента пробуждения сильно хочет пить. И вопреки всем правилам здорового питания, выждав, когда из крана потечёт по-настоящему холодная вода, с великим наслаждением, залпом выпил полную чашку ледяной живительной жидкости. Теперь, утолив жажду, можно было медленно потягивать кофе, который он не любил, но сам процесс, долгого питья чего-нибудь сильно горячего, определённо доставлял ему удовольствие. Над столом по белому кафелю с узором из крупных красных бутонов, бодро и весело перелетая с одного цветка на другой, оживлённо ползала чёрная голодная муха. Изучив глянцевую поверхность чистого кафеля и не найдя на нём следов от еды, она в миг слетела и ведомая своим животным чутьём продолжила усердные поиски пропитания на белом столе. Рука Алекса дернулась, чтобы спугнуть насекомое, но тут же вдруг остановилась. - Ведь сказано «не убей»! – откуда-то издалека, словно эхом, послышалась в голове Алекса то ли своя, то ли кем-то подкинутая чужая – в данной ситуации – укоряющая и, казалось, властная мысль. - Кого?.. – немного погодя, имитируя всё то же затихающее эхо, мысленно отозвался Алекс в надежде получить ответ. Но никакого эха в ответ уже не прозвучало. На время наступило мысленное молчание и тишина. - Действительно…, а кого же «не убей»?.. Как же там написано-то?.. А?.. – стал ворошить свою память Алекс, пытаясь найти там точные сведения по данному вопросу. Но не найдя ничего по существу дела, загоревшись идеей, тут же прибавил: – Интересно… Надо будет уточнить…, что же и как именно там написано про это «не убей»… А то в голове одни лживые стереотипы… Глядя на Алекса, голодное насекомое принялось тереть лапки и, выкручивая себе голову, чистить глаза. - И в самом деле…, чем же мне помешала эта муха? Тоже кушать хочет. Не все люди моют руки перед едой…, а эта вон даже задние лапки и крылья не поленилась потереть! Молодец, муха! – попивая кофе и наблюдая за сложными ритуалами насекомого, стал размышлять Алекс. Далее вкралась мысль о пчёлах, в дыхательных путях которых плодятся и размножаются микроскопические вредоносные клещи и прочие гадкие паразиты. Подумал, что и у мух вероятно должны быть подобные проблемы. Затем вдруг вспомнилось о том, где обычно мухи обитают и где они питаются, если вдруг их прогнали со стола. Также не забыл вспомнить и о личинках мух, о классических местах их рождения и дальнейшего обитания. Но прервал этот поток мыслью другой: о том, что во рту у человека, согласно последним научным данным, больше вредных микроорганизмов, чем у многих других животных, какими бы противными они не были. Далее выстроилась цепочка умозаключений и всплыла мысль такая: что взаимодействие с очень многими людьми гораздо опаснее с точки зрения инфекционных заболеваний, а подчас даже смертельно опасно или же обременительно на всю жизнь, но, тем не менее, несмотря на подобные преграды, всё же продолжают плодить и размножать массу всевозможных вирусов. Хотя, следуя модельной аналогии, логично было бы просто – «прогнать вредоносную муху». Затем всплыли: «двойные стандарты», «лицемерие», «лесть»… Но, чувствуя, что мысль завлекает сознание в бурные потоки, решил поставить на этом точку. Потом всё это было подытожено, ещё раз как следует, обдумано и, наконец, заключено мыслью: - Всё-таки - молодец муха – полезное животное! Предмет внимания и размышлений, тем временем, увлечённая процессом поиска, короткими рывками безобидно перебиралась с места на место и своим высокотехнологичным прибором тщетно сканировала поверхность стола на предмет остатков пищи. Наливая вторую кружку горячего кофе, Алекс вспомнил про радио, и кухонная тишина в миг оживилась: залилась музыкой и стандартной пустой болтовнёй радио-ведущих популярной волны. Но вскоре голоса эти, словно растворяясь, переходя на задний план, вдруг смолкли и сменились знакомыми, но всё же неузнаваемыми, ритмичными звуками старой песни. Песни из далёкого детства. И песня эта, была без слов… Дослушав песню, Алекс, попивая кофе, отправился в комнату. С большим скрипом развалившись на металлической койке и направив свой расслабленно-вдумчивый пристальный взгляд в окно, он вновь принялся вспоминать кошмарное явление ночи. Но вдруг он привстал и посмотрел на дверь – во взгляде его выразилась мысль. После чего, поставив чашку на стол, прилёг примерно в том же положении, в котором лежал ночью, окинул взглядом комнату и вновь задумался. Затем встал, быстро подошёл к двери, открыл её и замер, медленно и внимательно осматривая содержимое прихожей. Прямо напротив двери комнаты стоял тёмный лакированный шифоньер, металлические ручки на дверях его тихо покачивались, и одна дверца была немного приоткрыта. Алекс открыл её и, как и ожидалось, там было пусто. А рядом со шкафом, почти у парадной двери, висело большое зеркало. В зеркале отражалась кухня. Он вновь вошёл в комнату, взял стул и поставил его перед распахнутой дверью так, чтобы она не закрывалась. Не отводя взгляда от зеркала, он подошёл к кровати, снова лёг так, как лежал ночью и снова оцепенел – дверной проём заполняло зеркало, а в нём отражалось окно кухни. - Даже в самую тёмную ночь – все окна светлые… – подумал Алекс, закрыл дверь и, пройдясь по комнате, продолжил допивать кофе. – Так что же это было?.. Сон или реальность?.. Ведь ничего другого и не помню…, явных снов-то как будто бы и не было…, хотя нет, кирпичи же были…, но это всё как-то смутно, а тот кошмар всё-таки во всех подробностях…, в деталях… и даже во всех ужасающих чувствах…, которых, однако, в реальности-то и не встретишь…, вернее не почувствуешь… Выходит, что – сон?.. Но ведь была же реальность! – стол был, шкаф, реальные стены с обоями ведь были же…, и даже этот телевизор и антенну его – помню! – видел же… Или случилось что-то совершенно фантастическое: сон наяву?.. Хотя, почему фантастическое?.. Ведь есть сомнамбулизм?!.. Это может всё объяснить… Точно!.. Однако нет…, лунатики своих хождений не помнят…, они спят!.. Однозначно спят… И с чего бы вдруг развиться лунатизму?.. Кстати, интересный вопрос, откуда эта сомнамбула берётся?.. И интересно, сколько длился весь этот ужасающий сон реальности?.. Ответы, наверняка где-то есть…, вот знать бы только, где их искать… Непонятный какой-то сон…, или же не сон… Да и вообще…, вечер вчера был, тоже, мягко сказать, какой-то странный…, наверняка это всё как-то связано… Бодрое сознание с гиперболизированными ощущениями кошмарного сна… Вот это и есть настоящий ужас. Я испытывал сильный страх и страх сильно испытывал меня. Ну, так как же со всем этим разобраться?.. – пытался Алекс разъяснить свою тайну, но так и не разобравшись в ночном видении, не найдя вразумительных объяснений загадочному явлению, размышлениями своими заставил всплыть из прошлого фрагменты забытого сновидения, очень схожего, прежде всего по испытываемым ощущениям, на явление ночи. Вспомнились только разрозненные обрывки, начало и полное содержание того сна он, конечно же, вспомнить не мог, но некоторые образы отпечатались в памяти достаточно глубоко: круглая – очень похожая на стеклянную – кнопка, пульсируя зелёным свечением, вдруг появилась на кровати, кнопка, казалось, была живой, она передвигалась, а пульсация создавала впечатление, что этот прозрачный объект дышит. Алекс тут же потянулся за кнопкой, но неизвестный загадочный объект, загоревшись вдруг красным свечением, резко отступил от него. Однако желание Алекса поймать странную кнопку от этого только возросло. После чего красный объект вдруг взлетел и оказался уже на стене. Алекс, думая, что его, таким образом, хотят куда-то привести, попытался встать и последовать за странным явлением. Но кнопка, словно уловив его мысли, вдруг улетела в окно и тут же, обратившись в маленькую звезду, стала излучать невыносимо яркий свет. Сильный страх в мгновение парализовал и буквально задушил Алекса. Полными ужаса ослеплёнными глазами всматриваясь в маленькую светящуюся точку в окне и изо всех сил пытаясь вдохнуть воздух и подняться с кровати, он, издав негромкий крик, проснулся. Да, все чувства казались очень схожими, но тогда явно был сон и ужасающий до удушения сильный свет, а в этот раз, столь реалистично, явилась не более чем пугающая тьма. Предчувствуя, что и здесь должна быть какая-то связь, он стал выстраивать различные схемы, планы и прочие логические построения, которые тут же, признавая их чересчур фантастичными и явно надуманными, приходилось ломать и строить новые. Перебирая всевозможные комбинации в поисках озаряющей бесспорной истины, и увлекаясь ходом своих мыслей и воспоминаний, оказался Алекс в тупике. Выход из которого, однако, нашёлся очень скоро и очень просто – заметив очередную странность нового дня, он задался вопросом: - Отчего вдруг все эти мелочи меня серьёзно так заинтересовали?.. Подумаешь, сон приснился… Действительно…, а не сошёл ли я от ужаса с ума?.. Ну, нет… – тут же, испугавшись, отринул он страшную мысль и продолжил: – Нет, ведь ещё раньше началась вся эта «тайна бытия»…, да, да…, ведь ещё вечером мысли какие-то непонятные навязывались… Так что если я и сошёл с ума, то уж точно не от кошмара… Отчего же?.. Солнце!.., вчера было какое-то странное солнце…, таинственный кровавый закат… – широко раскрыв глаза, но не замечая этого, заключил Алекс, подавился кофе, но тут же откашлявшись стал вспоминать новые подробности вечера: - Хотя…, нет-нет-нет…, тишина!.., ещё до этого заката была необычайная тишина во всём доме и ещё что-то…, да точно!.. чувствовалось ведь какое-то присутствие…, чего-то непонятного…, что-то необъяснимое было…, может всё-таки что-то с мозгом…, какие-то процессы…, что же это было?.. Да!.. – иронизируя, но с ужасом держа дверь, в которую рвётся – неизвестность, возможно сама – страшная правда, подумал Алекс: – Нет более сомнений… Я… – схожу с ума… Вынося вердикт и допивая противные остатки уже остывшего кофе, Алекс глядел в окно, за стеклом которого было пасмурное серое небо, и откуда доносилось громкое щебетание, одинокого, чем-то встревоженного воробья. Вниз по Курортной - Ну, вот и пришло время… Пора выходить! – завершив все дела и собравшись, решил Алекс и снова посмотрел в беспросветное, грозящее дождём, небо… Выйдя из душного подъезда, осеннее утро приятной освежающей прохладой хлынуло в лицо Алекса и представило к обозрению мрачную картину города. Серая масса облачных образований сливалась с высокими стенами серых домов. В тишине одиноко спящего двора медленно рассеивался туман, который, казалось, обращался в дождь и едва заметно моросил по лицу. Повсюду разносился запах горящей листвы, едва успевшей пожелтеть, но видимо уже опавшей. Изредка показывались люди с хмурыми сонными лицами, которых по мере приближения к остановке становилось всё больше. Пережив ночь, холодный город вновь оживал и согревался, разгорался, разжигался – ускоряясь, пускался в очередной круг своей однообразной жизни… Проходя через двор, Алекс обратил внимание на белую кошку, которая в спокойной полудрёме сидела на чёрном мусорном контейнере. А рядом стояло настоящее произведение современного искусства – «шедевр» уличного поп-арта: композиция из трёх телевизоров с краткими, но ёмкими характеристиками. На одном – самом маленьком, чёрном – был приклеен лист с надписью: «маленький зло (сломан: сгорел резистор)», на втором телевизоре – большом и тоже чёрном – была надпись: «большой чёрный зло (сломан: сгорел транзистор)» и на последнем с серебристым корпусом: «зло (ещё работает)». Не обращая серьёзного внимания и мысленно усмехнувшись занятному произведению, Алекс шёл дальше. На протяжении всего пути к остановке, пробираясь сквозь лабиринт домов, играла в голове Алекса, прозвучавшая утром из радиоприёмника, знакомая мелодия без слов, бодрая ритмичность которой затмевала пасмурный антураж городской среды, и вселяла предчувствие скорого свершения глобальных событий. В потрясённом сознании Алекса, сверкая новыми гранями и по-новому преломляя свет, выкристаллизовывалась идея новой жизни… Одиноко курсирующий по маршруту №13 оранжевый автобус, всем своим видом и движением напоминающий игривого, вольно резвящегося на просторах пастбища, здорового быка, плавно покачиваясь на дорожных неровностях, быстро приближался к остановке. Не останавливаясь ни на секунду: рассчитав скорость движения автобуса, длину остановочного пункта, расстояние до гипотетического места полной остановки транспорта и всех прочих необходимых параметров, двери открылись идеально перед входящим Алексом. Довольный, скорым прибытием нужного маршрута и удачно складывающимся днём, развернувшись лицом к салону и прислонившись спиной к поручням, он продолжил своё – никем не прерываемое – движение к цели. С первых же мгновений прояснилась для Алекса интересная особенность транспортного средства, а именно: стало ясно, почему на окнах – в задней части автобуса – вместо стёкол приварены листы жести – всё просто: задний мост оранжевого «болида» имел по-настоящему жёсткую, более чем спортивную подвеску, а стёкла при таких подвесках к тому же на дырявых дорогах – деталь совершенно лишняя. Конечно заключения Алекса не претендуют на истинность, всякое загадочное явление имеет массу достоверных объяснений и логически верных трактовок, а потому вопрос – в чём истинная причина исчезновения стёкол, а с ними, вероятно, и всей системы амортизации, остался для него без точного ответа. Наблюдая за проносящимися в окне деталями городского пейзажа, Алекс, вновь задумавшись над случайно замеченным «конструктивным решением», и здесь приметил очередную странность нового дня: сколько раз уже ехал он в этом автобусе, но ничего подобного не то, что в голову не приходило, он всего этого – что лежало на самой поверхности – по каким-то причинам, просто не видел. - Где же я всё это время был?.. Жил ли я?.. – с глубокой печалью, сознавая бесцельность прошлого, и с горечью, наблюдая бессмысленную пустоту настоящего, подумал Алекс, провожая взглядом первый, промелькнувший в окне, встречный автобус маршрута №6. Оранжевый «бык» тем временем, набирая всё большую скорость, стремительно, словно под откос – «галопом» по крутому склону нёсся вниз. Безмятежно наблюдая за событиями на дороге и за всем происходящим вокруг, устремив взгляд прямо – через весь салон почти пустого автобуса, Алекс, вложив руки в карманы серых спортивных брюк, преспокойно стоял на прежнем месте, спиной упираясь в голый металл тонких поручней. Скачущий автобус, словно бык на родео, изо всех сил пытаясь скинуть крепко уцепившегося седока, демонстрировал свою жёсткую спортивную подвеску. Алекс, сохранял спокойствие и, перебирая содержимое карманов, продолжал стоять на прежнем месте. Всматриваясь в окна, он наблюдал, как в плавном движении тают кружева серых туч и как вновь вырисовываются в небе узоры…, как в изящном парении опадают жёлтые листья и как ветер, вздымая редкую листву, рябит зеркальную поверхность луж… Остановка. С великим шумом открылись двери и тут же, никого не впустив, словно открывались лишь для того чтобы сделать глоток свежего воздуха, захлопнулись. И снова по наклонной – галопирующее движение вниз… Остановка. И вновь великий шум дверей, глоток воздуха запыхавшегося автобуса, и по наклонной снова вниз… Остановка. И вдруг нечто быстрое пронеслось рядом с автобусом. Отчего оранжевый «бык» под номером «13», набирая свой прежний ход резвее обычного, вскачь, на своей спортивной подвеске, помчался за удаляющейся – жёлтой «газелью». С металлическим грохотом, проваливаясь на мелких дорожных выбоинах, автобус гнался за парящей целью. В окнах проносилась городская жизнь. Быстро проехали ограждённую красивым забором и выкрашенную в яркие цвета, небольшую мечеть… Но никто не останавливался. Через мгновение также быстро промелькнул, выросший посреди частных домиков, такой же невысокий православный храм… И здесь не остановились автобусы – в сумасшедшей круговой погоне друг за другом – проехали мимо. Размытой картинкой, но с чёткой надписью: «дом молитвы для всех народов», пронёсся храм протестантский… Всё мимо, мимо. В неизвестное будущее – галопом вперёд! Скорее, скорее – вниз по склону – на самое дно… Пропустив очередную остановку общественного транспорта, но нагнав микроавтобус, водитель оранжевого «болида» (вероятно, проиграв до самого утра в автосимулятор) вдохновился быть гонщиком и, дребезжа задним мостом, выпуская клубы чёрного дыма, вознамерился обогнать жёлтый источник раздражителей. Однако, у «газели», по всей видимости, также имелись «конструктивные особенности», потому как тут же вдруг ускорила свой ход и, на целых полтора корпуса, оторвалась от преследователя. Но «бык» не сдавался и вновь настигал жёлтый микроавтобус: галопирующий дуэт, с сумасшедшей скоростью, уже бок о бок, мчался по склону вниз – до самого перекрёстка… Всё это вдруг «открывшимися» глазами – изумляясь масштабам происходящего вокруг безумия и абсурда – увидел Алекс сквозь лобовое стекло общественного транспорта. В то время как безответственный аттракцион глупости галопировал к апофеозу, на сцене – в 2-3 метрах от Алекса, загораживая панораму окон, вдруг появилось действующее лицо с крайне серьёзным, не сказать суровым, пристальным взглядом, совершенно чётко и ясно, несмотря на грохот моста и рёв двигателя, говоривший: «Плати!». С явным недоумением вглядываясь в смотрящее на него лицо, которое отчего-то становилось всё суровее, Алекс, обратив внимание на опоясывающую чёрную сумочку и мини кассовый аппарат, понял, что перед ним лицо официальное – работник автотранспортного предприятия, иначе говоря – кондуктор автобуса. Кондуктором была крупная, округлой комплекции, женщина лет шестидесяти, с гармоничными округлыми чертами лица и со слегка окрашенными сединой волосами, небольшая часть которых, создавая элегантную композицию, вырывалась из плена белого берета. В комбинации ловких движений уверено предъявив проездной в студенческом билете, Алекс был неприятно удивлён: кондукторша – протягивая руку, вероятно желая в чём-то удостовериться – вдруг потребовала передать ей документ. Надев очки, и долго что-то выискивая и высматривая то ли в проездном билете, то ли в самом студенческом, она, с ещё большей напускной суровостью, с некоторой ноткой раздражения в громко-кричащем голосе – возвращая документы – вынесла суровый приговор: «На следующей выйдешь…». Вызвав тем самым на лице Алекса медленно расплывшуюся едва заметную улыбку, удивлённый взгляд и в целом выражение вопроса: так как слишком наигранные действия и неожиданные слова кондуктора показались ему до того странными, что он понял это как шутку – розыгрыш, и ожидал объяснительной разгадки. Но что-то, видимо, не понравилось в этом кондуктору: может улыбка была не к месту, может взгляд показался ей слишком наглым, или же само выражение вопроса было неверно интерпретировано, а может просто – классические профессиональные методы кондуктора – рабочая привычка. Потому как, только Алекс открыл рот в надежде выяснить, в чём же дело, как тут же это – что-то неизвестное – спровоцировало в кондукторе чересчур бурную реакцию. Заглушая рёв надрывающегося двигателя, с дико выпученными глазами, кондуктор, брызжа слюной, расстрелял Алекса длинной очередью: - Кто продлевать-то будет твой студенческий?! Я что ли?! Я щас поеду с твоим студенческим?! Щас вот брошу все дела и поеду! Жди!.. Вырываясь наружу, громогласное извержение слов, громыхало по салону, звоном отдавалось в ушах Алекса и, казалось, ещё больше сотрясло дребезжащий на спортивной подвеске транспорт. Изучая студенческий, Алекс встретил дату: 25 сентября…, которая давала понять, что вот уже три дня как билет являлся недействительным без очередной, ставящейся всего лишь раз в год, печати. - Это же абсурд!.. – взорвалась в голове Алекса первая мысль. – Как же, «три дня» и уже такие методы радикальные?.. - Нужно обязательно возразить и отстоять свою правоту!.. – волной последовала мысль вторая. И подняв свой сердитый взгляд с хмурыми бровями и грозной складкой на переносице, тут же в короткий миг, испытал вдруг сокрушающее всякое недовольство как бы прозрение, словно возвысившись над низшими «ритуалами» мира, осознал не абсурд требований, а ясной картиной увидел абсурд действительности, и ещё больше собственную мелочность, ничтожность, собственную глупость в этом мире – в этой ситуации, соучастником которой он сейчас является. - К чему это происходит и куда всё движется, зачем это всё существует?.. Для чего весь этот бесконечный «список обрядов» - весь этот путь?.. Для чего эта искусственность жизни, этот искусственный нескончаемый круговорот в мире?.. Стоит свирепый человек и что-то требует, чем-то он явно недоволен и я невольно становлюсь этому причиной…, мне до всего этого нет никакого дела, мне это совсем не нужно…, но я здесь!.. Инициатор и словно катализатор процессов… Зачем?.. Для чего?.. И куда всё это катится – так грубо, так пошло, так грязно и с таким ужасным шумом?.. Неужели нельзя без всего этого – неужели нельзя по-другому?.. – не думал, но чувствовал – осознавал Алекс. И тут, сквозь искусственную грубую маску суровости и злобы, он заметил истинный, выражающий всю, переполняемую болью и страданием, глубину печального взгляда кондуктора. В искренних, не смываемых слезами чертах отпечаталась в её лице, словно какая-то трагедия жизни, какое-то непереносимое горе, неутихающая в памяти нестерпимая боль… Но жестокие, не способные к просветлению, тёмные уголки разума продолжали, как бы рефлекторно – будучи не способны к иной деятельности – что-то логически соображать и желали «войны». - Однако по печатям и подписям, по циферкам и буковкам и прочей бюрократии прав выходит чиновник автобуса…, и без доказательств никак ему не объяснить, что справедливость на моей стороне… Ведь суть-то вся в том, что просто не удержалась в памяти – мелочь, происходящая всего лишь раз в году. Документальная формальность-обряд, которая всего лишь следствие того факта, той сути, что я продолжаю учиться: суть первична – обряды вторичны!.. Но зацепиться вроде не за что… Закон и справедливость – часто противоречащие друг другу «субстанции», – в миг воздвиглась стена мыслей, об которую ударилась, значительно угасшая уже, волна мысли предыдущей. - Конечно, выйду… - с приятностью предчувствуя неспешную тишину и прохладу улицы, вернулась к эпицентру заключительная мысль из вызванных кондуктором размышлений. Таким образом, не проверив, чьи голосовые связки крепче, Алекс стоял напротив дверей автобуса над которыми, красным трафаретным шрифтом, намекая: что можно не выходить из транспорта, была указана официальная цена проезда. Двусмысленность цифр в сложившейся ситуации, усиливалась видом молчащего и словно чего-то ожидающего кондуктора. Но, в мгновение разобрав ситуацию, Алекс, по – возникшим вдруг, Бог весть откуда – принципиальным соображениям, решил за проезд не платить. Двери открылись и тут же закрылись, автобус поехал дальше. Интуитивно контролируя ситуацию, кондуктор с неописуемым выражением на лице вновь появилась на сцене. - Не успел… – торжествовал Алекс непричастностью к «преступлению». И тут же, закладывающий звоном уши, свист кондуктора и разъярённый громкий крик: «Заднюю открой! Куда поехал?!..». Задняя открылась, «просроченный билетник» - «полузаяц» вышел и окунулся в свежую прохладу пасмурного дня. Тишина… Дует в лицо слабый ветер… Неторопливо проплывает по небу бурная река низких туч… Ещё чуть-чуть вниз по склону и откроется вид на такую же неторопливую, текущую по земле, окаймляя западную часть большого города – белую реку… Того самого провинциального города, который в равной удалённости – идеально – расположился между легендарными городами: «N», «NN» и «Скотопригоньевск». - Вот бы все чиновники, все свои обязанности исполняли таким же образом: «тютелька в тютельку»…, не требуя ничего взамен… Ну да ладно, – утопии как всегда достаются фантастам… – перейдя дорогу, провожая взглядом, оставившего шлейф чёрного дыма, «быка», думал Алекс и поглядывал в громадную дождевую тучу. – Бедная кондукторша, весь день в громыхающем «пекле», одна против толпы народа… Не от хорошей же жизни она – явно уже пенсионер, пошла в кондукторы, не счастливый же удел заставил её облачиться в такой озлобленный образ… Мало ли, как случается в этом мире в жизни у людей… Может действительно вдруг, «нежданно-негаданно», в жизни произошла – нет, скорее грянула – трагедия… Может сын у неё был…, долгожданный – глубоко поздний – ребёнок…, и не хватило у них денег на «легальную активацию» законных его прав, и прихватило его, с какой-нибудь серьёзной болезнью или врождённой патологией, к своим рукам государство, в виде военного комиссариата и потребовало вернуть некий долг… И вот она – ещё не кондуктор, а просто пенсионер – одна, в однокомнатной маленькой квартирке со скрипучим дощатым полом, ждёт не дождётся возвращения своего, единственного в мире, родного человека. Но вдруг посреди ночи раздаётся телефонный звонок и сухой – роботоподобный – от привычки, женский военный бас сообщает, что «прибыл ваш сын и надо скорее его забрать». Счастливая мать не может заснуть от такой радостной новости и ждёт скорейшего приближения утра, полагая: что всё-таки справедливость восторжествовала и что уже там – в части, из-за болезни, сына всё же признали негодным к прохождению военной службы. Задолго до наступления рассвета она уже собралась: скоро, скоро она увидит – своего сына!.. Собирает ему – вечному для неё ребёнку, конфеты да пряники со своего небогатого стола, заботливо готовит бутерброд с колбасой, ведь он там, вероятно, голодный. Заботливая и предусмотрительная собирает оставшиеся его вещи, – помнит, в какой одежде ему нравилось ходить, во что любил одеваться и самое, на её взгляд, лучшее выбирает, думает: вдруг ему надо будет в своё переодеться – так, на всякий случай собирает. И вот рано утром она уже в военкомате заходит в одну дверь объясняет суть дела, ей говорят войти в другую, входит в другую, там говорят войти в третью и вот, наконец, она добивается своего, и беготня по этажам не стёрла радость с её лица. И тут ей, наконец, сухо по обыденному, объясняют, что прибыл «груз» и надо забрать – тело своего родного человека, который случайно, вопреки всем законодательным и медицинским нормам, попав в государственные руки, случайно вдруг поскользнулся в душе и случайно разбившимся зеркалом совершенно случайно вдруг, сам себе, вспорол живот. Потом началась «бюрократия», бутылочки укрепляющего корвалола, беготня, суета, военные чины суют кипу бумаг, просят подписать здесь и здесь, «и вот здесь тоже нужна ваша подпись»… Недавно ещё мать, а теперь просто одинокий человек, вынужденный как-то доживать то, что уже не имеет смысла, с трудом сдерживая рыдания, не разбирая, сквозь расплывчатую пелену заплаканных глаз, какие бумаги ей дают на подпись – подписывает всё. Всё это уже не важно, всё это пустая формальность и ей совсем безразлично, что подписывать, как подписывать – никто к ней больше не обратится со словом «мама». Это всё уже не имеет значения в её опустошённой жизни, и не важно, что какой-то военный высокопоставленный чин и стая прислуживающих бюрократов-стервятников, ловко воспользовавшись положением и состоянием будущего кондуктора, будут получать её «пособия по потере кормильца», или как это называется в их «серьёзных документах», по потере родного человека… И вот, когда вся волокита завершилась: все бумаги подписаны, все госпошлины уплачены, все услуги оплачены и родная её часть безвозвратно под слоем земли, заплаканные недели, может месяцы спустя, вместо одной крайности, в которую могут впасть люди при таких ситуациях – успокоиться, примириться со всем миром, смягчиться и тихо, скромно дожить жизнь, впала она в крайность другую – огрубела и ожесточилась – защитилась в ответ на жестокость окружающего её мира и стала жить любой ценой – специально – назло всему в этом мире… Да мало ли как в жизни бывает. Может, и не такое было… А может, и вовсе не было никакой причины. Может… – и долго ещё лился дождь мыслей в голове Алекса, продолжавшего пешком, вниз по склону, своё неторопливое движение к цели. Наконец, вдали – над крышами домов, сквозь переплетения ветвей деревьев – показалась река. Тут внимание Алекса переключилось на рекламный щит с изображением красноголового, какого-то злорадно-довольного, чёрта и надписью: «Ацкие скидки всем!». Затем, спустившись ещё ниже по – неправильно названной «Курортной» – улице, и пройдя плавный растянутый поворот, Алекс увидел, совершенно неожиданную здесь длинную дорожную пробку. Недовольная внезапной остановкой, неподвижная металлическая «змея», испуская агрессивное шипение, окутывалась облаком собственных газов и, словно гремучим хвостом, в унисон трещала выхлопными трубами. Вдали, сильно возвышаясь над «телом», выделялась огромная голова «змеи» и голова эта – всем своим изуродованным видом – внушала ужас… Две чёрные полосы, прочерченные по асфальту вдоль узкой дороги, отделяли смертоносную голову от её «змеиного тела». Две длинные чёрные линии – параллельные прямые – тормозной путь оранжевого «быка» – оказались бесконечно короткими для попавшего в «змеиную пасть» легкового автомобиля, который, словно – выряженный в дорогие украшения - хрупкий тореро – неизвестно отчего выехав на встречную полосу – выступил против – накрывшего его неудержимой массой – громадного «быка». Для которого вдруг выпала не естественная – крайне редкая для него – чужая – роль «матадора». Груды искорёженного металла, разбросанные по асфальту мелкие осколки стекла, тёмные лужи из разорванных стальных «сердец» смешанные с красными пятнами, внимательно изучающие взгляды проходящих и проезжающих мимо людей – шокирующая масштабами – страшно-зрелищная – «галерея поп-арта» современных дорог. Где нередко разыгрываются и «представления», подчас столь же увлекательные и захватывающие по смертельному накалу страстей, что и кровавые – «убийственно-зрелищные» – особенности испанского «африканизма». Трагическое «сооружение» человеческих рук: возвышаясь будто бы с невысокого пьедестала, высокий автобус, смяв почти оторванную крышу, скрывал под собой растерзанную «плоть тореадора». Рассматривая чудовищное «произведение» - дорожный «экспонат», попутно давая название увиденной картине и размышляя на тему: «Ацких скидок на жизнь…», Алекс, не останавливаясь, спускался по склону вниз… В образовавшейся под автобусом громадной треугольной дыре «дорожного просвета» – словно в окне – виднелось: как кондуктор, среди спустившихся на обочину пассажиров, с непоколебимой суровостью на лице, принимает свои укрепляющие капли – вовремя призванные залатать, возникшую в её защитной стене, небольшую, но столь опасную – способную расширяться – «брешь», через которую – не дай Бог – вырвется и воссияет внутри былая чувствительность и с присущими ей способностями заставит вновь быть – Человеком. - Интересно, пробил бы я это окно?.. Или не долетел бы?.. – с ужасом разглядывая покрывшееся трещинами лобовое стекло автобуса, и ужасаясь ещё больше при мысли: «а что если…», думал и задавался вопросами Алекс. И тут до его слуха, резко выделяясь среди всеобщего машинного шума, донёсся возрастающий в силе детский плач. Жуткий скорбный рёв младенца, то утихающий, то становящийся громче, горькой укоризной всем наблюдателям, казалось, раздавался отовсюду. Словно призрачное явление – неизвестные, насыщенные эмоциями звуки сочились болью и страданием, глубоко пропитывая атмосферу трагедии, и может быть, пробуждали «жизнь» в «мёртвых» душах случайных очевидцев чужой беды. В непрерывном, раздирающем сострадательную душу, плаче словно выражалось осознание явившегося в жизнь несчастья, невероятным образом – фантастическим явлением – неизвестно где, вдруг «оставленный» ребёнок, казалось, понимал то, чего понимать он никак не может – не способен – ещё не должен, и переживал трагизм случившегося горя… Быстро взлетая по склону вверх – по опустевшей встречной полосе – примчалась земная «служба спасения». Следом за ней – далеко на самом дне склона – мелькая синими вспышками проблесковых маячков, показалась «карета скорой помощи». Ужасаясь, удивляясь и немного поражаясь, случайным и неожиданным стечением обстоятельств – тем, от чего вскоре останется лишь едва заметный тёмный след на сером дорожном полотне и в памяти немногих людей – Алекс – неизбежно со всей остальной жизнью мира и неудержимо вместе со временем и протекающей рядом белой рекой – шёл дальше. Внизу, на самом дне – безмятежно возвышаясь над окружающей суетой, не замечая земных мелочей быстро меняющейся действительности, отстранившись от круговой жизни мира, нарушая её привычный нескончаемый ритм – одиноко – словно лишь ему удалось выйти из всеобщего ровного ряда – стоял высокий монумент, на верхних плитах которого, отражаясь полированной поверхностью гранита, брезжил тусклый, но вселяющий радость – луч надежды на солнечный день… - Если «сон разума рождает чудовищ», то «сон совести» однозначно создаёт и утверждает для них комфортные условия «проживания»… Но кто же этот главный «усыпитель»?.. – всё ближе продвигаясь к цели, размышлял Алекс, и тут же обратил внимание на подозрительно косящиеся в его сторону, словно чёрно-зелёные глаза – фары – очередного, медленно текущего в тесном автомобильном потоке – встречного автобуса под номером «6»… Наконец, спустившись по склону на самое дно, и дойдя до остановки общественного транспорта, Алекс остановился, осмотрелся вокруг, задержав пристальный взгляд на пике монумента, тут же отвернулся и посмотрел в сторону реки. Прежнего – невзрачного, обыкновенно-блеклого – скупого на краски, не обладающего притягательной силой, ничем не примечательного – привычного вида реки больше не было. Что-то новое, свежее, словно омытое, по-настоящему живое и чистое предстало в обновлённом сознании Алекса. Вновь, как и прежде на закате солнца, яркие краски живой природы со всей глубиной и чёткостью вырисовывались пред его взором в живописную картину, создавая из – казавшегося когда-то хаосом - бесчисленного множества элементов невиданно гармоничную и чудесно упорядоченную жизнь мира. Испытывая тягостное чувство от нескончаемого шума – довлеющей над всем – суетной жизни города, и всем своим существом ощущая её контраст с прекрасно-уравновешенным речным пейзажем, Алекс решил подойти ближе к белой из-за пасмурного неба, спокойной реке. Сбежав по лестничному маршу вниз и спустившись на самую ближнюю к реке террасу, Алекс подошёл к невысокому забору, выложенному из красных кирпичей и декоративных чугунных ограждений. Обдуваемая ветрами терраса была совершенно пуста, безлюдна и на удивление чисто убрана, лишь вдали виднелось несколько изъеденных скелетов – металлических конструкций почти разобранных летних кафе, на одном из которых раздувался зелёный тент с абстрактным символом пчелы. Лёгкий ветер и звуки реки заглушали ослабевший шум города. Изредка доносились крики чаек и откуда-то издалека – из-за плотных облачных образований, едва слышно – разносился гул реактивных двигателей самолёта. Алекс наблюдал за игрой черноголовых белых птиц: то вдруг зависающих на месте, то быстро падающих вниз, то в бреющем полёте отражающихся в текучем зеркале реки, осторожно при этом касающихся её поверхности кончиками крыльев. Затем показалась пара гигантских – словно альбатросы – серых чаек, которые парили, улавливая потоки ветра длинными крыльями, и, сливаясь с серой пеленой неба, исчезали вдали. На противоположном береге сильный ветер играл листвой деревьев, раскрашивая её то в светлые, то в тёмные тона зелёного цвета с редкими красно-жёлтыми вкраплениями отмирающих листьев. Безмятежная – неспешно ведомая невероятной силой фундаментальных законов мира, уверенно и непоколебимо движимая могучей рукой Разумной Природы – река – строгим безгласным наблюдателем «записывая» происходящее на земле и исполняя ещё множество своих «предназначений» – неудержимо текла, поддерживая жизнь… Наблюдая за жизнью, Алекс заново открывал для себя её глубину – не виданные им ранее особенности – в привычных явлениях замечал уникальные, неповторимые черты, словно разглядывал её скрытые грани – и теперь удивлялся вдруг открывшемуся для него новому миру, необъятной глубиной его новых форм… И тут чей-то громкий, дебильный хохот отвлёк Алекса от затягивающей прекрасной глубины обновлённого мира и вернул к жизни на старой земле. Вдруг «разбуженный» он ещё некоторое время стоял на месте и, подпуская к сознанию тучи жутких фантазий, всматривался в стоящую на кирпичной кладке забора пустую бутылку, вокруг которой прыгали маленькие кузнечики. Но, вдруг остановив движение мыслей – усилием воли, или же какой-то внешней неизвестной силой – он, всё ещё выходя из неожиданного «транса», взял в руки стеклянный предмет и, совершив неопределённое движение – словно прицелившись – поставил его на широкое ребро чугунной ограды. Бутылка, едва покачиваясь на ветру, балансировала на грани… - Когда-нибудь она точно упадёт…, не будет же стоять здесь вечно… И просто ветер сейчас решает её участь…, ветер да солнце. Либо суждено ей обратиться в осколки…, либо уплывёт она по реке…, а может ещё что-нибудь с ней случится… И внешние факторы окружающего мира уже решили её «выбор»…, осталось лишь принять волю случая, смириться перед ним… и дождаться своего времени… Покидая прекрасный, умиротворённый уголок обновлённого мира, медленно поднимаясь по широкому лестничному маршу, Алекс думал об окружающих его переменах, о всеобщем обновлении мира, затем неожиданно вспомнился странный вечер вчерашнего дня, закат солнца и тут же страшной картиной вдруг всплыло в памяти явление ночи. Сильная, перерастающая в ужас, тревога в миг охватила им, рассекла светлое полотно мыслей, и погрузила в тёмную бездну вопросов. - Явно же что-то происходит… И явно ведь со мной, а не с миром… И нет этому никакого объяснения… В голове не укладывается…, ни логики, ни причины… Одни следы какой-то загадки… Хоть бы подсказку какую… Клубок запутанных нитей… – всё глубже проваливаясь в бездну и приходя в окончательное полное замешательство, чувствуя, что нет ничего, что хоть немного прояснило бы происходящую странность событий, Алекс медленно поднимался вверх, продолжая движение к цели. Наконец, вновь погружаясь в шум города, в его бесцельную суету – с раскрывающимися в сознании всё новыми и новыми гранями – он взобрался по лестничному маршу. И в этот момент, раздаваясь откуда-то издалека, неприятной, пронзительно резкой, но негромкой, стремительной волной донёсся до его слуха звук бьющегося стекла, и тут же, но едва слышно, глухой удар и всплеск воды: всеми оставленный – никому не нужный – пустой сосуд переместился в иную среду, обрёл новую форму и содержание. Часть III. Полная чаша …Однако вследствие этого разум погружается во мрак и впадает в противоречия, которые, правда, могут привести его к заключению, что где-то в основе лежат скрытые ошибки, но обнаружить их он не в состоянии, так как основоположения, которыми он пользуется, выходят за пределы всякого опыта и в силу этого не признают уже критериев опыта. («Критика чистого разума». Иммануил Кант) Поднимаясь со дна Текучее время неслось безоглядно. Переполняемый тревожным волнением и мыслями тёмной бездны сознания, Алекс, продолжая движение, спешил на остановку. Слегка помятый и взятый на буксир оранжевый, под номером «13» автобус проехал мимо. И тут же, напомнив Алексу о счастливой случайности, навёл его на светлое, но очень узкое и ещё непрочное, полотно мыслей о том, что все происходящие с ним странности ещё не имели для него никаких серьёзных негативных последствий, а, может быть, даже наоборот, так или иначе влияя на события, в какой-то степени, привели к самому настоящему спасению… Красный свет – манипулятора человеческим сознанием – светофора, терзая нервную толпу спешащих людей, желал внимания и вечной славы. Но «всё течёт, всё меняется» - ничто на Земле не вечно… На светофоре загорелся зелёный свет, и все двинулись переходить дорогу по зебре… И тут, неожиданно для всех, вдруг «вспыхнул» красный автобус с белой полосой вокруг кузова, и раздался громкий металлический скрежет – протяжный стон тормозных колодок. Едва заехав на белую территорию зебры, пугая толпу переходящих дорогу людей, с тяжёлым «храпом» изношенного мотора, красный «бык» остановился… Это был последний на маршруте автобус, на высоком «лбу» которого отпечаталась чёрная цифра «6»… Благополучно дойдя до остановки, Алекс стал ожидать нужный маршрут и, обратив внимание на расположившуюся рядом бригаду рабочих – обновляющих облик остановочного пункта, стал наблюдать за одним из них, который зачем-то делал не совсем оправданную, но увлекательную работу. Быстрый абразив болгарки – рассыпая фонтан искр – легко разрезал двутавр и – раскаляя докрасна металлическую конструкцию – до чистого блеска очищал её от слоя старой краски, участков ржавчины и всего остального ветхого покрытия. - Вот точно так бы…, да, именно вот так, всё до самого основания…, до самого корня… Вот так бы…, да…, по всей, абсолютно по всей этой «грязи»…, по всей «темноте», весь этот «мрак», всю эту «нечисть»…, да, именно так и только так…, всё полностью до чистого блеска…, до полного, радикального обновления… – с всепроникающим внимательным взглядом, всматриваясь в жгучее прикосновение абразива, наслаждался мыслями Алекс. - Хотя, всё-таки, наверное, нет…, наверное, проще, выбросить всё это… в большую тёмную яму…, в огненное озеро жаркой печи… и забыть…, оставить бессмысленный труд…, всё равно когда-нибудь снова зарастёт ржавчиной… Ведь мыли уже…, однажды мыли, не помогло… Странные какие мысли…, откуда они у меня?.. - стоял Алекс на прежнем месте и ожидал подходящего транспорта, а время безудержно продолжало течь. Наконец, почувствовав, что сильно опаздывает, он решился дойти пешком, рассчитывая на свой быстрый шаг… Поднимаясь всё выше и приближаясь к цели, он вдруг почувствовал сильный и резкий аромат цветов с клумбы, затем прошёл ещё немного и остановился. Внимание его привлёк лежащий на дороге кленовый лист. Взяв в руки совершенно пожелтевший, но ещё мягкий – пропитанный влагой жизни – опавший лист, он стал его внимательно разглядывать: - Какое чудо…, художественное произведение…, столько в нём вдохновляющей силы…, какой невероятный узор, какая тончайшая сеть прожилок…, был ведь зелёным, а теперь весь жёлтый, вот это да…, лист…, ещё живой, ещё дышит… Почему же я раньше этого не видел?.. Какое удивительное явление…, а ведь просто лист, миллиарды таких…, да, раньше был просто, а теперь настоящий шедевр творения… Сколько в нём гармонии…, композиция из множества идеальных систем…, красота…, эталон порядка… – остановившись посреди узкого тротуара и бережно удерживая «чудо» – то приближая его, рассматривая мелкие детали, то удаляя, не замечая хмуро косящихся прохожих – стоял отстранённый от действительности Алекс. И тут же, не отводя от «эталона» восхищённого взгляда, поднял «шедевр» над головой и отпустил. Лист, медленно вращаясь и описывая в воздухе круги, плавно приземлился на траву газона. – Как он падает…, даже об этом подумали – всё рассчитали… Идеальная система… Эталон гармонии… Что же было со мной, почему я не видел этого раньше?.. Где же я всё это время был?.. Вскоре показалась очередная остановка, к которой подъехал долгожданный маршрут автобуса, вызвав массу позитивных эмоций. И тут перед Алексом предстал сложный выбор: продолжить спокойный, столь приятный ритм полёта мыслей или же нарушить размеренный ход и ускорить своё движение. - Успею, так успею…, не подождёт, ну и ладно…, почему меня это должно беспокоить?.. Но ведь забеспокоило…, столько радости вызвало… и даже заставило действовать, мыслить об этом. Какая-то мелочь, совершенная ерунда, столько места заняла в моей жизни, управляет мной… Я часть всего этого глобального мира…, часть вселенского вечного бытия…, где-то сейчас в этом мире глубины океана, где-то заснеженные вершины, тишина в горах, снег под солнцем весело искриться, чудесно-правильных форм облака… И я, являясь частью этого мира, забочусь о какой-то пустоте, о каких-то бессмысленных мелочах. Почему мне до них есть какое-то дело? Где-то сейчас рождаются новые миры, вспыхивают фантастические сверхновые…, невероятно упорядоченной красоты галактики, художественной глубины туманности. И я часть этого мироздания! Я как и лист с его чудесной структурой… – в одной общей сущности со всей гармонией мира, как и лист – принадлежу вселенскому абсолюту действительности. Однороден…, так же созвучен с ним… Я такое же порождение невидимых сил стремящихся обратить всё – обладающее глубиной художественного творения – к упорядоченной красоте, к мировой гармонии…, к всеобщему эталону порядка… И меня после этого беспокоит боязнь куда-то опоздать…, так серьёзно тревожит какой-то автобус… – бешенная уродливая раковая клетка…, носится по городу – давит голубей, кошек, собак…, людей, шумит и выхлопами гадит воздух – давит гармонию этого мира…, уничтожает эталон жизни – сеет хаос, творит бардак – заражает дисгармонией окружающий мир… Какая-то ничтожная вредная мелочь и столько надо мной имеет власти, так ловко манипулирует моим сознанием…, эмоции пробуждает – жизнью моей управляет… Почему?!.. – Это всё неправильно!.. Не так должно быть. Вся жизнь в плену мелочных вещей, закована в бредовый распорядок. И всё это ради чего? К чему мне всё это?.. Ну, вот успею я на автобус, и завоюю я свои «полмира»… Что дальше будет? Не пройдёт и ста лет и никого из ныне здравствующих сегодня семи миллиардов, в том числе и меня, в живых уже не останется – одна сотня поглотит семь миллиардов, - ну может горстка «счастливчиков» из нескольких тысяч проживёт ещё 10-20 лет в глубокой, хрупкой «седине» мучительной старости, - и всё, и к чему было всё это стремление?.. Все эти псевдоцели квазисмысла?.. И всё, обязательно, сотрётся в пыль. Прах земной – вот окончательная форма всех и абсолютно каждого – не пройдёт и ста лет… Так какой мне смысл жить в этом бреду? Какой смысл в человеческой деятельности?.. Как-то всё это неправильно. Как-то всё не так… Не лучше ли наблюдать за падением листьев… И восторгаться их безупречной красотой?.. Какая разница? – итог у всех один…, а смотря на листья хоть чистую радость истинного счастья испытаешь… - Входить или не входить?.. – всплывая на поверхность из глубины мыслей, вдруг задался вопросом Алекс, смотря на опустевшую остановку и на открытые двери долго ожидающего автобуса, до которого оставалось метров десять… - Все куда-то едем…, все чего-то спешим… – продолжая исследовать глубину абстрактного океана мыслей, сидел Алекс в автобусе, глядел в окно и, не понимая смысла иностранных слов, слушал, разносившийся по салону, какой-то старый хит. Empty spaces... What are we living for?.. - …Как будто бы точно знаем, для чего мы здесь существуем. А ведь когда-то нас вовсе и не было на этой Земле и всё, вроде бы, было в порядке, всё и без нас было на своём месте…, всё так же крутилось-вертелось, и особенной нужды во всех нас не было. Да вот, например…, каких-то двадцать лет назад меня вовсе даже не предвиделось…, двадцать лет – ничтожно короткий отрезок времени, а я живу так, словно вечность уже пребываю на свете…, словно всё уже знаю – куда я иду, что будет завтра и для чего в моей жизни существует сегодня, как будто всё это время был уверен в оправданности и величайшей сути своей жизни… И, обязательно – об этом можно сказать со стопроцентной уверенностью – когда-нибудь придёт время и меня…, и нас всех – снова не станет…, когда-нибудь это неизбежно случится. И, в большинстве случаев, исчезновение наше никак не повлияет на ход вселенских процессов, всё – так же как и до нас – будет идти своим привычным ходом. Никто даже и не заметит, никто и не почувствует на себе прекращение наших «вселенско-значимых», «крупно-масштабных» дел…, хотя кто-то может и почувствует…, вздохнёт с облегчением и возблагодарит за свободу… А мы с такой деловитостью, с такой важностью – с такой безоглядной уверенностью – в их значимости, необходимости, полезности, в их величии – делаем свои никчёмные, пустые дела…, словно живём уже тысячелетиями и, непременно, ещё столько же проживём… Бежим стометровку с барьерами, ищем всё новые средства и методы, преодолеваем преграду, бежим дальше, добываем очередные средства и методы, и так до конца, пока не прискачем к финишу. Не желаем «финиша», боимся «финиша», но, прилагая все силы, бежим именно к нему… Нет смысла в такой человеческой жизни, совершенно нет никакого значения!.. Всё псевдоцели! Всё квазисмыслы!.. А деловитая пустая суета всего лишь попытка уйти от осознания этого факта, попытка уйти от размышлений, приводящих к этой истине, гнетущая всю жизнь – попытка уйти от ответа… Ну, а что ещё делать в этой жизни?.. Ведь жизнь уже дана и как-то же надо её прожить. Делать больше нечего, только и остаётся бежать вперёд, друг за другом – ломая шеи и разбивая головы…, выдумывать всё новые и новые «смыслы жизни»… …On and on…, does anybody know what we are living foooor?.. - …Так сильно хотим жить – любим испытывать сам процесс жизни… Всю жизнь бежим за абстрактным счастьем, мешая друг другу, и нам это нравится, и мы это любим, и преждевременно завершать бег по кругу, не желаем. Не желаем «финиша»! – переплывая из тёплых медленных течений мысли в быстрые холодные, то, всплывая на поверхность, то, погружаясь в тёмные глубины, Алекс стремительно приближался к цели. – И всё-таки, для чего же был этот кошмар…, к чему было это явление ночи?.. Отчего оно вдруг проявилось в моей жизни?.. Этот фантастический всплеск нереальности…, или не логичной реальности, абсурдной, неестественной действительности…, ведь это так не укладывается, так не нормально…, ведь это совершенно другая… действительность… Да…, а может всё-таки есть эта другая действительность… – если допустить – может всё-таки есть смысл в человеческой жизни?.. Не эта квазисмысленная суета – не псевдоцельный бег по кругу, не бесконечный путь человечества в никуда…, а смысл!.. Настоящий!.. Глубокий – не постижимый сознанием смысл!.. Может «финиш» это ещё не конец. Может, всё-таки, там что-то есть?.. – тревожно размышлял Алекс, наблюдая за событиями в окне автобуса, повернувшего на перекрёстке. …Outside the dawn is breaking But inside in the dark I'm aching to be free… Взглянув на сидящих перед собой пассажиров, Алекс стал разглядывать жёлтую голову какой-то девушки. Изучая композицию гармонично перемешанных локонов, родилась очередная мысль: «В этой голове, наверное, тоже сейчас о чём-то думается…, интересно о чём?». После чего впереди сидящая, словно услышав вопрос и желая на него ответить, слегка обернулась и беглым пронзительным взглядом посмотрела ему прямо в глаза. Дыхание его перехватило, сердце остановилось, но мгновение спустя тут же забилось, но быстрее обычного, словно навёрстывая упущенное, и вновь приняло исходный ритм. «Мысли читает…» - спокойно отметил он про себя, переводя свой взгляд обратно в окно. После этого, однако, у него возникло странное ощущение, что всё, о чём он сейчас думал, было высказано вслух и, поэтому все вокруг теперь, молча, сердитым взглядом, смотрят на него сверху вниз, из-за чего он решил обернуться и удостовериться. Но всё оказалось лишь обманчивым впечатлением, возникшим неизвестно отчего… …I'll top the bill, I'll overkill I have to find the will to carry on!.. Услышал Алекс последние слова песни и, оплатив проезд, вышел из автобуса. Немного пройдясь по оживлённой улице, он решил пойти новым путём – обойдя сквер «Неизвестного» поэта. И вдруг, с поражающей сознание неожиданностью, он увидел себя – безумно пугающим, шокирующим, бесстыдно уродливым, каким-то вдруг непривычным страшным видом – отражённого в стёклах витрин. Неказистая дисгармония – страшное несоответствие внешней оболочки внутреннему миру так и кричало об этом всем вокруг с больших экранов зеркальных витрин. - Что за ужас?.. Это не я… – окаменев у витрин, ужасался Алекс. – Как же я мог превратиться в… это?.. Кто привёл меня к этому?.. Нет…, это не я… Не хочу, нет… Это не могу быть я. Это кто-то другой… Это ужас какой-то!.. Нужно срочно сменить имидж… – шёл дальше оскорблённый зеркалом и потрясённый Алекс, свернув на менее оживлённую, тёмную и узкую улицу… Обойдя сквер и перейдя несколько дорог, пробираясь через лабиринт домов всё ближе к цели, он чувствовал как «сильно била» в глаза – уже потемневшая до тёмно-оранжевого цвета – жёлтая краска на кирпичных домах и – преимущественно – краска белая на домах панельных. А, кроме того, всё так же, как и прежде, практически незаметно, словно прячась в уголке, «скромно темнели» – покрытые серой краской – дома деревянные. Пробиваясь сквозь контраст домов ещё глубже, пройдя переулок, Алекс был уже на прямом пути к цели. Здесь же, совершенно непредсказуемо, среди ветшающих – тёмно-жёлтых, блекло-белых и невзрачно-серых – сооружений, вдруг показывался – прекрасно-красный – пятиэтажный дом «гражданской архитектуры», в каждом этаже которого, легко, в полный рост, мог бы уместиться самый настоящий слон – по крайней мере – индийский. Кто же на самом деле обитал в этом доме: лица официальные и высокопоставленные, либо просто частные, но так же поставленные высоко или же, совсем чуть-чуть, пониже – было загадкой, разгадать которую, всегда мешала постоянная круглосуточная охрана…, видимо, всё-таки, была это «школа для кантонистов». А по выросшим вокруг, не далеко друг от друга, пятнадцатиэтажным и даже семнадцатиэтажным домам, можно было предположить и с уверенностью сказать, что: грунт земли здесь действительно случился хороший. В общем, всё как и прежде, всё по старинке - классическое благоустройство провинциального города – так было оно, так есть и так будет всегда здесь стоять. Среди разнообразия построек, у основания семнадцатиэтажного краснокирпичного «столба» жилого дома, затерялась небольшая одноэтажная пристройка – факультет журналистики и иностранных языков одного провинциального негосударственного вуза. Поднимаясь по ступенькам, Алекс поднял голову и увидел вдруг, ранее никогда не замечавшуюся здесь, аббревиатуру – название вуза. Большие золотистого цвета буквы на совершенно голой металлической конструкции, которую, по всей вероятности планировали чем-то заделать – обшить пластиком, например, но что-то вдруг помешало завершить это дело, и буквы так и остались висеть, словно часть решётчатой конструкции, терялись на ней и были совсем незаметны. Привычно подойдя к правой двери, он дёрнул ручку пластикового стеклопакета, но дверь не открылась. Вахтёры часто меняли две двери парадного входа: когда однообразно-бурлящая студенческая «жизнь» им наскучивала, они применяли разнообразные приёмы чтобы «жизнь» эту как-то разнообразить. Наверное, забавно было из-за стеклянной ширмы наблюдать, как студент – или сразу два студента, привыкшие входить в одну дверь, вдруг, с явно-выраженным на лице недоумением обнаруживают, что дверь в вуз закрыта. Они смотрят сквозь стекло, видят в холле людей, и с ещё большим усердием – но всё так же безуспешно – пытаются открыть неподдающуюся дверь. Но вскоре до студентов всё-таки доходит, что двери просто поменяли и открыта теперь не правая, а левая. Приём этот был раскрыт Алексом ещё на первом курсе, поэтому ничто не помешало ему пройти в холл вуза. Звонок на пару уже прозвенел – в холле было пусто. Один только Рок, облачённый в дорогой серый костюм, сидел на кожаном диване и преследовал свои цели. Студенты поздоровались и, едва нарушая тишину, заговорили: - А где все остальные? – присаживаясь на диван, поинтересовался Алекс. - Либо просто опаздывают, но едут, либо всё знали и занимаются своими делами – спят например, под тёплым одеялом, сны видят… – ответил Рок, словно сам в этот момент засыпал. - Пару перенесли?! Опять?! - Снова… Да не одну, а все четыре…, и не просто перенесли, а, можно сказать, что сняли… – выходной сегодня. Зайди к методистам, отблагодари их. Не навестил ты их вчера вот они видно и обиделись. - Так тяжело сегодня было вставать…, как будто чувствовал…, что будет нечто подобное… А ты давно здесь ждёшь?.. - Успел у двоих интервью взять. Что ночь хорошая была?.. – оживляясь, чуть улыбнувшись, но прежним сонным голосом поинтересовался Рок, и, сверкнув металлическим блеском брелка, развернул в руках свою чёрную папку. - Кошмарная ночь была!.. Странная какая-то… – серьёзно ответил Алекс, задумчиво всматриваясь в серую текстуру напольного кафеля, и тут же вспомнил: - Я сегодня, по пути сюда, как минимум раз мог расстаться со своей жизнью… пустой…, но не расстался!.. – сказал Алекс, устремив обессмыслившийся взгляд в настенные часы, и вскинул брови, словно вдруг нашёл какую-то идею. - Поздравить или посочувствовать тебе?.. – усмехнувшись, тихо ответил Рок. - Но меня спасли: – продолжал Алекс, – «3 дня», кондуктор автобуса, и, наверное, просто счастливый случай – случайное стечение обстоятельств. Какая-то необязательная мелочь, происходящая раз в году, которая в мозге со среднестатистической памятью просто не удержится, сегодня, можно сказать, сохранила мне жизнь… А кому-то сегодня повезло меньше…, то есть совсем не повезло… И самое ужасное, что им уже больше никогда не повезёт… - Чего случилось-то?.. – заинтересовался Рок. - Забыл продлить студенческий билет…, кондукторша от этого вся взбесилась и высадила меня, никогда раньше на такие пустяки не обращали внимания, а теперь…, вспышки на солнце что ли влияют на них. А потом смотрю… – а я вслед за автобусом вдоль дороги пешком пошёл – смотрю, автобус этот – из которого меня так благополучно высадили – на полном ходу, ну просто со всего маха влетел в легковушку… Просто жуть как влетел: почти полностью накрыл машину, всю крышу ей снёс, придавил всем своим весом, растоптал – как…, как бык на корриде… оступившегося тореадора. Машина эта выехала на встречку, а автобус хоть и затормозил, но дистанции всё равно не хватило, и… всё. А я – когда ехал-то в автобусе – по старой привычке, стоял в самом конце – руки в карманы и спиной в поручни, и ехал так…, прямо как…, как на родео, без страховки…, автобус был почти пустой – все сидели, я один стоял, смотрел в лобовое стекло через весь салон, и не держался… - Хм. Жить надоело?.. – вдруг неожиданно серьёзно, чётким, совершенно уже проснувшимся, голосом спросил Рок. - Да нет, просто так интереснее… ехать…, жить…, наверное… Не знай. Я об этом почему-то никогда не думал… Не чувствовал на себе ответственность за это…, что ли…, так наверное. То есть… Что такое вообще может быть… Как будто спал… всю жизнь… – пытался Алекс найти подходящие слова и как-то объяснить, но, неожиданно для самого себя, перешёл вдруг совсем на другую тему. - А теперь что?.. Проснулся?.. – проявляя излишнюю заинтересованность и даже слегка покосившись на Алекса, спросил Рок. - А теперь, даже не знаю что… Что-то непонятное со вчерашнего вечера происходит вокруг… Как будто… – я до сих пор не нашёл ясного объяснения этому – как будто… у меня новый взгляд на мир открылся. И не просто на мир, а…, как бы лучше-то сказать, на суть происходящих в нём явлений что ли. Я не знаю, как это точно объяснить…, глаза, что ли открылись…, хотя нет, не так, глаза-то всегда были открыты… Я стал видеть больше!.. Да, наверное, вот это будет более точным. Больше подробностей…, больше деталей…, больше глубины! Вот! Глубина взгляда открылась! Причём сразу во всех смыслах: и по форме и по содержанию. В общем… – одним словом: я не понимаю, что происходит, но чувствую, что что-то происходит, а объяснить этого не могу – это что-то совсем новое… Новый мир…, новый взгляд… – новое мировоззрение, что ли… Есть же вроде такое явление… Ты не помнишь, кстати, как оно называется?.. Когда ты, явно и так очевидно, так отчётливо и ярко, видишь то, чего другие даже не замечают… Когда ты буквально… - Шизофрения! – резко перебивая Алекса, пронзив его сверкнувшим и вдруг позеленевшим левым глазом, громко, каким-то хриплым басом, странным – явно отчего-то изменившимся – голосом, воскликнул Рок и не естественно для себя рассмеялся. При этом внешность его неуловимо менялась: лицо становилось всё бледнее – оно словно покрывалось инеем; правый глаз из тёмно-карего превращался в безжизненное чёрное пятно; скулы заострились; щёки впали; губы стали тонкими и, что особенно удивило Алекса, в искривившемся рту, с правой стороны, золотистым отблеском мелькал острый клык – неожиданно вдруг, предстал на месте Рока, бледный старик в театральном гриме. - Это явление называется – шизофрения! Кхе…, кхе… – громко смеялся Рок. - Да нет…, это здесь совсем не причём… Я уверен, что здесь другое… Это скорее что-то связанное с… другими процессами… – вспоминая сложное слово, Алекс, с неизменным серьёзным выражением, в которое примешался вдруг лёгкий штрих испуга, пытался найти подходящие доводы и потушить ими нарастающую тревогу, вызванную тем, что мнение со стороны подтвердило его утренние опасения, а кроме того, на лицо – явная галлюцинация. – Как же правильно-то называется… – экзистенциана…, экзистен-ци-ализм… что ли. Помнишь, психолог ещё как-то рассказывал про это?.. О том, что происходит… какой-то переворот в сознании! Вот!.. Нашёл, подходящее определение! Революция взгляда! Произошла перемена во взглядах!.. - Помню, помню! Он ошибался! Поверь мне – я знаю!.. Как не определяй, в любом случае, и то и другое происходит лишь в твоей голове… Так что разница не велика. Со стороны же её совсем не видно. А поэтому держи свои мысли при себе – дабы не случилось чего…, тебе же от этого лучше будет. Поверь мне!.. Ведь написано уже про это – как раз, специально для тебя и таких как ты и написали – «предупреждение»…, хотя, наверное, лучше сказать – «предостережение»…, и ведь даже в стихах писали – ах! как писали!.. – старались для вас! А вы?.. Эх!.. «Все гонят! Все клянут! Мучителей толпа» – вот главные атрибуты «новых взглядов»…, так будет всегда, Алекс. Вам же семьдесят лет об этом «пели»! А вы опять ничего не поняли!.. Кхе…, кхе… Сколько живу с вами, а всё не перестаю удивляться вам. Кхе…, кхе… - Пели?.. - И, поверь мне, ни кто!.. ни кто не скажет тебе слов благодарности за твой «новый взгляд». Не будет этого ни в коем случае! Верь мне Алекс!.. И вообще, надо сказать, ничего хорошего от этого тебе тоже не будет…, во всяком случае, никому и никогда ещё не было. А будет только…, и даже говорить, не хочу, как будет. В лучшем случае ты останешься один в своих «новых взглядах» – совсем один… Ты только представь это!.. И один же, со своими взглядами, причём сам же, и уйдёшь… в какое-нибудь заточение…, или пойдёшь на…, на…, ну не важно – найдут куда отправить…, на крест, например! Кхе…, кхе… Так всегда бывает, понимаешь?.. Здесь так устроено!.. Вараванов помилуют, а вас нет!.. А всё из-за «нового взгляда»! Тебе оно надо?.. - Ва… кто?.. - Вот и я думаю! Так что – мой тебе совет – держи свои мысли при себе и будь осторожен с ними…, смотри, как бы тебе боком не вышел этот твой «новый взгляд», или как ты там его определяешь. Кхе…, кхе… А лучше! – возвращайся к прежним взглядам, Алекс!.. Ты же с ними таким классным челом был! Классный такой весельчак – ходил всегда улыбался – меня радовал!.. Ты только скажи, что тебе нужно, чтоб обратно-то вернутся? Может тебя, что держит? Может что-то мешает? Так я тебе помогу! Я тебе всё устрою, только вернись! Всё! И даже камни у тебя будут золотые!.. Всё! И даже снег по самой высокой цене будет пользоваться у тебя большим спросом! Хочешь?.. Всё у тебя будет – высший класс! Только у тебя! А?.. - Какие камни?.. - И связи тебе выгодные добуду и подкуплю кого надо, а понадобиться устранить кого – так всех сразу – мне это расплюнуть! Они ж все мои! – тут странный Рок протянул руку, на пальцах которой, тонкими нитями, словно куклы, были привязаны маленькие подвижные человечки в деловых костюмах, с очень знакомыми лицами из газеты «Фордс». – Да я тебя над всеми ними! – выше всех, во всём будешь!.. Ты только вернись, Алекс! Давай!.. Ну? Дело-то выгодное! Думать не о чем – давай, соглашайся! - подталкивая локтем и подмигивая, находя всё новые аргументы, уговаривал Рок. – Высший класс – у одного тебя – во всём!.. Ты ж таким классным парнем был! Такой шутник весёлый – всех смешил! Все тебя любили, все тебе рады были!.. А вспомни сколько удачи! Сколько везения у тебя было! Все дела шли в гору! Все двери были открыты!.. И ведь, заметь, я даже не говорю, откуда у тебя это было! Ну, ничего, ничего – я не обидчивый!.. А помнишь – «энки-то» продавал?! Эх, как же я был рад за тебя! Так и рыдал от счастья – всё любовался, гордился!.. Думаю: «вот какой классный образец растёт тут у меня»! В пример тебя приводил!.. Да…, большие планы на тебя были!.. А теперь вдруг какие-то «новые взгляды» себе выдумал. Будь они неладны! Так огорчил, так огорчил…, ну просто… слов найти не могу. Тьфу, на них!.. Да, именно тьфу! Забудь про «новые»!.. И давай Алекс, возвращайся – продолжим всё, как было! Ведь хорошо было! Помнишь?.. Давай, давай – по проторенной дорожке легче идти – вернись к своим прежним убеждениям. Всегда ж лучше… Ну что тебе жалко, что ли? Соглашайся!.. А «новые взгляды» – ни к чему! Поверь!.. С ними ты никому не нужен, с ними только проблемы. Зато с прежними – нужен всем! С прежними у тебя будет всё – Президентом Мира у меня станешь! Властелином всей Вселенной! А?! – уж я об этом позабочусь – уж ты мне можешь доверять!.. А вот с твоими «новыми»…, я уже сказал, как бывает… Только боком они тебе выйдут – только вред принесут!.. И там уж я тебе, как говорится – ни чем…, увы там и ах там… Понимаешь?.. Так что, давай Алекс, будь благоразумным и сделай свой правильный выбор! Я, честно признаюсь, верю в твой незаурядный ум, и нисколько не сомневаюсь в тебе – ты ж молодец!.. Кхе..., кхе… «Энки» продавал!.. Кхе..., кхе… – снова рассмеялся Рок, сверкая изумрудно-золотыми блесками. - Да это ж… так просто, ерунда…, это ж всё в шутку было… Но, подожди, я тебя не понимаю…, ты о чём вообще?.. Как же видение мира может выйти мне боком?.. На первый взгляд то что ты сказал, может быть и разумно звучит, но… Ну…, не знай, я думаю… – встревоженный, изменившимся обликом Рока (причину, которой, как он думал, логичнее всего, следовало искать в собственном состоянии, а точнее – в возможных симптомах подобного состояния и объяснить всё это явление просто: – увиденной и услышанной впервые в жизни – явной галлюцинацией), и ещё более озадаченный, его странными и совершенно непонятными речами, желал продолжить аргументацию Алекс, но чувствовал опустошение в голове – разум его словно засыпал, и никаких веских доводов против сказанного найти он не мог. - Не думай, Алекс! Не думай!.. Кхе…, кхе… – перебивая, сверлил Рок собеседника своим зелёным «буром», и, сверкая золотым клыком, всё также неестественно смеялся. - Вот здесь я точно с тобой не согласен! – уверенно ответил серьёзный Алекс и продолжил: – А вообще, я не понимаю, о чём ты говоришь… К чему ты клонишь?.. Причём здесь толпа?.. Какая ещё толпа? Что за Вараваны? На что соглашаться?.. Я же просто говорю, что происходит что-то необычное…, необъяснимое… - Кхе…, кхе… Потустороннее!.. Кхе…, кхе… – смеялся Рок, но тут же вдруг стал серьёзным и сердитым басом проговорил: – Эх, огорчил же ты меня, Алекс! со своими «новыми взглядами». Ну, смотри сам! Я тебя предупредил!.. Запомни мои слова! И всё-таки держи мысли при себе… – и на этом, странный облик его как бы растворился и вернулся прежний, полусонный Рок. Алекс заметил это перевоплощение, и испытал приятное лёгкое чувство от исчезнувшей вдруг – как он сам уже поверил – галлюцинации, словно прошла, наконец, мучительная сильная боль. - Слушай… – постепенно приходя в себя от, будоражащих сознание, страшных явлений, но всё ещё терзаемый не проходящей тревогой, обратился Алекс к Року: – У меня один беспокоящий вопрос есть…, с виду может быть и простой, а на самом деле, для меня лично, кажется очень даже сложным… Что такое сумасшествие?.. - Хм… – ответил Рок, и стал по полу водить глазами, то в одну сторону, то в другую, словно читал, для всех кроме него, невидимые строки, а «прочитав» ответил: – Нарушение определённых норм поведения принятых в обществе… - Так-то вроде всё просто и понятно в этом определении: суть, смысл, логика – дух идеи ясен… Но, если разобрать всё по полочкам, рассмотреть формулировку с юридической тз – придираясь к словам, если вдуматься…, то с таким определением одна часть мира может засадить другую по всяким специальным заведениям…, в смысле кто кого первый успеет…, или успел. К тому же, каждое новое поколение, согласно этому определению, вполне может засадить предыдущее, за то, что «отклоняется» от уже новых норм – ведь нормы-то меняются…, хотя, наверное, всё же, должен существовать какой-то «железный базис»…, «эталон здравого смысла» что ли…, интересно, что у человечества можно принять за такой «эталон»?.. – задумался, окончательно пришедший в себя и успокоившийся, Алекс, но, тут же, чему-то усмехнувшись, продолжил говорить дальше: – Если ты будешь вести себя, так же как вели себя люди 18 века, то, скорее всего, люди 21 века признают тебя «отклоняющимся» от норм…, а если ты вдруг попадёшь в прошлое, и будешь там вести себя согласно «новым» нормам своего времени, то, скорее всего тебя…, просто съедят!.. – и, задумавшись, вновь усмехнулся. - Ты отчего спрашиваешь?.. к динозаврам собрался?.. – в ответ усмехнулся Рок. - Нет, просто пытаюсь разобраться… какие мысли нужно держать при себе, – ответил Алекс и продолжил думать вслух дальше: – Ну, этот вариант со временем понятно, что нереальный…, хотя, всего лишь, согласно современным «нормам». Есть другой пример: любое поколение общества не однородно в своей массе – оно всегда расслаивается на группы: «высший свет», «всякие промежуточные явления», «низший мрак» и прочие, и, получается, что у каждой такой прослойки формируются свои особенные, отличные от других, нормы. Если, например, в студенческой среде ты будешь вести себя как 70-летний профессор, то, скорее всего, тебя примут, мягко говоря, за «отклонившегося»…, и начнут тебя «лечить» чтоб вернуть в среду «нормальных». И наоборот действует та же «пропорция»: представь тебе 70 лет, а проявление интеллектуальных способностей и образа жизни у тебя как у 20-летнего…, здесь уж, без вопросов, все единогласно тебя упекут… Хотя нет!.. Раньше может быть и да, но теперь – я вот видел одного такого – спокойно себе разгуливает по улицам…, да думаю их много… – но теперь – вдруг бац!.. и на тебе – приняты «новые нормы»!.. И тот, кто вчера сидел, то есть лежал в больничке и лечился, сегодня – по новым нормам – абсолютно здоров. И псих-врач меняется с псих-больным местами…, потому что нормы поведения больного теперь уместны, а врач «отклоняется»… А вообще…, я думаю, это определение, для сегодняшнего – 21 века, уже не актуально… – слишком уж много «отклонений» вокруг расхаживает… Да сами психологи, честно говоря, и уж тем более психиатры – которые, кстати, вероятно, и сформулировали это определение – настолько видимо увлеклись изучением пациентов, что сами уже и «отклоняются». Хотя в их глазах мы, может быть, также «отклоняемся»… – вдруг он остановился, и в возникшей тишине стало слышно, как тикает секундная стрелка настенных часов: красный указатель привычно замер на «12» и пошёл дальше…, когда стрелка подошла к цифре «3», в голове Алекса, вероятно, произошли очередные естественные химические процессы – возникли электрические импульсы – и язык его, заглушая тиканье часов, вновь «заговорил»: – Наверное, просто нужно найти свой уникальный круг общения: носителей определённых норм поведения, перед которыми, не стыдно и без опасений за последствия, можно будет показать свои истинные представления…, убеждения…, взгляды… – «нормы поведения»… Вот здесь-то, наверное, и заключается вся сложность: как же не ошибиться с выбором, и найти именно тот особенный круг, который тебе так нужен. Да, наверное, «методом тыка» - «проб и ошибок»…, но, если действовать таким образом, однажды, ошибка может стать просто роковой… Вдруг ты попадёшь в общество псих-врачей, которым твои нормы покажутся явно «отклонившимися»… Чем дальше от тесного сплетения протонов и нейтронов, тем меньше лептонов…, и шансов встретить на пути точь-в-точь такой же практически нет – все одиноко вращаются на своих орбитах… А ведь так хочется парить электроном по своей орбите с точь-в-точь такими же спутниками…, устанешь адаптироваться под нейтронно-протонное ядро… – и тут мысли вновь потекли в скрытом режиме: – Как же всё-таки много аналогий с микромиром, бесконтрольное разделение ядра порождает самые бессмысленные и беспощадные взрывные процессы, а стоит толпу протонов и нейтронов взять под контроль, так они принесут тебе пользу – в виде: АЭС, атомных подлодок и чего там ещё?.., хотя и здесь нужен глаз да глаз – тотальный контроль – а то произойдут необратимые радиоактивные процессы…, да ведь и контроль не всегда помогает… Но!.. – взорвалась тишина звуком, и Алекс продолжил прерванную мысль: – Если взять другую модельную аналогию… – здесь он вновь задумался молча, но тишина была не долгой: - Это, может быть, и противоречит современным общепринятым представлениям, «научным воззрениям» – «нормам поведения» – но, нам ведь ещё мало что об этом известно, а поэтому справедливо можно предположить: вдруг что-то там произойдёт – например, повлияют какие-нибудь силы или скрытые от нашего взгляда, но уже во всю протекающие там, процессы – и случится так, что… Нептун и Плутон всё-таки пересекутся, притянутся и… создадут – свой «круг общения»!.. Да?!.. Ведь может такое быть?!.. Остаётся лишь надеяться и ждать… А может и вовсе окажется, что всё вселенское бытиё есть не что иное, как общечеловеческий глюк коллективного бессознательного!.. А?! Согласись, ведь может и такое быть?!.. – переходя вдруг в весёлое расположение духа, задал Алекс риторический вопрос. - Ты сейчас о чём говорил?.. я вроде уснул… – оживляясь, сонно пробормотал Рок. - А лунатизм тоже ведь в некотором роде девиация, правда?.. – продолжал Алекс. - Избавь меня, пожалуйста, от ответов на эти вопросы…, и не мучай меня ими хотя бы по утрам…, я буду тебе очень благодарен. - Ты лептон своей орбиты. По твоим «нормам» – утро, по моим – уже день. Мы «отклоняемся» в глазах друг друга… - Что за лептон?.. - Группа частиц, в которую, главным образом, входит электрон… - Из «лириков» в «физики» решил?.. - Нет, просто книжку одну как-то прочитал по физике элементарных частиц, понравилось, интересная была книжка: ничего не понял, кроме того, что они сами там – в лучшем случае – только начинают что-то понимать – теории на теориях, но кое-какие словечки запомнил. А вообще я в «лирики» пришёл как раз-то из «физиков»…, «астрономов» и прочих «математиков»… И из крайности в крайность меня, кстати, часто кидает… - Книжки это хорошо. Мозг только не сломай… А по поводу «норм поведения»: есть фактор большинства и он, я думаю, здесь определяющий. Если большинство сочтёт это нормальным, то так оно и будет, и ты ничего с этим не поделаешь, если конечно в твоих руках не сосредоточены какие-нибудь рычаги управления для перемены норм… Чем больше больных, тем опаснее быть здоровым. Так что… - Да, да, знаю – держи мысли при себе!.. – быстро подхватил Алекс. - Ну…, можно и так…, попробуй, если получится…, а вообще я хотел сказать, что всё очень условно, размыто…, грань здесь не чёткая – всё относительно – можно делать всё что захочешь, пока «дует попутный ветер»… Так что не парься по этому поводу… – сказал Рок и, привычно чуть улыбнувшись, добавил: – А то присоединишься к «большинству». - Я кажись уже там… – мысленно ответил Алекс. - А «эталон здравого смысла» – это интересно!.. – добавил Рок и, вновь закрывая глаза, также мысленно пошутил: – Наверное, робот какой-то… Тут в стеклянных дверях вуза показалась пара опоздавших студентов. Открывая двери и входя в холл заведения, Перуджа громко что-то рассказывала, отчего также громко смеялась, и, то и дело, дёргая руку Изольды – при этом, даже немного покачивая её из стороны в сторону – казалось, заставляла её дышать, говорить и не засыпать, с какой целью неизвестно, вероятно, чтобы окончательно не замёрзла. Изольда же с ледяным выражением на лице – в хладнокровном молчаливом спокойствии – терпела, или же просто не замечала, взрывного темперамента краснощёкой подруги. - Привет! Чё сидим?! Ха-ха-ха!.. Всем встать! Я пришла!.. Ха-ха-ха!.. – эхом по коридорам разносились приветствие и смех Перуджы. – И привела с собой собачку. Ха-ха-ха!.. – как и прежде дёргая за руку, обратилась она к Изольде: - Скажи: Гав! Гав!.. Ха-ха-ха!.. - Ав…, ав… Довольна?.. – сонно проговорила Изольда. - Ха-ха-ха!.. – была довольна Перуджа. - Что за шум устроили?!.. Потише…, занятия же идут… – вдруг, неожиданно для всех, с внезапностью хищной кошки, с грозным взглядом, обращаясь преимущественно к Алексу, появилась в холле методист и, переведя взгляд на Рока, спросила: – Всем рассказали, да?.. - А да!.. – заговорил Алекс, обращаясь к пришедшим только что «южному» и «северному» «полюсам». – У нас пары сняли – все четыре! Выходной сегодня!.. Только скажите методисту, что я вас предупредил, и можете идти обратно!.. - Ха-ха-ха!.. – «обрадовалась» новостям Перуджа, обняв Изольду. - Что за смех, я не понимаю?! Работаем, как можем!.. И не сняли, а перенесли, Алекс! Это большая разница! – поправила методист, обращаясь исключительно к Алексу. - А на какой день перенесли? – поинтересовалась Изольда. - Знаете, сейчас такой напряжённый график…, и у нас, и у преподавателей… Ближе к Новому Году, когда сессия начнётся, обязательно поставим… – подбирая слова, объяснила методист. - Х-х-х… Хы-хы-хы… - прыснул: лёгкий смешок Рока и, приглушённый грудью Изольды, почти неслышный, смех Перуджы. - Что смешного?! – вновь уставив грозный взгляд в Алекса, который, лишь слегка улыбнулся, возмущалась методист. - Перуджа собачку привела, вот и смеёмся… - Что?.. – поочерёдно переводя взгляд на каждого студента, мысленно недоумевала методист, оглянулась, посмотрела на пол – собак нигде не было, и тут же продолжила сообщать студентам следующие новости: - И ещё небольшие изменения в расписании: Грецкий, попросил пару по журналистскому мастерству поставить вам на завтра, а ещё просил напомнить чтобы вы какое-то там задание по предмету выполнили… И ещё: «актуальные проблемы современной науки» заменяются «типологией местной печати»…, то есть завтра у вас будет «типология»…, в редакцию ведь вы ходите, да?.. Около трёх недель так будет – он просто в командировке пока… Ну я потом обновлю ваше расписание. А на завтра, смотрите, не забудьте! – Идёте в редакцию и готовитесь к Грецкому! Хорошо?.. - Хорошо… – дружно отозвались студенты. - Вопросы ещё есть?.. - Щас придумаю… – серьёзно ответил Алекс, задумчиво глядя на улицу сквозь прозрачные двери факультета. - Я тебе придумаю! - Топорик достанем! Ха-ха-ха!.. - Ну, всё тогда, раз нет вопросов, счастливо… – исчезла методист по направлению к буфету. - Каждый год одно и то же! Блин! – негодовала Изольда, согревшись в объятьях Перуджи и заразившись от неё краснощёкостью. – И что теперь целый день делать?! - Готовиться к Грецкому… – ответил Рок. - А!.. Бэлка напишет… Где, кстати, она? Не пришла ещё?.. - Вон… идёт… Судя по выражению лица, щас даст всем на орехи!.. Кто ей скажет, что пар не будет? Тянуть жребий уже не успеем… – глядя сквозь стеклянные двери, серьёзно проговорил Алекс. Выражение на лице Беллы объявляло штормовое предупреждение, ливневые дожди и сильную грозу. И никто не решался сказать ей правду о снятии пар, никто не решался сказать: что не стоило сегодня рано вставать; не стоило беспокоиться, суетиться, спешить; незачем было ругаться с водителем, что едет тихо, что не обогнал «эту газельку», что остановился на мигающем жёлтом; и вообще, что не стоило сегодня с утра ехать на учёбу из другого конца города в переполненной маршрутке. - Что вы здесь стоите?!.. Пара же идёт! – с претензией капризного ребёнка, строго спросила хмурая Белла, подойдя к группе. - Не будет пар сегодня… На Новый Год перенесли… – играя в «русскую рулетку», рискнула Изольда нажать на курок. «Выстрела» не прозвучало, и она, тихо и мягко, продолжила: - А на завтра Грецкого поставили… Напишешь статью ведь…, да?.. В холле воцарилась тишина, лишь часы слышно отсчитывали время до «взрыва». Все, ожидая реакции, устремили взгляд на Беллу. Затишье перед бурей затянулось: Перуджа бледнела; Изольда обращалась в ледяную статую. Слышно было, как кто-то тяжело сглотнул… Молча и бездвижно, лишь моргая, Белла, казалось, рассчитывала угол атаки грозового фронта…, но, вдруг – не проронив ни капли, тяжёлые густые тучи прошли мимо и буря, вероятно, обидевшись, прошла стороной и скрылась по направлению к буфету… - Ха-ха-ха!.. - Тихо ты! Вернётся же! – разбивая оковы льда, негодующе прошептала Изольда. - Кстати, как вам театральные представления? Понравилась опера?.. – вспомнив, обратился к девушкам Рок. - Прикинь, не успели – билеты закончились! А я-то думала: мы вдвоём там и будем сидеть!.. Кто ж знал, что весь город только и делает, что в опере сидит! Ха-ха-ха!.. На сегодня вот взяли – чуть ли не последними – еле успели отхватить… – отвечала Перуджа. - Не понимаю, что вы нашли в этой опере… Лучше бы в цирк пошли, – пошутила Изольда. - А то ты каждый день в оперу ходишь! Вот пошли с нами поймёшь!.. Цирк это цирк!.. А это же… – Опера!.. Ха-ха-ха!.. Её обязательно надо понять!.. - Спасибо Балсаре… – открыл миру оперу… – тихо проговорил рок-музыкант Рок Старов. - Ха-ха-ха!.. – неожиданно для всех, засмеялся Алекс. – У нас такой состав подобрался… Каждый по своей «орбите»… У каждого свои «нормы»… – смеялся Алекс, взорвал смехом недоумевающую Перуджу, Перуджа заразила удивлённую Изольду, с Изольды перенеслось на озадаченного Рока, к группе подошла хмурая Белла, но не удержалась и сама вдруг просияла солнцем. Холл факультета заполнился шумом. - Ну чё пойдёмте?.. – отсмеявшись заговорила Изольда. – Больше никто, наверное, уже не придёт… Студенты поднялись и, слушая меццо-сопрано «оперной дивы» Перуджы – напевающей какую-то песенку, в ритме танца плавно передвигающейся и тут же над этим смеющейся – медленно потянулись к выходу… Вышли на улицу и окропились дождём. - Перестань пищать уже, а!.. – хмурилась Белла. А Перуджа всё продолжала напевать свою оперетку, кружилась перед Беллой, после чего обняла её и расхохоталась, допев последние слова: …С тобою вместе нам пройти В плену бесцельного пути… Алекс, шедший позади всех, словно что-то вспомнив, остановился и, видя, что никто этого не замечает, смотрел, как медленно удаляется от него группа… - Ты чего там встал?.. – отойдя уже на приличное расстояние, заметила Изольда. - Ха-ха-ха!.. Пока! Ха-ха-ха!.. – помахала ручкой Перуджа. - Забыл кое-что!.. – ответил Алекс и вернулся. - Чё-то он какой-то странный сегодня, заметили?.. – обратилась Изольда к группе. - Аварию своего автобуса видел, стресс, наверное, - ответил Рок. Пройдя через холл, Алекс скрылся в коридорах по направлению к буфету, и вдруг появился в светлой аудитории, которая, кроме того, являлась на факультете видео-залом. Быстро пройдясь по залу, он подошёл к закрытому маленькому окну, и громко постучав по стеклу, стал чего-то ожидать. Дверь рядом с этим окном тоже была закрыта. Суетливо переминаясь с ноги на ногу и вглядываясь в окно, он всё ждал, но ничего не происходило – в зале никого не было и было тихо. Прождав примерно полминуты, он, как и прежде, быстро прошёлся по залу и скрылся за дверями. В аудитории наступила полная тишина, и лишь монотонно гудела люминесцентная лампа. Так прошло минуты 2-3. Вскоре двери вновь открылись, и в них вдруг показалась девушка скромной и приятной наружности, на вид ей было лет 25, а следом за ней шёл Алекс. Бесшумно пропорхнув по залу, девушка открыла дверь и тут же, не сказав ни слова, загадочно скрылась за ней. Через пару секунд открылось и таинственное окно, через которое выдавались книги библиотеки. - Библию и Коран, пожалуйста, – уверенным голосом проговорил Алекс. - Библии и Корана здесь нет… – на секунду задумавшись и словно удивившись, тихим мягким голосом ответила девушка и скромно улыбнулась. - Как нету?! Библиотека же?.. – в ответ удивился Алекс. - Ну…, это всё-таки… специфичная литература, а у нас здесь, скорее, только для образовательных целей – по предметам, которые на факультете изучают. - А…, ну да, ну да… – пытался понять Алекс и немного подумав, спросил: - А что есть по этим… специальным «предметам»?.. - Разве, что… религиоведение… Устроит? - Наверное, да…, давайте я посмотрю… - Есть автор Тёплый В.А., и автор Прохладный Б.И. какого? - Давайте обоих… – ответил Алекс и взглядом проводил библиотекаря в кладовую книг. Минуту спустя девушка появилась: в руках она держала две толстые книги. Одна книга была в зелёной обложке, другая в красно-чёрных цветах. Вручив книги, девушка сказала: - Коран и Библию, скорее всего, только в центральной городской библиотеке сможете найти, или в «Студенческой»… А отчего вдруг такой интерес? Может у вас какой-то конкретный вопрос есть?.. - Я хочу узнать про «не убей»… У меня сегодня муха на столе сидела…, я её не убил…, потому что услышал… ну… вот что-то вспомнилось вдруг, теперь хочу узнать…, что же с мухой-то делать…, в смысле…, может и про неё это написано…, вот я и хочу узнать… – отвечал Алекс, и суетливо искал в учебниках ответ. Видя с какой сосредоточенностью и серьёзностью на лице он об этом говорил, девушка сначала с трудом удержалась, чтоб не рассмеяться, но потом во внимательном взгляде её появилось, словно какое-то беспокойство, скрылась какая-то пугающая её напряжённая мысль – застыл вопрос без ответа… - Нет…, что-то это совсем не то…, нет здесь того, что мне нужно… Всё-таки прямой – оригинальный бы текст… – пересмотрев учебники, сказал Алекс и вернул их библиотекарю. – Ладно, спасибо… Простите за беспокойство. Редко, но случается, что и среди студенческой тьмы – вполне может быть и без участия преподавательского труда – вдруг вспыхивает свет. И студент, терзаемый духовным голодом – страстно желает пищи, может быть, даже более твёрдой чем «актуальные проблемы современной науки». Он беспокойно ищет её, часто в поисках совершает неосторожные шаги, но, желая утолить голод, идёт дальше. Встречает множество однообразных путей, и теряется в догадках в каком направлении идти дальше. Пробует одно, другое, понимает, что качество еды совсем не то, что нужно: все натуральные ингредиенты прошли глубокую химическую обработку или вовсе заменены синтетикой. Неудовлетворённый и голодный идёт дальше, продолжает искать. Но, к сожалению, не всегда находит, и, вполне вероятно, что так и не найдёт – умрёт с голоду и свет погаснет… Ночь рождения статьи Когда Алекс вернулся домой, был уже полдень. Не встречая на своём пути никаких особенных приключений, шёл он привычной дорогой. Проходя к дому через двор – по детской площадке, внимание его вновь привлекла белая кошка, которая – уже бодрым взглядом – внимательно следила за ним, восседая на мусорном баке. «Шедевр» уличного поп-арта, как и прежде, красовался рядом, но к этому времени композиция произведения претерпела некоторые изменения: один из «экспонатов» – тот, что был с серебристым корпусом, впрочем, как и предполагалось из самого названия – исчез. Пройдя в свою комнату, Алекс взглянул в пасмурное небо в окне, сел за письменный стол и задумался над исполнением задания. Ничего дельного, яркого и соответствующего теме журналистской статьи в голову его всё никак не приходило, царили в ней лишь какие-то разрозненные обрывки смутных мыслей, крутились хаотичные и беспорядочные переживания, вызванные в ответ на всевозможные события прошедшего дня. И в тяжёлых, волнительных раздумьях почувствовал он вдруг резкий упадок сил и сильное желание сна, отчего тут же быстро разделся, задёрнул шторы, рухнул на койку, и, завернувшись одеялом, закрыл глаза. Когда же створки век раскрылись, было уже темно. Шёл небольшой дождь, капли изредка со звоном ударялись о металлический карниз окна. Сквозь открытую форточку, тихо завывая и сотрясая оконные шторы, дул сильный ветер: комната заполнялась свежестью, чувствовался приятный запах дождя. Алекс присел на кровать, посмотрел в окно, тут же взгляд его соскользнул на часы, мельком подумалось о планах на вечер, отчего сразу же всплыла в памяти мысль о задании и, желая окончательно проснуться и привести себя в порядок, отправился он в душ. - Зачем эволюции в одной кухне изобретать двух совершенно разных тараканов? – умывшись и сидя уже за кухонным столом, доедая разогретую капустно-картофельную массу, задался Алекс вопросом, увидев на стене рыжего прусака и следующего, примерно, в метре за ним большого и толстого – внушающего не только стереотипное отвращение – как переносчику заразы, но и какой-то первобытный панический страх перед неестественными размерами – чёрного таракана. - Ведь это не укладывается в её прагматичную природу – стремиться к максимальной практичности. В порядке вещей, если на кухне где-нибудь в Индии один вид таракана, в африканской кухне второй вид, а в юрте у эскимосов совсем другой, третий вид, это всё так и должно быть…, это обосновано и укладывается в теорию: разный климат, разная еда и тараканы соответственно разные – всё в порядке… Но два вида таракана в одной кухне – это же не нормально. Явно где-то закралась ошибка…, случился какой-то сбой… Эволюция природы – строго и прагматично идущий к цели математик, а ещё лучше – скупой и расчётливый предприниматель, бездушно и безжизненно следующий к выгоде. Именно безжизненно! – Безжизненно!.. Зачем же эволюции нужно было изобретать столько видов жизни?.. Если она потом избавляется от них?.. Это же не оправдано её задачами. Расчётливая скупость – всё у ней ведь стремиться к простоте – к совершенству – к идеальной форме… к максимальной выгоде. Безжизненность! – Вот она эта идеальная форма – пустота! – придти к ней её конечная задача!.. Так зачем нужно было тратить миллионы лет, чтобы в одной кухне поселить два вида таракана?.. Это же как финтифлюшки на женской одежде – нецелесообразные украшательства…, бесцельно – просто чтоб было… Сделала бы одного, в котором были бы все достоинства двух… Ведь это больше соответствует к её «выгоде». Глупая какая эволюция… А может, в самом начале, она во что-то верила, плодила всё вокруг, да размножала, а потом может в ней что-то пошатнулось – убеждения её изменились, и она быстро решила придти к пустоте: придумала человека призванного погубить всё живое…, может она просто устала эволюционировать – жить. А может эволюция здесь вовсе не причём…, может это люди глупые, что из жизни вывели какую-то эволюцию… Так это ж то самое по психологу и получается: «бессознательная первобытная потребность выдумывать себе богов». Вот и здесь не удержались – «лжебог» в новом облике…, всё то же – высшее сознание, которое творит, распределяет, а потом избавляет от жизни, словом – Эволюция!.. Да и само это бессознательное…, тоже ведь наделили какой-то сверх силой…, сверх способности приписали… – «сверх Я» – очередная загадка, очередное высшее сознание… – всё тот же очередной «лжебог» в упрощённой версии… Напридумывают кучу басен, не знаешь в какую верить. Так и носятся, из поколение в поколение, со своими «лжебогами»… А таракашки полезные животные – мысли носят! – размышлял Алекс, смотря на замерших насекомых, которые, с прекращением мыслительных процессов, вдруг убежали в вентиляционную решётку. – Тараканы слушали, слушали, плюнули, покрутили пальцем у виска и убежали в трубу контролировать мировые экономические процессы человечества…, желая освободить Землю от нашествия жадных паразитов. Съев порцию картофельной массы с подливом из цветной капусты в томатном соусе и выпив кофе, Алекс сидел за письменным столом в тёмной комнате. Рукой подпирая голову, обняв ладонью щеку, с пустыми, широко раскрытыми глазами смотрел он в окно – в однородную черноту далёкого неба. На столе лежали чистые листы бумаги и ручка. Думал он над жанровой спецификой будущей статьи и искал для неё особенный «информационный повод». Губы его в этот момент однообразно шевелились и изо рта, с равными промежутками времени, тихим шёпотом доносилось: «Образование…, образование…». И тут, за спиной, откуда-то сверху, словно из угла, в мыслях его предстал он сам… - Так… Надо держать себя в руках – сходить с ума нет времени. Ещё многое предстоит сделать… Щас надо хорошенько взяться и написать какую-нибудь вещь… Даже можно не гениальную, а так просто… что-нибудь посредственное – специально для Грецкого. Щас я соберу всю волю в кулак, сосредоточусь и сделаю статью, – встав из-за стола и начав ходить кругами по тёмной, слабо освещённой светом улицы и соседних домов, комнате, думал Алекс, сжав правую руку в кулак. – Образование…, образование… Полноценный информационный повод искать нет времени, придётся извлечь что-нибудь из уже известных сведений и написать вещь дедуктивно-индуктивными методами…, надо только хорошо подумать – поанализировать да посинтезировать эмпирические данные… - ведь всё лежит на поверхности… Вокруг чего же раскрутить всю эту тему?.. Что здесь взять за основу?.. Итак, главным стержнем статьи будет…, будет… Образование…, образование… - в поисках идей для материала продолжал он ходить кругами, но ничего хорошего в голову не приходило, лишь по прошествии нескольких минут он снова сел за стол, взял ручку, посмотрел в окно, подумал и произнёс: – Ну что ж…, я готов попробовать… Довольствуясь лишь сумрачным светом из окна, Алекс сделал несколько коротких записей и остановился. Он испытывал тягостное чувство, оттого что царил вокруг какой-то дискомфорт, словно туман был в его голове: мысли шли тяжело, слова подбирались с трудом, отчего предложения складывались особенно неказистым образом, в дополнение ко всему, словно говорящим символом, глядели из листа страшные буквы корявого подчерка. Он снова стал ходить по комнате, желая избавиться от этого ощущения присутствующего вокруг нечто такого, что, как ему казалось, мешает и держит его мысли. Затем он вновь сел и записал очередной короткий абзац. Дописал последнюю фразу и почувствовал, что стало совсем темно – окна в доме напротив постепенно продолжали гаснуть, посреди тёмной массы оставался лишь одинокий, излучающий свет, квадрат окна. Алекс оторвался от листа и, думая, стал смотреть в это окно, в нём мелькало какое-то движение, ходили люди, но прошло ещё пару минут – движение прекратилось и свет этого окна, следом за остальными, тоже погас. Записывать что-либо в образовавшемся мраке было почти невозможно. Алекс встал, включил свет - комната уныло осветилась одной 40-Ваттной лампочкой. Тут же вспомнилась депрессивная палата провинциальной советской больницы, а ещё больше это напомнило туалеты общественных госучреждений, именно те которые для простых людей. После чего вспомнился зимний деревенский сарай, представилась корова – её удивлённо-любопытный взгляд, усердное шумное пережёвывание сухой травы и клубы пара из ноздрей: «Как же ей здесь не холодно?» - вслух произнёс Алекс и скорее выключил этот «беспросветный», глубоко-печальный свет одинокой лампы. - Ладно, придётся включать лишь, чтоб мысль записать. Поехали думать дальше… Но мысли текли так же как и светила лампа – рождение статьи шло тяжело и мучительно. Однако Алекс не сдавался и продолжал усиленно думать: всё толкал, всё крутил, двигал…, а «ржавый механизм» в свою очередь сопротивлялся в ответ и не поддавался. Лишь изредка с противным скрипом «шестерёнки» проворачивались и страшные буквы – то, прыгая вверх, то, проваливаясь на нижние строчки – пачкали чистый лист бумаги, под скудно-сияющий свет лампы. - Мысли как комары – стоит включить свет и тут же, все скрываются по углам… Да хоть бы и не разлетались…, всё равно не «заводится»… Отчего же не льются эти мысли?.. Как же избавится от этого ощущения «сухости», состояния «ржавости». Словно что-то держит эти мысли…, что-то не даёт им выбраться… Да! Держит и не даёт им выйти наружу… «Мысли при себе»!.. Настолько глубоко они «при себе», что я их даже не вижу…, не чувствую их, но знаю, что они есть. Словно где-то за стеной эти мысли… Мысли при себе…, мысли при себе… Отчего же вы при мне? Выходите из меня!.. Мысли!.. Где же эти мысли?.. Зачем же они при мне?.. Из меня! Из меня! – Мысли!.. Выходите!.. Скорее!.. Что же вас держит при мне?.. Эх, мысли, мысли…, как же вас извлечь-то из меня?.. Вас надо извлечь, надо обязательно извлечь… А может, это бессознательное держит их при мне? Может быть, это так и должно быть…, может это именно так и надо?.. Мысли при себе, мысли при себе… Нет! Так не надо – завтра семинар!.. Да и потом, – страшный день отчёта ведь обязательно наступит… Мысли из меня, мысли из меня…, скорее!.. – мысли на выход!.. Отчего же их нет? Отчего они при себе? Мысли при себе, мысли при… – быстро вращаясь по комнате, думал Алекс и вдруг остановился, увидев в углу чёрную рогатую фигуру старой модели японского телевизора, сверкнувшего во мраке зеленоватым отблеском стеклянной кнопки: – …себе… Кто держит мои мысли?.. Кто заставляет меня держать свои же мысли?.. Кто приучил меня держать эти мысли?.. – испугано глядя на телевизор, он подходил к нему всё ближе, а, подойдя совсем вплотную, стал нажимать в его зелёный «глаз»: – Мысли при тебе?.. Мысли при тебе?.. Мысли… В миг сознание Алекса озарилось. В глазах его, ярким блеском – выразительно – мелькнула идея, а в лице показалась подозрительная, хитрая улыбка… Вспыхнула молния – за окном началась гроза, дождь усилился, тихо доносились раскаты грома. Алекс, сохранив на лице прежнее выражение, попятился назад, подбежал к столу, быстрой рукой сделал очередную запись, отбросил ручку и вновь подошёл к телевизору. Водя рукой по пыльному экрану, он обнажил его зеркальную гладкость стекла, и в стекле этом, очень смутно, отразились контуры его лица, сверкала молния, и отчётливо виден был блеск его глаз. Рука Алекса напряглась, надавила на экран и почувствовала вес, слегка приподнятого, чёрного ящика. После чего, изо всех сил, он стиснул его с боков, рогатая фигура поднялась над тумбочкой, хруст и треск пластмасса разрезали тишину тёмной комнаты. Упирая в грудь пыльный экран, уверенно, ловким движением – словно бросив его в себя – в одно мгновение он крепко обхватил телевизор, развернулся и быстро направился к столу. Но, словно какая-то сила, чуть не вырвала из его рук 15-килограммовый чёрный ящик, который, казалось, захотел выбраться из крепких объятий и с усилием потянулся на прежнее место. Зеленоглазый выскользнул из вспотевших рук Алекса, но ни на пол упасть, ни вернутся на место, он не успел, потому как тут же был пойман и вновь попал в заключение двух цепких рук. В этот раз объятия были неудобными и даже болезненными: острым углом своим телевизор сильно ударился, и казалось, впился в кость грудины, а расколотый, пилообразным контуром, корпус, острыми зубьями вгрызался в плечо. Алекс крепко удерживая ящик, и не выпуская его из рук, вновь приподнялся, продолжая добиваться исполнения задуманных идей. Рукой почувствовав натянутость провода, он сразу же понял, какая сила удержала вдруг зеленоглазого монстра: длинный хвост сине-экранного ящика, заканчивающийся вилкой, крепко и глубоко воткнулся в розетку. Алекс присел и вспотевшими руками, скользя по гладкой пластмассе, удобнее расположил телевизор, подпирая его коленом, после чего схватился за провод и сильно потянул, но вилка не вынималась. Раздражившись от неудачи, он дёрнул провод изо всех сил…, и лишь посыпалась из-под розетки старая штукатурка, но вилка продолжала держаться за место, она словно впиталась, вжилась, крепкими корнями глубоко вросла в розетку, проникая внутрь до самых стен. Но Алекс продолжал, прилагал усилия и тянул – медленно и с трудом вытягивая двух толстых, чёрных червей из стены. Не выпуская телевизора из рук, он сделал несколько глубоких вдохов, встал и подошёл к розетке. Удерживая тяжёлый телевизор на предплечьях, освободив кисти рук, он всё пытался вынуть привитую к розетке вилку: поднимал её то вверх, то вниз – пытался расшатать её, или сломать оба, крепко-накрепко застрявшие в предательской розетке, зуба вилки, но усилия Алекса не приводили к желаемому результату – ни вилка, ни розетка не поддавались. Напряжённые, держащие вес телевизора, дельтовидные мышцы, почти вытянутых рук, быстро уставали, Алекс поочерёдно перекладывал вес ящика с одной руки на другую, но усталость продолжала накапливаться, затем он подпёр телевизор коленом, но и здесь не явилось спасение. После всех этих попыток – ни в коем случае не желая вернуть ящик на место или поставить его на пол – он догадался, наконец, прижать сине-экранного к стене. Жажда реализации идеи, заставляла его не сдаваться, и уверено вела к заветной цели. И тут мрак комнаты ярко осветился, но не внезапной молнией, а болью – пальцы держащие вырванную из стены розетку попали на оголённые контакты: «Собака! Кусается!.. Щас, щас! Я тебя выдерну!..». С ещё большим усердием принялся он вынимать злосчастную вилку. Из-под усилий его рук, белый пластмасс розетки трескался и постепенно стал отламываться. Образовавшиеся острые края вонзились в крепко сжимаемые ладони и пальцы, и словно пилой разрезали их. Разгорячённые работой руки настолько увлажнились, что стало ему казаться, как из ран обильно сочится кровь и чёрными пятнами покрывается белая поверхность розетки. Жаркие кисти усталых рук тщетно скользили и по пластмассовым зубам, и по чёрному проводу телевизора. Переполняясь гневом, чувствуя бесполезность усилий, усталость и жгучую боль в руках, он стал пытаться думать и искать, как же освободить эту неправильную, сверхъестественным образом прикованную, вилку. Тут, наконец, пришла к нему мысль – и в миг розетка, по самой середине, удачно была разломана на две большие части. Показавшийся очень долгим, короткий, в 2-3 минуты, отрезок времени спустя, чёрный вилочный хвост телевизора – с громадными усилиями, с кровью и потом – был, наконец, вырван. Прилившая к голове кровь вырывалась восторгом, и незаметно, без боли вытекала из разодранной кожи на груди. Весь взмокший, уставший Алекс, крепко удерживая телевизор, подошёл к столу, не выпуская груза из рук, встал на стул, взобрался ещё выше и, пройдясь по раскачивающейся хрупкой поверхности, остановился у окна. Возбуждённый дождь суетливо и часто бил по стеклу, громыхал по карнизу, и казалось, желал скорее ворваться и остудить накалённую, душную атмосферу комнаты. Чувствуя сильную усталость, боль, жар и возросшую тяжесть чёрного ящика, Алекс, наконец, поставил его на подоконник, но ненадолго, лишь для того, чтобы расцепить шпингалеты плотно запертого окна. Расковыряв немного краски, которая лезвием впивалась под ногти, он попытался провернуть замок, но и здесь в полной мере проявилась «ржавость систем» – толстый слой старой краски сковывал всякое движение действий на пути к реализации задуманного. Изо всех сил он стал бить кулаком по утонувшему в краске шпингалету, но замок не поддавался. Он взял ручку и стал ею расковыривать краску, использовал ручку как рычаг, но, не исполнив действия, хрупкий инструмент сломался. От отчаяния Алекс крепко вцепился за ручку окна и стал дёргать оконную створку, но лишь слегка задрожало стекло, а сама створка, словно каменный монолит не сдвинулась с «мёртвой точки». Совершив эти пустые попытки, он вдруг спрыгнул со стола и быстро выбежал из тёмной комнаты. Пару мгновений спустя он медленно вошёл, в дрожащих руках его, металлическим отблеском, мелькнуло острое лезвие стального ножа. Взбежав к окну, он замахнулся и разрезал цельный слой красочной кожи. Толстые куски слегка пожелтевшей белой краски скорлупой слетали на окроплённый кровью подоконник и словно острым стеклом впивались в голые стопы ног. Освободив от оков краски замки шпингалетов, он потянул за ручку окна, но створка, как и прежде, не двигалась с места. Он потянул сильнее, приложил ещё усилие, ещё сильнее, затрясся, застучал…, но ничто не помогало. С трудом сдерживаясь от раздражения и дрожи в руках, чувствуя взрывы пульса в голове, и как колотится и вырывается из груди сердце, он стал медленно работать ножом, последовательно расковыривая слой краски: изо всех сил пытаясь сосредоточиться на процессе, кропотливо разрезал каждый миллиметр всех щелей обоих створок окна. Надавливая на нож всем своим весом, вспотевшие и окровавленные его руки соскальзывали и крепкой хваткой сжимали острое лезвие ножа. Взбешённое сердце не успокаивалось, кровоточащие руки, издавая стон пульсирующей боли, продолжали дрожать. Открытая форточка не спасала от духоты, становилось невыносимо жарко, капли пота стекали по всему разгорячённому телу Алекса, он усиленно и глубоко дышал, но воздуха всё равно не хватало, он задыхался. Дождь заканчивался, вслед за ним стихал ветер, молнии светили реже, гром почти уже был не слышен. От сильного ливневого дождя остался лишь шум, всё опадающей листвы деревьев. Через двор – в окне дома напротив, показалась призрачно-белая человеческая фигура. Окно отворилось и в нём предстало бледное, сонное лицо какой-то девушки, в руках она держала обыкновенные инструменты для воскурения. Только она приготовила место на подоконнике и собралась зажечь, как заметила вдруг, какое-то, чересчур оживлённое шевеление в окне дома напротив. Она стала вглядываться, щуриться, потом развернулась, ушла и тут же, с прежней бледностью, но уже с бодростью, появилась в очках. Голова вытянулась из окна – внимательные глаза сквозь очки щурились и следили. Разрезав швы окна, Алекс встал, схватился за рукоятку, потянул – створка не открылась…, изо всех сил дёрнул, и, с громким скрежетом, разорвал первый прозрачный слой окна. По обе стороны раздвинув «разорванные ткани», он принялся разрезать внешний, выводящий в простор улицы, слой плотно закрытого окна. Вновь ударил ножом по замкам, расковырял краску и снова, мысленно сосредоточив силу в руках, дёрнул… – раздался хруст разлома толстого слоя старой краски…, дёрнул ещё и вновь разрезал слух страшный скрежет, дёрнул в третий раз, но вдруг нога соскользнула, упала в щель между подоконником и столом, коленной чашечкой со всего размаха ударилась об угол отопительной батареи, голова в этот момент, с треском бьющегося стекла, ударилась о раму открытой створки окна и с сухим болезненным жжением растёрлась об острые углы расколотой старой краски. Разодрав спину об угол стола, и, в падении, ещё раз ударившись головой об углы железной койки, он оказался на полу. Чувствуя приятный холод поверхности пола и не приятные – ледяной холод и боль в крестце от удара о диски гантели, он лежал, слушал тишину ночи и смотрел в косой, светлый вырез окна. Глубоко вдыхая охлаждённый у пола комнаты воздух, он закрыл глаза и почувствовал, как хотел бы сейчас всё бросить и здесь же на полу просто уснуть… Но Алекс встал, в лихорадочном состоянии, почти не чувствуя боли, вновь взобрался на стол, подошёл к окну, ощутил надёжную опору ног, крепко, двумя руками, ухватился за рукоятку внешней створки, сделал пару глубоких вдохов и дёрнул, так, что чуть было снова не упал, легко поддавшуюся дверцу окна… Сильным порывом хлынул в тёмное пространство душной комнаты прохладный поток свежего воздуха, и крапом впились в горячую кожу холодные капли очищающего дождя. Накалённая атмосфера остужалась, застоявшийся воздух в комнате выветривался, жар вспотевшей, окровавленной плоти, постепенно спадал… Распахнув все створки окна, Алекс присел, удобно обхватил телевизор, крепко, как прежде – экраном в грудь, прижал его и, удерживая тяжёлый ящик, чувствуя жжение в руках и – острой иглой молниеносно прорывающуюся через бедро в живот – боль в правом колене, с большим трудом поднявшись, выпрямился. Развернувшись к окну, Алекс, тяжело и жёстко ступая, медленно прошёлся по трясущемуся столу. Встал на режущие – мягкую от влажности кожу стоп – осколки старой краски. Чуть наклонившись назад, перекладывая вес ящика на мышцы живота, он ловким свободным движением набравшим силу рук схватил телевизор за, ближние к телу, углы нижней поверхности, изо всех сил замахнувшись, поднял его… И, совершенно Алексом непредвиденно, рогатое чудовище, разбиваясь пластмассовым корпусом, ударилось о деревянный каркас оконного блока и с силой отпрыгнуло обратно. Чёрный тяжёлый ящик вырвался из скользких рук, нижним углом своим, всем весом сильно ударил в ключицу, стеклянным экраном разбил противнику нос и, вырвавшись из рук, казалось, должен был упасть в тёмную бездну, где: «возможно заденет карниз на нижних этажах и вдребезги, с большим грохотом, разобьётся под чьим-то окном». От испуга, от шока из-за неожиданного удара и от всех этих быстро промелькнувших мыслей, сознание Алекса тут же заволоклось туманом, взрывом хаоса и абсурда, ко всему этому примешивалась боль. В возникшей вдруг суете действий, руки Алекса в беспорядочных движениях устремились к попыткам успеть – как-нибудь – ухватить нависший над ним и вышедший из-под контроля тяжёлый, рассыпающийся острыми осколками, ящик. Промелькнувшая в доли секунды суета, вдруг замерла, всё затихло, затуманенный разум прояснился. Алекс усиленно дышал, напряжённо смотрел в место, где остался след от удара и, встав на одно колено, крепкой хваткой цепких рук с силой сжимал полуразбитый телевизор, который своими пилообразными, пластмассовыми зубами, разодрав кожу, снова вгрызся в плечо левой руки. Всё пришло в норму, потерянный контроль над ситуацией был восстановлен. - Ё… п… - чёрные точки глаз на бледном лице в доме напротив, продолжали следить. Если раньше лицо выражало просто любопытство и праздный интерес, то теперь в выражение примешались более яркие краски: удивления и испуга. Брови вскинулись, лоб сморщился, глаза – вслед за контуром оправы очков – округлились. Щёки на белом лице тоже были округлыми и – если бы так и не зажжённая сигарета – можно было подумать, что сдерживают они набранный в рот сигаретный дым. Пухлые губы девушки, обняв сигарету, были в едином стиле со всеми остальными чертами на лице. В окне стояла белая статуя. Никого не замечающий, увлечённый исполнением задуманного, ни на что не обращающий внимания Алекс, глубоко вдыхая свежий воздух прохладной ночи, вновь поднялся на ноги и, чувствуя резь, из-за попавших в глаза мелких осколков пластмассы, посмотрел вниз с седьмого этажа. Внизу был виден бетонный козырёк подъезда, желтоватым светом освещалась небольшая подъездная площадка. Откуда-то, едва слышно, доносилось журчание воды, вероятно с крыши отходили накопившиеся там последние воды. А рядом, невдалеке, стояли три мусорных контейнера. В чёрном отверстии одного из них, вдруг мелькнуло какое-то светлое пятно, приглядевшись в это пятно, Алекс заметил, что оно движется, после чего тут же догадался, что была это та самая, восседающая на баках, белая кошка. Недолго думая, он снова выпустил телевизор из рук, поставил его на подоконник и вошёл в комнату. Затем, словно в поисках чего-то, стал ходить из стороны в сторону и, найдя какой-то чёрный предмет, вновь взобрался на стол, подошёл к окну – в руках у него показался пульт от телевизора. Пытаясь прицелиться, а точнее, рассчитать верную траекторию падения пульта, он, не сильно замахнувшись, выпустил из рук этот небольшой предмет. Секунды две пульт падал, ударился о кромку бака, под углом влетел в него и, с грохотом ударившись об стенку, разлетелся на множество осколков. Кошка белой стрелой вылетела из контейнера и скрылась – за ручьём, среди деревьев – во тьме двора. Слезящимися, из-за острой боли, глазами, Алекс проводил кошку, и, крепко стиснув телевизор в руках, вновь принялся исполнять задуманное. Короткая пауза из-за кошки пошла на пользу. Алекс испытывал не только боль во всех её проявлениях, но чувствовал, как отдохнули руки, и как восстанавливалась в них сила. Ощущая мощь разогретых и вздувшихся мышц, он резко встал и…, словно споткнувшись, потерял вдруг равновесие. Вновь всё смешалось, вновь ситуация вышла из-под контроля, вновь сознание затуманилось и всюду всколыхнулся бардак и хаос. Всё быстрее наклоняясь вперёд, из-за тяжести в руках, со всего размаха он сильно ударился головой об оконный блок и об угол телевизора разбил губу. Ящик тут же выпал из рук и с тяжёлым ударом упал на подоконник. Рефлекторно протянув ногу, пытаясь опереться на неё, Алекс шагнул, но подоконника не было, нога куда-то провалилась, затем почувствовался холодный и мокрый – шершавый, словно наждачная бумага – металл карниза, самый его край, который тут же подогнулся, нога соскользнула и свободно, не встречая более ни каких препятствий на пути, понеслась в тёмную пропасть улицы. Следом, по инерции, увлеклось всё остальное, вываливающееся из окна и скользящее по подоконнику, тело Алекса. В голове воцарился хаос, из глубин расколотого страхом сознания всплыли первобытные инстинкты – все конечности и всё сущее в человеке, суетливо, в безумном отчаянии, задвигалось в поисках спасения… И лишь всезнающая сфера бессознательного, заполонив расколотое, обезумевшее сознание, своей сверхупорядоченной рациональностью идеального «разума», уверенно направила руку в одном верном направлении. Рука чудом зацепилась за трубу батареи в тёмной комнате. Потоки хаоса и первобытных инстинктов в голове излились, сознание восстановилось и заняло своё прежнее место. Рассудок вернулся, мысли прояснились – всё внутри успокаивалось и приходило в порядок… И вновь всплеск сюрреализма показался в глазах Алекса! – Телевизор медленно, почти незаметно, как будто бы стал наклоняться, казалось, ещё немного и он бы скрылся от Алекса, выпав из окна. Сосредоточив всю силу в левой – ухватившейся за трубу – руке, он тут же потянулся, одновременно коленом и свободной рукой ударил по ящику и вместе с ним оказался на подоконнике, уже в полной безопасности. Изнутри разрезанная губа сочилась кровью, вкус металла заполнял рот. От удара о ровную плоскость оконного блока, лоб пылал жаром и внутренней, тупой болью. Алекс, наконец, встал и, испытывая резь в глазах, жжение в сжатых в кулак руках и острое «стекло» краски под ногами, принялся заворачивать – виновника того, от чего чуть было не выпал из окна – торчащий из ящика, длинный вилочный хвост, на который он так неудачно наступил. Связав чёрным проводом рога зеленоглазого монстра и осмотревшись вокруг, Алекс вновь присел перед телевизором, взглянул в его измазанное кровью зеркало экрана, разглядел в нём свой силуэт, свои руки и прежний – горящий желанием исполнения идей – блеск в глазах. Изо всех сил мысли – усилием воли – пытаясь напрягать утомлённые мышцы израненных рук и извлекать из них последние, оставшиеся ещё, крупицы силы, Алекс стоял на подоконнике, лицом к улице, удерживая обречённый телевизор. Лицо «статуи», в окне дома напротив, выразилось иначе, теперь оно было не только бледным, а сплошь, оцепенев от ужаса, покрылось шоковым потрясением. На подоконник чёрным пятном запрыгнула кошка, походила из стороны в сторону и вместе с хозяйкой, зоркими глазами, стала следить за событиями дома напротив. Обомлев от увиденной сцены, «статуя» даже и не заметила кошки, сил у девушки хватило лишь на то, чтоб совершить одно неосознанное, инстинктивное движение: двумя пальцами она вынула сигарету изо рта, но губы остались в прежнем положении – с круглой дырочкой посередине от несостоявшегося воскурения «лжебогам». Чёрный ящик, в руках Алекса, медленно и осторожно поднимался всё выше. Легко и мягко коснулся каркаса окна. Корпус тихо хрустел изломанной пластмассой, внутри, резкими звуками, что-то потрескивало. Алекс не спешил, он чувствовал, испытывал, он наслаждался моментом: слушая, отчётливые взрывы пульса в голове, сотрясающие всё тело удары сердца, ощущая, как вздуваются вены на напряжённых руках, и как тихое прохладное дуновение окутывает и остужает весь этот разгорячённый – мыслями – живой комок страдающей плоти. По всему его измученному – усталостью, болью и горящими в голове идеями – телу, медленно стекали капли крови и пота. Кровь из исколотых ладоней растекалась по рукам, струилась из разгрызанного плеча, текла из растерзанной груди и порванной кожи на ключице, сочилась из носа, стекала изо рта. Тонкие кровавые струи смешивались с каплями пота и красным кроплением ложились на белый подоконник. Резь в глазах вызывала слёзы… В мгновение вернулся дождь, в доли секунды усилился ливнем, налетел сильный ветер, молния на мгновение раскрасила всё вокруг белым светом, тут же раздался оглушительный гром. Бледная девушка пришла вдруг в себя, бросила сигарету во мрак двора и хриплым голосом заговорила с кошкой: - Чё за хрень?!.. Ё моё… Куда не плюнь – всюду психи!.. «Спецведомств» на вас не хватает…, напустила бы!.. Пошли, пошли! Иеза!.. Пошли!.. А то сама щас полетишь… Дождь идёт, мокро, спать пойдём… – забрав кошку, девушка быстро скрылась за створками окна, но, казалось, что призрачно-белая фигура продолжала стоять, наблюдая за «зрелищем». Чувствуя вес телевизора, рассчитывая траекторию его падения, Алекс смотрел вниз. Вновь рассыпался по тёмному двору яркий свет молнии. И одним толчком – от кистей до стоп – приложив усилия всего тела – воли и разума – он задал объекту вектор движения, передал ему импульс и, чувствуя восторг исполненного желания, наконец, выпустил телевизор из рук. Сотрясая стёкла окна, раздался гром… Едва не потеряв равновесия, видя карнизы окон на нижних этажах, Алекс покачнулся, замахал руками, вернулся к прежней устойчивости и успел проводить взглядом лишь самое окончание свободного падения тяжёлого чёрного ящика. Который, быстро вращался, разбрасывал в стороны мелкие пластмассовые осколки, вертел вилкой хвоста и в последнее мгновение тускло сверкнул из мрака отблеском зелёного «глаза»… Будоражащий сознание – восторг исполненных идей, переполнял Алекса. Радость смехом вырывалась из его растерзанной груди. Умиротворение, порядок и покой воцарились в нём, он чувствовал свободный, лёгкий ритм сердцебиения. По всему телу его приятным теплом растекалась жизнь… Телевизор был сброшен вниз. Ящик этот сине-экранный, – «который обманывает весь мир» – был сброшен в мусорный контейнер, и пульт и антенна его были сброшены вместе с ним. Остыли безумные эмоции, остывала разгорячённая плоть, Алекс возвращался в своё прежнее нормальное состояние. Дождь продолжал лить, капли сильным ветром заносило в окно. Чувствовался холод, усталость ослабевших рук и – особенно острая – боль в ладонях. Услышав, как бьются из-за ветра створки окна, он вышел обратно в комнату и закрыл за собой изрезанное ножом окно. Время «праздника» закончилось, настала пора вернуться к «рутине»… За окном лился ослабевший дождь, который, казалось, доливал последние свои остатки. Откуда-то сверху стекала вода, громко – большими каплями – ударяя по карнизу. Прошло ещё некоторое время и шум дождя на улице стих окончательно. Частота ударов капель сокращалась и вскоре настала привычная тишина глубокой тёмной ночи. - Мысли во мне…, в глубинах сознания…, стремятся на свет…, уже на подходе…, сейчас они должны прийти и излиться… - взяв новую ручку и чистый лист бумаги, Алекс вновь сидел за столом и ожидал таинственного прихода мыслей из их неизвестного, потустороннего мира. Дождь проявил свой непостоянный, изменчивый характер и вновь полился. Снова на своём инструменте заиграла «мелодию» ударная капель. Но возможному приходу мыслей это не помешало. «Музыка» дождя не только не отпугнула их, а казалось, наоборот очистила – омыла сознание, и в мыслях воцарилась вдруг полная ясность. Почувствовалась лёгкость и свобода их изложения. Ни былое ощущение «ржавости» и «сухости», ни даже полная темнота, теперь не мешали им плавно течь из тёмных глубин сознания. Пришла одна блестящая идея и тут же, несмотря, на то, что пишется вслепую, красиво и ровно записалась в абзац. Следом за ним записался ещё один – ещё больший. Затем пришла ещё более глубокая мысль, излилась ещё более широким пространством листа. Алекс едва успевал «ловить» и записывать, нахлынувший вдруг поток ясных мыслей. Дедуктивно-индуктивная механика мыслительных процессов работала на всех оборотах. Не в силах удержаться на одном месте, в «скомканном» сидячем положении – под влиянием загадочной силы вдохновения – чувствуя, что сдерживается свободный ход мыслей, Алекс поднялся и вновь кругами стал ходить по тёмной комнате. И тут, наконец, словно проснулся в сознании – исполненный желанием творить – вольный «паук» мышления и быстро бегая кругами против часовой стрелки, стал созидать свою свободную, легко текущую из волшебного метафизического нутра – искусно упорядоченную – «паутину» мыслей. Дождь закончился, за окном всё стихло и даже ветер, играющий листвой деревьев, окончательно пропал. Кружась по комнате, Алекс почувствовал, что стало как будто бы светлее и просторнее, после чего тут же увидел, как проникает из окна плотный столб света, сияющей в прояснившемся небе, белой луны. Новая Вселенная словно вспыхнула в тёмном мире сознания и, по чьей-то воле, с силой прорвавшись откуда-то извне, заполняла собой его бескрайние, но пустые пространства. Бурлящий водоворот идей всё более и более захлёстывал страницы текстом. Сильные, исполненные «солью» хлёстких замечаний, явившиеся вдруг на свет, яркие мысли, безудержно текли рекой. Алекс одиноко, быстро вращался по своей «орбите», суетно вырабатывал энергию дум, и страницу за страницей генерировал текст статьи. Описывая очередной круг по комнате, он внезапно вдруг остановился и просто оцепенел от ужаса – страх пронзил его сознание. От испуга сердце его заколотилось и тут же, в мгновение, потоки волнующейся крови с шумом заполонили голову. Алекс увидел вдруг ужасающую его – чёрную полосу всё расширяющегося дверного проёма: дверь, как и прошлой кошмарной ночью, невероятным явлением, медленно, стала открываться сама. Вновь паника, абсурд и хаос всецело охватили им. В голове промелькнула мысль о неизбежной – лицом к лицу – встрече со страшной, потусторонней неизвестностью мрака дверного проёма. С головой погрузившись в вязкое болото ужаса, Алекс неподвижно стоял на месте. И совершенно неожиданная радостная эмоция сильной волной вдруг смыла оцепеняющий сознание страх. Дверь открылась не более чем на половину, остановилась и вновь стала закрываться: по ту сторону двери не было ничего сверхъестественного – просто подул сильный сквозящий и совершенно обыкновенный ветер. Вероятно, дверь уже давно, таким образом, качалась на сквозняке, но Алекс, увлечённый различными идеями и мыслями, просто не замечал этого. Закрыв дверь плотнее, и окончательно вернувшись в прежнее своё увлечённо деятельное состояние – восстановив крепкое «полотно» мыслей, Алекс продолжал кружиться, периодически записывая всё новые и новые абзацы своей будущей статьи под явившийся вдруг спасительный свет Луны. - Как интересно…, ведь никогда об этом и не подумал бы, а тут вдруг пришло в голову… – прошёл примерно час времени и Алекс, включив скудный свет голой лампы, сидел за столом и читал на окровавленных листах свои бурно излившиеся мысли, – и ведь действительно так…, вероятно из бессознательного всплыло это замечание… А вот это явно не подойдёт…, такое уж точно никто не пропустит в печать…, хотя, можно сказать иначе!.. Да, просто переформулирую и сглажу ряд углов…, но главное-то суть – она останется прежней!.. Так… А вот эту мысль надо будет развить и чем-то усилить… Здесь тоже надо дописать и обернуть как-нибудь по-другому… Этот абзац всё-таки придётся удалить…, кажется, слишком уж перегнуто… А ещё…, ещё всё это надо бы статистикой дополнить…, подтвердить!.. И вроде бы всё… Вот она – статья-то…, явилась!.. Взяла и написалась!.. И как быстро… - Алекс взглянул на часы, было половина пятого ночи. – А теперь надо бы поспать немного… Убираться завтра буду… А дверку эту, на всякий случай, мы стулом подопрём…, нечего ей по ночам открываться… – поставив перед дверью стул и, для большего запирающего эффекта, положив на него гантели, Алекс, почувствовав вдруг – помимо всех прочих, почти угасших – пульсирующую, волнообразно проникающую в недра мозга, боль и сильную усталость, собрался спать. Включил будильник, лёг на охлаждённую кровать и испытал при этом такое приятное расслабление, в предвкушении долгожданного сна отдохновения, что почувствовал внутри какую-то радостную дрожь эйфории, вырвавшуюся лёгким, судорожным смехом. Накалённая и душная атмосфера, наконец, остыла и выветрилась, всевозможные напряжения разрядились, и в тёмной комнате привычно воцарились тишина и покой ночи, лишь изредка доносился тихий шелест кровавых листков. - Кому пришло в голову изобрести такой ужасный звук?.. – думал Алекс, вставая с кровати под звонок сработавшего будильника, и чувствуя сковавшую всю голову острую боль, словно в мышцах, испытавших длительную физическую нагрузку после долгого перерыва и не получивших в награду строительного белка. – Мозг травмируешь будильник!.. И так всю жизнь… Неужели вот так вот всю жизнь придётся вставать?.. Вот, блин!.. С самого детства завелась привычка…, сначала в детский сад с утра «травмировались»…, потом в прокрустовой школе учи… – по советским стандартам мозг ломали…, теперь вот в вуз с самого утра спешим…, потом график рабочего дня под будильник соблюдать?.. И так всю жизнь… – калечить мозг! Нет, не хочу такой жизни… Как же здесь быть здоровым?.. Вот и ходим все психами… с покалеченными мозгами… – тут представил он себе врача в белом цилиндре, очень похожего на того же стоматолога: - Это нисколько не вредно! Нет, нет!.. Наоборот это очень полезно!.. Это тренировка для мозга – хорошая закалка! – Это развивает его способности!.. Это всё очень хорошо – это так обязательно надо!.. – повествовал врач-стоматолог и, сделав испуганные глаза и подняв указательный палец вверх, закончил: - Подтверждено наукой!.. – Да ну вас учёных! – мысленно отвечал Алекс. – Что вы вообще знаете? Вы даже не понимаете – зачем мозгу столько скрытых резервов…, и вообще без понятия как их раскрыть… Вы как муравьи ходите возле компьютера и думаете: «Это наш дом…, там внутри что-то всегда жужжит, да лампочки какие-то сверкают…, а зимой там тепло» - сидел Алекс на кровати, ясно – словно видел сон – представляя образы, размышлял и смотрел в окно. Болью истерзанных ладоней, вдруг всплыли в сознании смутные воспоминания прошлой ночи. Кисти рук сплошь были усеяны микро-порезами и ссадинами. На руках и на груди, стекая по животу, застыли тёмно-красные струи. Всё тело его, ужасной картиной, покрывали пятна запёкшейся крови. На полу, на белом столе, на подоконнике – всюду были капли застывшей мёртвой крови. На скрученное и измятое, красно-белое одеяло тяжело было смотреть без содрогания и ужаса в мыслях… В пасмурном, белом свете дождливого утра, беспорядочными и страшными образами, предстала в глазах Алекса комната в красных цветах. - Помутнение рас…, что же это творится-то…, страшно становится… – всё ещё просыпаясь, глядя в окно и рассматривая беспросветные клубы туч, думал Алекс. – Да нет, же!.. Почему помутнение? - Ясность!.. Полная ясность в мыслях… Не только проснулся, но как будто бы и выспался…, даже очень хорошо выспался… Только вот голова немного поболела… Так уже прошло всё. Но где же тут помутнение?.. Никогда не чувствовал себя так!.. Превосходное состояние!.. Ясность, чистота да покой в голове…, полный порядок в мыслях!.. И даже задышалось как-то легко и свободно!.. Какой-то тяжёлый груз словно упал… – чувствуя свежую прохладу воздуха, бодрость и какой-то особенный прилив сил, пытался Алекс в мыслях точнее выразить своё состояние. – Сейчас надо бы вымыться, да хорошенько убраться здесь… И от всего этого сумасшедшего бардака и следа не останется!.. Только вот раны смыть не получится…, куда мне деть эти раны…, как мне их скрыть?.. – думал Алекс, резко и энергично поднялся и вскликнул от сильной боли в ушибленном правом колене. Открыв забаррикадированную дверь, слегка хромая на одну ногу, но с ясностью в голове, Алекс отправился в ванную. Завершив водные процедуры и все прочие утренние дела, приведя себя и комнату в порядок, плотно позавтракав и попивая кофе, Алекс читал свои ночные записи. Разворачивал мысли, формулировал их иначе, что-то дописывал, что-то удалял и, вскоре, закончив редактировать пропитанные кровью листы, стал переписывать материал на чистовик. Обработанные йодом раны ладоней раскрывались вновь, и опять жгучая боль пронизывала руки, белая чистая поверхность, неизбежно, в очередной раз «украшалась» пятнами красных «цветов». - Вот теперь всё отлично!.. Вполне адекватный материал получился… Статья готова!.. – закончив переписывание листков, вновь слыша громкое щебетание воробья, Алекс собирался к выходу, и в последний момент вдруг вспомнил: - А статистику?.. Где мне можно будет получить эту статистику?.. Так чтоб официальную, да ещё и по образованию?.. К тому же обязательно за несколько лет…, ведь здесь надо тенденцию проследить… Наверное, именно там… - возле «Дома Актёров»…, в том самом – «высшем спецведомстве по универам». Да, именно там!.. По пути надо будет заехать… А если цифры окажутся не в пользу моих мыслей…, что тогда?.. Нет, здесь всё уже настолько очевидно, что иначе быть просто не может… Хотя…, хотя есть сомнения… Ну всё! Поеду и проверю! Жребий брошен – «пан или пропал»!.. Обсудили? В печать! «Высшее спецведомство по универам» – словно скрываясь за двумя театральными масками «комедии» и «трагедии» – находилось сразу за зданием «Дома Актёров», на стене которого и висел этот, исполненный в металле, символ актёрского искусства. Во всей сознательной деятельности человечества – если присмотреться – так или иначе, проглядывается вездесущая «сверх рука» - согласно официальной (фрейдистской) психологии – бессознательного. Но какое значение заключалось в этом случайно-сложившемся «образе-картинке» – остаётся загадкой. Может, кто-нибудь из исследователей бессознательных проявлений в рукотворных объектах когда-нибудь и разгадает заключённый в «образ» смысл. Облачённый в новый стиль одежды – сознательно сменив имидж – Алекс вышел из автобуса и под лёгкий накрапывающий дождь, пройдясь по ухоженному тротуару, подошёл к тяжёлому массиву деревянной двери. Дверь «спецведомства», как сразу же выяснилось, была не только тяжёлой – какой-то мощный и очень тугой механизм, изо всех сил сопротивляясь внешнему воздействию, казалось, сдерживал её открытие. С большим трудом проникнув в стены учреждения, Алекс был остановлен охранником. - Ты куда?.. – грозным голосом спросил выглядывающий из окошка спецбудки круглолицый охранник с большими усами. - Здрасти… За статистикой… - ответил Алекс. - Паспорт, студенческий…, что там у тебя?.. - Э-э… - Документ, документ давай!.. - Секунду… - Сразу, с документом в руках надо входить! – выражал недовольство охранник. - Вот, пожалуйста… - достал Алекс свой просроченный студенческий билет. Охранник принял документ, сделал специальные записи в журнале посещений и направил посетителя в кабинет №3. Алекс прошёл в безлюдный, тихий и очень светлый коридор с высокими потолками, со всех сторон обклеенный гладкой и какой-то особенно блестящей и красивой плиткой. Под впечатлением, осматривая красоты помещения, пройдя почти до середины коридора, он стал искать нужную дверь, которая в итоге оказалась в самом начале – у входа в помещение. - День добрый! Где я могу получить статистику по высшему образованию в регионе?.. – войдя в нужную дверь, спросил Алекс. - Что?.. Ещё раз, пожалуйста… - отозвалась, увлечённая своим умственным трудом, девушка, которая сидела перед экраном компьютера, ближе всех к двери. - Статистика по высшему образованию у вас есть?.. - Зайдите в 7-ой кабинет, спросите у них, мы этим не занимаемся. Алекс вновь пошёл по коридору в поисках нужной цифры на двери, которая оказалась в самом конце помещения. - Добрый день! Мне нужна статистика по высшему образованию. Где я могу её получить?.. – спросил Алекс у единственного обитателя кабинета – бородатого человека лет сорока, который, с серьёзным деловым видом, тоже сидел перед компьютером. - Статистику?.. А зачем вам статистика?.. – ответил человек в костюме. - Из «Студенческого журнала». Для публикации материала нужна общая статистика по высшему образованию… - А! Журналисты что ли?.. Нет, нету у нас статистики – не ведём. Идите вы на… второй этаж, там – в 10-ый кабинет, спросите у них. Алекс поднялся на второй этаж и зашёл в 10-ый кабинет. - Добрый день! Из «Студенческого журнала». Я могу получить здесь статистику по высшему образованию?.. - Чё? Статистику?!.. С роду здесь не было никакой статистики… Это вам надо не сюда, а в 3-й кабинет, идите туда там и спросите…, зачем на второй этаж-то поднялись… - выразив на артистично-подвижном лице смешную эмоцию брезгливого удивления, почти испуга, сердито ответила пожилая женщина. - Так к вам направили, вот и поднялся… - закрыл Алекс дверь и спустился на первый этаж. - Ходють всё, ходють…, спокойствие только возмущают…, не знай чего ходють…, давно пора уже понять, что нечего сюда ходить…, а они всю ходють да ходють…, не понимаю чё зря ходють, – играя в какую-то непонятную компьютерную игру типа «тетрис», пробормотала себе под нос пожилая женщина из «спецведомства» и громким скрипучим голосом вдруг воскликнула: – Эй, Мариванна, когда на обед?!.. - Ещё полчасика! Бочёк у ягнёнка плохо прожарился!.. – отозвалась сотрудница «спецведомства», а сама в этот момент на скорости 350 км\ч, на вишнёвом Lamborghini, неслась к финишу. Алекс вновь вошёл в 3-й кабинет. - Сказали, что статистика у вас… - Как это у нас? Нет, нету у нас статистики. У них, у них статистика!.. - У них, сказали, тоже нет… - Ну, раз у них нет, то у нас тем более… - Так, а где же мне тогда взять статистику?.. - Я же вам говорю в 7-ом кабинете!.. - Так я же говорю, что к вам направляют…, у них там ни у кого нет: в 7-ом сказали, что вообще не ведут статистику, и направили в 10-й, а там тоже, говорят, нет, и направили к вам… - Ну, если в 10-ом нет, то у нас и подавно!.. - Где здесь у вас можно взять статистику?.. – произнеся медленно и с расстановкой, начал Алекс с самого начала. - Шутите?.. Щас ведь охрану позову! – пригрозила девушка. - А зачем мне охрана? Вы мне статистику дайте, это ваша обязанность!.. - Вам же говорят – нет здесь статистики! Идите в 7-ой!.. - Российская национальная забава – «футбол» «спецведомств» с населением вместо мяча, - подумал Алекс, и более ничего не спрашивая, скорее направился к выходу. И только он хотел уже выйти, как услышал за спиной голос охранника из спецбудки: - Эй, куда направился? Вернись назад! – Выписаться надо!.. Алекс вернулся и снова предъявил документ. Охранник долго искал нужную строчку в журнале, тяжело дышал, то и дело поглядывал в документ, но всё никак не находил похожей фамилии, отчего вдруг сердито заговорил: - Так…, не понял…, нету тут тебя, дружок…, не входил ты сюда… Говори, откуда взялся?!.. А!.. Вот же, нашёл таки… Хе-хе!.. Смотри-ка, как повезло…, а то б совсем не вышел бы отсюда! Хе-хе!.. Алекс не проронил ни слова, а лишь побледнел, а как «повезло» так сразу же и покраснел, взял документ и скорее устремился к двери. Но, почти уже у выхода, заметил вдруг «доску объявлений» и, особо не надеясь – а так лишь, на всякий случай – подошёл к освещённому стенду. Рассматривая различные информационные листы, взгляд его уловил вдруг большую смесь процентных чисел, среди которых, вызывая всплеск смешанных эмоций, оказалась та самая – столь нужная, и очень показательная – соответствующая, изложенным на кровавых листах, мыслям – статистика за несколько лет по высшему образованию в регионе. Довольный достигнутой целью, Алекс, несмотря на приложенное усердие при открывании двери и потраченное, на беготню по кабинетам, время, с улыбкой вышел из «высшего спецведомства по универам». - Эй, дядя Ваня!.. Никого больше не пускай - обед у нас!.. Придумай там что-нибудь…, скажи «день сегодня не приёмный»! Не пускай сюда всяких…, пусть не ходють здесь зря!.. Спокойствие только возмущают… – вновь с артистичной живостью на лице, обратилась пожилая женщина из 10-го кабинета к усатому охраннику. - Ярар, Залия-апа! Будет сделано!.. – отвечал страж спецведомства. - Отчего в этих учреждениях всегда такое отношение к людям? – пройдя сквозь торговую площадь «Караван-Сарая» и выйдя на улицу под моросящий дождь, думал Алекс, направляясь к факультету, на запланированные по расписанию две пары. – Это обобщённый срез общественного состояния?.. Или может это искусственно выращенная среда – порождение той самой бюрократии?.. Вековые традиции?.. А может это преднамеренно воссозданное явление?.. Может самые верхи – элиты «спецведомств» все вместе встречаются на «спецсъездах»… - как раньше-то было: на балах!.. – договариваются там о «тенденциях» в стандартах поведения… - о том как надо правильно общаться с «населением». А скорость распространения «неписанных указов» обеспечивается близостью связей, тесностью чиновничьих контактов… Если предположить, что они там все родственники друг другу, друзья – все свои…, все друг с другом знакомы – всё одни семьи, то конечно информация в такой «среде» быстро распространиться по нужным головам и не выйдет за пределы «среды»… И ведь все как один знают как обращаться с «чужаками», у всех одна и та же реакция на «чужаков»… Ведь это сразу всё объясняет. По какой же ещё причине возможны такие однообразные «традиции» в «спецведомствах»?.. Где найти ответ? – Ответа нет… Как и прежде, сделав небольшую дугу и обойдя сквер «Неизвестного» поэта, Алекс прошёл в плотные «заросли» разноцветных домов и, по привычке, подошёл к правой двери факультета, бесполезно подёргал её, вспомнил о перемене входа-выхода и вошёл в другую. - Привычка хорошая вещь, но бодрый разум лучше. Разум не спи!.. – подумал Алекс, прошёл в холл заведения, поздоровался с двумя женщинами-вахтёрами сидящими за стеклянной ширмой, прошёл дальше и, к всеобщему недовольству – нарушая «обеденный час» – методистов, вошёл в деканат, вышел с журналом и отправился в тёмные коридоры искать аудиторию с группой. Услышав знакомый громкий смех, Алекс прошёл в аудиторию №8, где царила беззаботно-радостная атмосфера веселья и в приподнятом настроении, со счастливыми лицами сидели Перуджа и Белла. - Привет! Ха-ха-ха!.. - Привет… - А мы вчера в оперу ходили, - с нескрываемой хвастливо-довольной улыбкой произнесла Белла, обращаясь к Алексу. - Вот до сих пор и смеёмся! Ха-ха-ха!.. – радовалась Перуджа культурному просвещению. - Комедию слушали?.. – даже не улыбнувшись, с каменно-сосредоточенным лицом, не проявляя интереса, а лишь соблюдая принятые нормы поведения в обществе, спросил Алекс, присаживаясь за последнюю парту. - Ха-ха-ха!.. Нет! Трагедию смотрели! Ха-ха-ха!.. – смеялась Перуджа, а в ответ увидела лишь неожиданный отстранённый взгляд, хмурые брови и, выражающие скрытое недовольство, содрогнувшиеся, словно от боли, мышцы лица, отчего сама перестала смеяться и, стараясь как можно серьёзнее, спросила: - Чё статья не написалась?.. - Нет… - Нет – «да», или нет – «нет»? Ха-ха-ха!.. - Нет – да… - с прежней отстранённостью, проявляя какое-то равнодушие, серьёзно ответил Алекс, находясь где-то далеко – в плену своих мыслей и «новых взглядов». - Эк… - недовольно произнесла Перуджа, подумала: - Что за ещё неучтивости такие?.. Грубиян! Вообще не буду с тобой разговаривать!.. – и повернулась к Белле, которая хмуро, с непонимающим взглядом глядела на странного, вдруг изменившегося, одногруппника, и думала: - Что это ещё такое?.. Отделаться от нас хочет что ли?.. А вот специально щас пристану! – и тут же, надумав тему, просияла лёгкой улыбкой и спросила: - Сколько у тебя теперь «энка» стоит?.. - Всем бесплатно до конца сезона… - подняв голову, увидев непривычно-серьёзное, тревожно-ожидающее выражение на лице Перуджы, ответил Алекс и, словно вдруг вспомнив, взглянул на журнал, хмуро подумал, вдруг что-то решил и, вскинув брови, серьёзно обратился к Белле с предложением: - А давай ты теперь будешь ставить их… - Не хочу! Чё я дура что ли?!.. Сам взял – сам и ставь… - в мгновение ока налетел неудержимый разрушительный тайфун, и тут же, раскрасив мимику эмоциями злости, ненависти, обиды и глубокой досады, Белла повернулась к Перудже в надежде найти в ней понимание, поддержку и успокоение. Но, не известно по какой причине – может потому, что так и не нашла в лице подруги нужной ей черты выражения поддержки – тут же вдруг обиделась и на неё, затем повернулась к доске и, вероятно, найдя её вид скучным, однообразным и пустым, обиделась снова, после чего развернулась к окну, где так удачно мелькнул Грецкий, немного успокоилась и гневно стала посматривать на Алекса. В аудитории воцарилась тишина и сложилась неприятная атмосфера испорченного праздника. - Я не сам взял…, мне дали… – чувствуя, но не обращая внимания на неожиданно изменившиеся «погодные явления», задумчиво ответил Алекс, и, вглядываясь в сверкающие молниями глаза Беллы, подумал: – А действительно…, взял бы да отказался…, кто меня заставлял?.. Вот так, наверное, и в ГУЛАГи отправляли миллионы людей – руками самого же населения… – и тут же вслух серьёзно прибавил: – Давайте сожжём его и устроим вокруг обрядный танец… первобытных студентов… - В деканате! Ха-ха-ха… – смеясь, вдруг добавила Перуджа, но ощущение натянутости и напряжения по-прежнему сохранялось. - Чего смеёмся?.. – вошла в аудиторию Изольда и привычно расположилась вблизи преподавательского стола. - Алекс анекдоты про методистов рассказывает! Ха-ха-ха!.. - Ну-ну!.. Снова лживые факты пересказываешь?.. – иронизировала представитель первой парты, по привычке ориентируясь на старые «ярлыки», но не услышав и не найдя на лице студента никакой ответной реакции, иронично нахмурилась и, не понимая в чём здесь дело, скорее заговорила с сердитой – пережившей «стресс сильных эмоций» – Беллой об их общей статье. Наконец в аудитории собралась вся группа, прозвенел звонок на пару и все стали ожидать, неизвестно где задерживающегося, преподавателя журналистского мастерства. - Где ходит этот Грецкий?! Звонок прозвенел, а его всё нет!.. – хмуро на лице, но с тревогой в душе, беспокоилась Белла. - В греческом зале, в греческом зале… Ах Аполлон, ах Аполлон… Ха-ха-ха!.. Все смеялись, о чём-то всё шутили, разговаривали друг с другом. Алекс одиноко сидел у окна за последней партой, грозно молчал и сосредоточенно, почти без движения, внешне казалось отстранённо и рассеяно, но, глубоко чувствуя окружающую ситуацию и контролируя ход ясных мыслей, о чём-то усиленно думал. Если вчера, под влиянием сильных впечатлений, наблюдалось в нём лишь беспокойство, взрывная суета и беспорядочность мыслей, которые всплывали на зримую поверхность в виде тревожного волнения, некоторой рассеянности поведения и отстранённости от привычной жизни мира, пред увлечением вдруг раскрывшимся новым, то теперь наступил этап какой-то упорядоченности неожиданных взрывных процессов, которые постепенно, приходя к спокойствию и, может быть, полному умиротворению, стали подчиняться закономерности уже нового внутреннего мира – наблюдались в нём теперь лишь следствия прошедшей, загадочной силы: в сознании царили порядок и покой, присутствовала ясность в строгих мыслях, и словно какая-то рассудительность отпечаталась в его лице… и, может быть даже, что-то похожее на глубокомыслие. - Привет! Как дела?.. - наконец, появился в аудитории преподаватель, и с тяжёлым грохотом поставил свой толстый портфель на преподавательский стол. – Ой!.., это… ваза… - сестрёнке на день рождения! - Была! Ха-ха-ха!.. - Ну что? Семинар у нас сегодня?.. Кого-нибудь родили на свет?.. Написали?.. Готовы уже чего-нибудь озвучить? – выкладывая на стол рабочий инструментарий, Грецкий тут же, перешёл к теме семинара и засыпал студентов вопросами. - Прямо в театральном кресле рожала! – Под гремящую музыку Вагнера – в муках корчилась! Ха-ха-ха!.. - Да, всё прошло успешно… - серьёзно, с глубокомыслием на лице, ответил Алекс и достал из тетради, исписанный неровным подчерком, покрытый кровавыми пятнами, лист бумаги. - А эт что за лист такой грязный? Рисовал что ли? Надо было как-то отдельно, что ли…, поаккуратнее… - пройдясь по аудитории, вдруг заметил Грецкий. - Художник не может работать «как-то отдельно» и быть в стороне…, это всё должно быть вместе…, всё должно плодотворно взаимодополнять друг друга. Он должен чувствовать жизнь, видеть её во всех проявлениях – по возможности рассмотрев все её детали…, обязательно! – в неразрывной связи с ней…, по-другому делать этого никак нельзя… - усиливая выразительность глубокомыслия на лице, объяснял студент преподавателю. Грецкий грозно взглянул, на мгновение – уводя в сторону глаза, словно спеша догнать хвост ускользнувшей от него мысли – о чём-то подумал, громко сглотнул и больше ничего не ответив, перешёл к семинару: - Итак ладно…, давайте сразу к делу приступим… А какое у нас дело?.. Ах да!.. Поехали озвучивать материалы… Ну…, кто первый риск… хочет показать себя?.. - А вы знаете…, мы рубрику в журнале будем вести… - донеслось с первой парты. - Нет, не знал. А какую рубрику? В каком журнале?.. - В «Студенческом»…, нам редактор предложила вместо того чтобы лекции писать – практикой заняться…, у неё свободная полоса была и вот она решила нам её отдать… А рубрика называется, - только не смейтесь: «Студ Big Bang»! - разъяснила Белла и сама засмеялась. - Ну, здорово! Поздравляю!.. То есть наши материалы планируете там публиковать?.. - Наши, а не ваши… Ха-ха-ха!.. - Смотрите, как дело пошло!.. Отлично!.. И вам опыт и мне… «не хворать» с вами!.. То есть я теперь, в какой-то мере, ответственный за вашу рубрику получаюсь… - Получаетесь!.. – смеялась Перуджа. - Так, ладно…, это всё хорошо, только давайте уже семинаром займёмся… Давайте, с кого начнём? Кто зачитает своё творение?.. - Давайте я начну… - взяв в израненные руки свои окровавленные листки, с каменно-жёстким, суровым выражением на лице, проговорил Алекс после затянувшейся паузы. Все – не замечая, но словно чувствуя, какую-то непонятную и тревожащую их, перемену в человеке – приготовились внимательно слушать… Не сообщая никаких эмоций, с каким-то железным автоматизмом сохраняя ровность интонации, хладнокровно звучал в аудитории монотонный голос Алекса. Прошло несколько минут и хриплые звуки голосовых связок его вдруг прервались… В аудитории воцарилась гробовая тишина. - У меня всё… Хладнокровно зачитанная статья отобразилась бледной хмуростью на лице преподавателя и каменно-серьёзными выражениями на лицах студентов. Все молча увлеклись размышлениями, «переваривая» услышанное. Один только Рок вдруг обернулся, вопросительно посмотрел на кровавые листы, перевёл удивлённый взгляд на Алекса, пригляделся внимательнее и, заметив слегка треснувшую губу и едва видимое тёмное пятно на лбу, тут же, изобразив на лице эмоции ужаса, с прежней задумчивостью отвернулся обратно. Крепко скрестив на груди руки и невольно расхаживая по аудитории, Грецкий, подошёл к студенту поближе. Щурясь сквозь очки, посмотрел на него с выражением вопроса: «Ты ли это?». Убедился, что подмены нет, и продолжил расхаживать по аудитории с тем же видом, с каким однажды, вспомнив программу третьего курса, испытал «культурный шок». - Ну, давайте!.. Что молчим-то?! Обсуждаем, обсуждаем… - активно жестикулируя, и ещё как следует не «переварив» услышанное, выкрутился Грецкий. – Высказываем свои мнения…, замечания…, кто вообще, что думает по поводу услышанного… - Я думаю… Алексу ещё слишком рано браться за такие серьёзные и животрепещущие социальные проблемы…, ему бы ещё веселиться и жизни радоваться…, а не вековые вопросы человечества вскрывать, - вдруг серьёзно высказалась Перуджа и добавила: - Ну как? Ответила я на «зачёт»? Ха-ха-ха!.. - Вот продолжишь в том же духе и до сессии сдашь мне все материалы – то, во всяком случае, можешь надеяться, – со сложными процессами мышления на лице, ответил Грецкий. - Как-то сухо… - прокомментировал Рок. - «Сухо»… в каком смысле?.. – спросил Грецкий. - Всё в общих чертах…, без основной идеи что ли…, расплывчато и…, не понятно, что конкретно хотел сказать автор… И, кстати, какой это жанр?.. - Да, какой-то основной проблемы здесь не видно… Как-то всё вместе… и всё как-то в общем… Надо будет подкорректировать потом…, ковшом экскаватора как будто ковырнул…, много лишнего взял… А вот с жанром…, да сложно определить…, но скорее… ближе всего это к эссе…, да именно эссе… - жанр на грани журналистики, литературы и публицистики…, да ещё и философия тут же… где-то рядом… - задумчиво ходил по аудитории преподаватель. - Поэтому всё в общем! Ха-ха-ха!.. - Да…, наверное… Все высказались?.. Есть ещё что добавить?.. – «переварил» Грецкий эссе Алекса, с какой-то серьёзной мыслью посмотрел на него, и продолжил семинар дальше. - Ладно… Ну, ни чего так материал… - очень даже хорошо…, правда, неожиданно немного…, чего-то другого можно было ждать…, но не такого… Ладно, поехали дальше!.. Кто следующий?.. Следующим был Комикс-Мен с материалом о «ЖЖ», затем сам же Грецкий, под вдохновляющее, в данном случае, молчание аудитории, подробно и тщательно, словно продолжая отвечать на вопросы, разбирал интервью Рока. Живо и, с общим смехом, обсудили «оперный» репортаж Перуджи, перешли к статье написанному в соавторстве про диеты и, наконец, добрался преподаватель до Элиабель: - Так, отлично! И кто у нас ещё остался?.. - Я… – тихо произнесла Эли. - Хорошо! Давай зачитывай! Теперь твой материал обсудим!.. – в приподнятом настроении, весело работал Грецкий со студентами. - У меня ничего нету… - тихо и с трудом вымолвила Эли. - Что?! – закончив весело расхаживать по аудитории, сел преподаватель за свой стол. - Не написала я ничего… - как и прежде тихо, отвечала студентка. - Не слышу я тебя, пересядь поближе, вот сюда… - указывая на первую парту – на место перед собой, ответил Грецкий, снял часы с железным браслетом и, сделав болезненную гримасу, с большим хрустом размял пальцы. Эли не спорила и пересела. - Ну…, давай, что там у тебя?.. – с притворной ноткой вежливости в голосе, преподаватель начал диалог с самого сначала. - У меня ничего нету… – повторился студент. - Почему у тебя «ничего нету»?.. – играя свою роль, уверено продолжал допрос Грецкий. - Не знай… Я пыталась, но у меня ничего не получилось…, ну не умею я писать… – неправдоподобно оправдывалась бедная Эли. - Хм… Интересно дело выходит… Как это не умею?.. Нет такого слова…, не существует такого явления в природе… Всё растёт… Всё развивается… Прогрессирует! Движется!.. Всё учится… - Всё стремится к совершенству… Понимаешь?.. Нет такого слова… - «не умею». Есть слово: «не хочу»!.. Есть слово: «лень»!.. Есть слово: «да ну тебя препод к лешему – гулять я пошла!»… А слова «не умею» в природе не существует… Да!.. Вот так бывает… Понимаешь?.. – внимательно разглядывая часы, не обращая ни малейшего внимания на пытаемого студента, медленно и размеренно, подбирая слова, вёл свою пояснительную речь преподаватель, в надежде получить желаемый результат. - У вас может и нету, а у меня есть!.. – неожиданно громко огрызнулась Эли, и села к преподавателю боком, подперев голову рукой. - У тебя выхода «нету»…, просто-напросто… Понимаешь?.. Я ведь уже решил, что все получат автоматический зачёт… Я уже решил, что все вы обязательно напишете по всем жанрам… А планы свои я ой как не люблю переписывать… – честно сказать, никогда этим не занимаюсь… Придётся тебе сейчас как-то быстро научиться… писать. Иначе быть просто не может… Ты же на кого учишься?.. Понимаешь?.. Так что… никак ты не выкрутишься… Нет у тебя другого выхода… - не существует его в природе… Обязательно придётся что-нибудь написать… Как думаешь, буду я из-за тебя планы переписывать?.. А?.. - Конечно, будете!.. – не глядя на Грецкого, обиженно фыркнула Эли. - Здесь я с тобой вынужден не согласиться… И даже более скажу: здесь ты, к сожалению – понимаешь?.. мне самому жаль тебя…, врагу не пожелай, что называется, оказаться в твоём положении – но здесь ты совершенно не права… Придётся тебе как-то… сотворить чудо!.. и просто суметь… написать статью. Ну…, что с тобой сделать-то?.. - Да принесу я! Принесу! На следующую пару принесу… – сдалась Эли. - Что принесёшь? – торжественно произнёс обрадованный Грецкий. - Статью! А что ещё надо?.. - Какую статью? О чём она будет? В каком жанре?.. - Про здравоохранение… - Это целая громадная сфера, о чём конкретно? - Не знаю я… Я ещё не думала… - Ну, вот и хорошо…, сейчас самое время подумать. - Я не могу думать в такой обстановке! - Нет… Понимаешь?.. Нет такого слова… Есть слово: «не хочу»!.. Есть слово: «отстань от меня педагог!»… А мысль рождается вне зависимости от обстановки…, ей всё равно где родиться… Понимаешь?.. Главное чтоб сам студент начал думать…, сел бы чтоб…, и сделал бы дело. Да?.. И тогда добрый муч… учитель мучить никого не будет… – с болезненной гримасой, случайно оговорившись и схватившись за голову, вразумлял преподаватель студента, и как мог, пытался вытянуть из него ценные мысли. - Да принесу я, принесу! вашу статью!.. - Эх… - расстроившись, вздохнул Грецкий и отпустил на волю измученного студента: - Ладно, иди… Бедная «мышка» Эли пулей «сверкнула» на прежнее место - подальше от мучителя «кота» Грецкого. - Хорошее получилось занятие сегодня!.. – закончив обсуждение материалов, продолжал преподаватель пару. – Давайте этой заданной планки и будем придерживаться в дальнейшем… Меня… Вот так вот работать!.. - Меня устраивает!.. Молодцы! Сегодня, постарались!.. Выше можно, но никак не ниже!.. Идёт?.. – активно жестикулируя и весело расхаживая по аудитории, обратился Грецкий к студентам, но студенты дружно промолчали, и преподаватель, уступив единству «общественного мнения» по заданному вопросу, не настаивал на ответе, а продолжал вести пару к окончанию: - И когда рубрика-то ваша выходит?.. - Наверное, уже в следующем номере выйдет. Вообще, по идее, сегодня пара, - отвечала Изольда, - но она просила созвониться с ней, когда мы будем готовы… - Ну, хорошо тогда… Свою часть работы я выполнил. А с вёрсткой и корректурой вам в редакции помогут… С чувством исполненного долга передаю вас в руки редактора журнала… Ладно…, чего ещё?.. всё вроде сказал…, следующей парой значит лекция у нас, да… - не забудьте… Ну, удачи вам с рубрикой!.. Держите меня в курсе… И прозвенел звонок на перемену. - Позвоните, кто-нибудь редактору… - напомнила Изольда, - скажите, что мы с материалами идём… - Да, пусть там полосу уже готовят… – хмуро добавила Белла. - Разогреют для нас! Ха-ха-ха!.. - Сейчас всё сделаем… – сказал Рок, созвонился, предупредил и обо всём договорился. Вновь ступая по влажному и скользкому асфальту, обходя лужи и грязь, сквозь холодный ветер и крап дождя, под небом, которое беспросветно заволоклось густыми тучами, растянутым «войском» шла группа студентов в редакцию журнала. - Что же значит этот «ДОМ П…»?.. – подходя всё ближе к редакции и увидев большие буквы здания, думал Алекс. – Какая же загадка кроется здесь?.. О чём говорит эта буква? Что пытается сказать?.. Чей это «ДОМ»?.. Вот никому не надо объяснять: о чём кричат «горящие телебашни», здесь абсолютно всем – без лишних слов…, вопросов и подсказок – сразу всё понятно…, стоит лишь немного призадуматься о знаковости вещей в мире…, почувствовать символичность в окружающих закономерностях. И даже можно не вести знакомства с Фрейдом и его теориями – всё как «дважды два» - на голой ладони, да ещё и под светом… Но вот здесь-то вот что? Как же понять, что означает этот «ДОМ П…»? Хоть бы подсказку какую найти… Да и кто загадал такую сложную загадку?.. Кто знает? У кого-нибудь есть ответ?.. Ответа нет… – размышлял Алекс, безнадёжно задаваясь вопросами. Подходя к крыльцу здания он заметил двух сотрудниц «ДОМа П…», которые словно две школьницы-отличницы, скрываясь от учителей, ходили не в общую для всех курилку, а куда-нибудь за угол, где никто их не увидит. Сотрудницы в коротких юбках, несмотря, что одной из них было уже лет за сорок, стояли у торца здания в тени густых кустов сирени, где вероятно искали «информационный повод» и дымили. Хорошо что это всего лишь сотрудницы «ДОМа П…», а не журналисты – служители правды – которых ещё называют – «учителями общества». Студенты прошли «паспортно-визовый стол» и рискнули попытать счастья у заколдованных лифтов. Радостные эмоции переполняли студентов: сердце их ёкнуло, дыхание, от гормонального всплеска, перехватило – двери лифта неожиданно оказались открытыми, а в самом лифте страшной, пугающей картиной виднелось: как чья-то – вероятно, главного редактора главного официоза региона – большая и толстая рука тянулась нажать кнопку лифта. Студенты дружно рванули. Впереди всех бежала Белла и, привлекая внимание всего местного населения, на весь вестибюль «ДОМа П…» кричала руке: - Сто-о-ой!.. Но скорость реакции то ли редактора, то ли его руки, оставляла желать лучшего и кнопка уже загорелась тревожным красным светом – двери лифта неудержимо и быстро стали закрываться пред опоздавшими студентами. И вдруг сумка всё той же Беллы вмиг пронеслась по воздуху и идеально – точь-в-точь – «секунда в секунду» успела спасти группу от опоздания, застряв в щели закрывающихся дверей… Двери лифта открылись. - Молодец Белла! Ты герой! Ха-ха-ха!.. Грозный, но довольный взгляд боевой Беллы буквально прибил в угол главного редактора главного официоза региона, с испуганными глазами взиравшего на группу – неизвестно откуда взявшихся и непонятно чего желающих – студентов. Студенты рискнули – попытали счастье и добились его!.. Редактор, проехав пару лишних этажей, в самых вежливых выражениях попросившись на выход, наконец, был выпущен сжалившимися студентами. Но вдруг вошли другие сотрудники «ДОМа» и лифт послушал их, проигнорировав желание группы подняться на седьмой этаж. Входили одни сотрудники, выходили, вместо них появлялись в лифте другие. Прошло уже минут десять, а студенты, совершенно без всякого на то желания, всё катались и никак не могли заставить лифт исполнить их волю и довести группу до нужного этажа. - А ну поехал наверх! Гад!.. – не удержавшись, заговорила Белла с лифтом и ударила своей волшебной сумкой по кнопкам. Дело действительно странное, но заколдованный лифт сразу же доехал до седьмого этажа, совершенно бесшумно открыл двери, и показалась знакомая – коридорная тьма «Студенческого журнала». - Да ты Бэлка колдун! Ха-ха-ха!.. - Двери расколдовала… - в восхищённом удивлении произнесла Изольда. - Сумка-выручалка… - смеялся Комикс-Мен. - Нашлось всё-таки «противоядие»… - пошутил со студентами Рок. - Будет знать в следующий раз! Нечего играть с нами… Понял?.. - продолжала Белла разговаривать с лифтом, который тут же закрылся и студенты оказались в полном мраке. Вновь на ощупь благополучно пробравшись в кабинет «главреда», студенты расселись, и началось обсуждение материалов. Просмотрев и прослушав часть работ, редактор дала «добро» на их публикацию и направила студентов к корректорам для набора и попутной правки в «нужных» местах. Открывалась студенческая рубрика материалами Рока, Комикс-Мена и Алекса, оперный репортаж и статья о диетах должны были пойти уже в следующий номер. Завершив редактуру текстов и передав материалы верстальщикам журнала, группа довольных студентов-журналистов, наконец, освободилась и вновь решила попытать счастье у лифтов. Но волшебная сумка Беллы больше не работала. Лифт обиделся и не в настроении был гудеть и скрипеть своей хитрой механикой, поэтому так и не поднялся за студентами, а соседний хоть и поскрипывал, но строго придерживался своих твёрдых принципов и специально не открывался, несмотря на усиленное воздействие сумки. Студенты, вынужденные спуститься по лестнице, вновь столпились группой на крыльце большого здания: кто-то решал какие-то вопросы, кто-то в очередной раз договаривался о встрече в опере, а кто-то просто стоял в стороне и думал: - Может это знак? Может это и есть тот самый говорящий символ? Символ-подсказка!.. Может это ответ на мой вопрос?.. – с серьёзным выражением на лице, – в котором лёгкими чертами проявлялась душевная боль человека: гнетущая, разъедающая изнутри пространство внутреннего мира, мучительная скорбь прозрения – размышляя о глобальных вопросах вновь и вновь рождавшихся в его глубоко потрясённом, внезапно перевернувшемся сознании, отстранившись от толпы и не поддерживая её смех, думал именно Алекс. Глядя на большую доску рекламных объявлений – где в наклеенных друг на друга красочных листах, выделяясь крупными разноцветными буквами – видел он, как складывалась случайная надпись: «…АШ ДОм ме…», «…ного ПРЕДприНИмАТЕЛЬстВА БЕЗза…». Но совершенно не заметил другого случайно сложившегося «коллажа»: красноголового злорадного чёрта, недавно виденного на рекламном щите, а из другой рекламки чей-то тычущий указательный палец, и такая же разноцветная надпись из случайно встретившихся букв: «…ступает Анн…», «…пади и ТЫ в…», «…ем продалСВОЮ ПРИЗНА…», «…ской дуШУ…», «…ад?!». Простояв на крыльце здания ещё минут пять, студенты, наконец, стали прощаться и, слово за слово, предложение за предложением, получилось так, что вся группа решила пойти в гости к Перудже есть её «собственного приготовления» мясной рулет. И лишь Алекс, удерживая в памяти надежду – реализовать свои намерения, не проявив ни эмоций, ни заинтересованности, как ни в чём не бывало – даже не силясь проявить вежливость – отчего вышло как-то грубо, отказался, и всё дальше отдаляясь и проваливаясь в глубины своего нового сознания, не спеша, размеренным шагом, под холодный накрапывающий дождь, направился к остановке. Визит в библиотеку Алекс прошёл в самый конец автобуса и, сев на свободный, самый последний ряд кресел, глубоко погружаясь в свои планы, идеи, мысли, поехал в «Студенческую библиотеку». Думал он о переменах в жизни, о прояснившемся взгляде, вспоминал кошмарную ночь, после которой начались странные метаморфозы сознания, аффективное безумие с чёрным ящиком, и просто наблюдал за людьми, продолжая размышлять о своём месте в мире и о самом вселенском мироздании частью которого он себя так глубоко почувствовал. Под влиянием загадочной силы, вдруг вырвавшись из общего пути на свой собственный, он всё же продолжал, пытался жить как прежде, но лишь какой-то призрачной фигурой шёл со многими его окружающими по широкому пути жизни. И как он не пытался войти в сыгранную им привычную роль, прежним быть уже не получалось: словно лишь тень осталась на его месте и продолжала движение по старому пути – проецировался в прошлый мир внешне знакомый, но всё же лишь поверхностный, остаточный и бессмысленный образ. Осторожно, но уверенно, делая непривычные и тяжёлые первые шаги по тонкой нечёткой тропинке нового мировоззрения, вся недостижимая для обитателей широкого пути и непостижимая их сознанием, вдруг вспыхнувшая, новая суть человека утверждалась всё крепче. - Тонкая нить вольфрамовой спирали испаряется и в комнате становится темно. Микроскопический изъян в глубинах «живой» лампы приводит к её внезапной «смерти» и лампа, потеряв главную свою функцию, никому ненужной превращается всего лишь в мусор. И никто уже не починит её. Никто не сможет проникнуть в её недра, не причинив ей ещё большего вреда. Никто и никогда больше не восстановит её способность – излучать свет. Все лампы в начале своей «жизни» обладают этим «даром» - «рождаются» с ним, но в процессе естественного накала, испытывая ежедневный жар «жизни» и накапливая в своих недрах всё более и более микро-изъянов, тонкая – жизненно важная – нить вдруг разрывается и способность к свету безвозвратно исчезает – жизненно необходимый «дар» лампы теряется. Кто способен сотворить чудо и вернуть лампе «дар» света?.. Кто восстановит нить её «жизни»?.. Но иногда, также внезапно, случается никем не объяснимое чудо и тонкая – бесценная – разорванная «накалом» жизни «нить», где-то в глубинах, вдруг восстанавливается и «лампа» воскресает: дар «Света» к ней возвращается и эта, казалось бы, уже обречённая «сфера» начинает исполнять своё предназначение… Заплывая всё дальше в таинственные глубины мысли, Алекс стремительно приближался к библиотеке. В окне, как и прежде, пролетали детали городского пейзажа: зелёное полотно соснового леса, далёкий тёмный «лес» промзоны, дымились высокие трубы, стремились в небо кристально-чистые снаружи стеклянные сооружения. Разглядывая все эти детали, внимание его зацепила причудливо выстроенная вдоль проспекта «экспозиция» рекламных щитов мебельной тематики. Напрягая зрение и пытаясь разглядеть содержание рекламы, Алекс не успевал прочитывать фразы и всё никак не мог понять, что же на самом деле было изображено на них: то ли автобус быстро проезжал, то ли просто зрение его подводило. И, то ли действительно было так, то ли просто ему казалось – а «сверх рука» бессознательного, со своей идеальной справедливостью, дорисовывала в сознании всё остальное – но складывалось такое представление, что было изображено и читалось на щитах следующее: Проехали один щит, и была на нём фраза: «Тяжела литература?», а снизу под фразой, выглядывая из-за угла, располагалось нарисованное изображение рогатых голов и в диалоговом облаке – в стиле комиксов, ну вот точно было – жалобное мычание: «Му-му… Му-му…». Проехали следующий щит, и сложились ясные, ну совершенно чёткие, образы: «Не подъёмна культура?» и далее – также в диалоговом облаке от выглядывающих из угла голов с белой шёрсткой – жалобное блеяние: «Бе-бе… Бе-бе…». Проехали ещё несколько щитов, автобус ехал так быстро, что даже бессознательное не успело или же просто не захотело дорисовать образы, страшно подумать, что же такое могло бы там быть. И, наконец, проехали последний щит из цикла рекламной «экспозиции», на котором было: «До сих пор смотрим ящик?», а в диалоговом облаке, уже не жалобное, а с осоловевшими глазами, восседающее на диване, довольное: «Хрю-хрю… Хрю-хрю…». Образы нарисовались и проехали, беспамятно канули в область бессознательных картинок, на отведённый им там срок. Алекс от остановки к остановке через весь проспект продолжал ехать в библиотеку. Ехал он в достаточно быстром, то ли корейском, то ли китайском автобусе с одной гильотинной – и обязательно скрипучей – входной дверью посередине. Проезд в этом транспорте был самый дешёвый, и ездили в нём, как правило, одни студенты, называя автобус просто – «пятирублёвый». Однако встречались и многие другие социальные группы, в том числе и представляющие пожилых людей, но на последних рядах всегда сидела одна сплошная молодёжная масса. - Как будто в мусорном контейнере еду… - вдруг пришла к Алексу мысль, после того как он внимательно осмотрелся и увидел под ногами большие кучи всевозможных бумажных обёрток, фантиков, пакетиков, пустых пивных банок, недопитых бутылок, горы сигаретных бычков и шелухи от семечек и орехов. Которые были не только на полу, но и «заделывали» дыры и щели в спинках кресел переднего ряда и были чьим-то «багажом» сверху – на багажных полках. От всего этого вновь приходили ясные образы: представлялся большой африканский автобус, доверху набитый людьми и, свисающим по сторонам, их небогатым имуществом в виде громадных тюков: - Так это же снова: красноречивым символом выезжают африканские народы из дикого варварства к возможности цивилизованной жизни – движение вперёд – прогресс… надежда!.. И может быть есть там уже и более экзотические предложения в сфере услуг коммерческих перевозок, например автобусы с крыльями…, или же без крыльев, но с настоящими реактивными ускорителями, снятыми со случайно упавшего в тропических лесах самолёта и профессионально привязанными к наземному транспорту. Да хоть так – уже колоссальный прогресс!.. – в мыслях своих шутил Алекс, но смеяться над всем этим ему нисколько не хотелось. Выразив грусть в глазах, и глубину печали на душе, он лишь тяжело вздохнул и продолжил думать дальше: - А здесь?.. Что это?.. Явные процессы идущие вспять?.. Африка выезжает в цивилизацию! А мы обратно?.. На их место?.. Это вроде как в законах физики – если в одном месте прибудет, то в другом столько же должно и убыть… А почему убывает у нас? Мы самое слабое звено?.. К чему же тогда была вся это суета, вся эта беготня, болезненный подъём под будильник – вся это дикая грызня соревнования, если «время» здесь – столь очевидно – идёт вспять?.. Шаг назад!.. Разложение…, деградация…, ну это же явный регресс!.. Посредством СМИ убей культуру и искусство, возведи потребительство в культ и вот тебе эпоха варварства!.. Дикость!.. Так не это ли и пыталась объяснить нам тогда на паре декан?.. Или я чего-то недопонял?.. Но ужаснее-то всего, что я этого никогда не замечал… Всё это всегда лежало у меня под носом – я был здесь и не видел всего этого ужаса… Я был частью этого разложения… - был соучастником во всём этом… - массовом преступном потребительстве, в злорадной бесовщине…, был бессознательным элементом этой регрессирующей суетящейся среды…, вращался со всеми в одном порочном круге – который, оказывается двигался вовсе не вперёд… И может быть даже и я когда-то, также бездумно, сидел здесь и мусором кидался… И что теперь?.. – Вот глаза начали открываться – я ясно вижу всё это…, что же теперь со всем этим дел… - даже подумать страшно об этом вопросе, вдруг ответа ни у кого не окажется… И что тогда?.. Отчего же я раньше всего этого не видел?.. Ну, где же я всё это время был?.. Что же такое было со мной?.. И что теперь вдруг стало?.. Кому задать мне все эти вопросы? С кем мне поговорить об этом «новом взгляде»?.. – задавался вопросами Алекс и услышал то ли у себя в голове, то ли действительно по-настоящему откуда-то раздающийся чей-то смеющийся голос, очень похожий на тот, что был у Рока в момент его странного перевоплощения в пугающий образ: - Ну, с психиатром поговори! Кхе… Кхе… - Не обращай внимания, не обращай внимания… Это тебе просто показалось…, это просто совпадение…, это мозг сам «дорисовал» – услышал в работе двигателя что-то похожее и специально «дорисовал»… - Как хочешь – дельный совет тебе дал… - Не обращай внимания! Не обращай внимания! – Это просто игра разума!.. Всего лишь показалось… У меня просто богатая фантазия…, мозг работает вот и всё…, всё… Слава Богу прошло… - взволнованный внезапной, причудливой деятельностью нервной системы – её странной игрой, которая также вдруг исчезла, Алекс успокоился, и продолжал дальше сосредоточенно вести ход своих мыслей: - Ответов на это никто не даст… Их может быть и вовсе не существует в сфере человеческого разума… Просто мозг устроен таким образом, что иногда в нём случаются какие-то сбои и ошибки…, срабатывают всевозможные защитные механизмы…, или не срабатывают… И поэтому вдруг происходит перемена в сознании… – переворот мировоззрения… А ответ на вопрос: отчего вдруг случилась вся эта мучительная страшно-бессмысленная суета… – тоже простой – мир сложился именно вот таким образом… – такое у него свойство… – физика у него такая, что он складывается именно так, а не иначе… - здесь так заведено!.. Или может это тоже следствие какой-то ошибки?.. Ведь когда-то было всё совсем по-другому…, светлое радостное детство – был ведь тогда совсем другой мир… Конечно не у всех детство было радостным… Но ведь у меня же было!.. Какие-то масштабные стремления в жизни были, великие планы строил…, добрые – «радужные мечты»… Куда же всё это вдруг делось?.. Так всё быстро и незаметно скомкалось…, испарилось… И почему я сижу сейчас в этом «мусорном контейнере»?.. Почему эта грязь оказалась во мне? Почему я этого не заметил?.. Разве к такому миру я стремился в детстве?.. Разве об этом я всегда мечтал?.. Такой ли жизни я хотел?.. – В постоянной суете, которая ведёт к регрессу!.. Где я совершил ошибку?.. Когда это произошло?.. Где, в каком месте, я сбился с верного пути?.. Детство… - светлое время жизни…, когда-то давно я там верил в Бога… - испытывая бескрайние просторы сознания, погружался Алекс всё глубже в океан мыслей, задавался вопросами и, наслаждаясь самим процессом мышления, искал на них ответы. Внезапным проблеском, вдруг всплывали на поверхность, яркие мысли, снисходило какое-то озарение, но глубина этих, вдруг вспыхнувших в сознании, образов оставалась для него не ясной, не задумываясь об их связи, смысла их он не понимал. Совершенно забыв, куда он едет, куда идёт и для чего живёт в этом мире, изменившимся взглядом и сознанием, улавливая детали окружающих его явлений, он вспоминал своё детство. И доносились откуда-то звуки, очень старой и почти уже забытой песни: I think I'm going back To the things I learnt so well in my youth… - Да, когда-то всё это было… Как будто бы из другой жизни…, существовало где-то в другом мире… – яркие светлые образы «праздника жизни»… Какие-то друзья в детстве были… – когда-то – тысячу лет назад, в прошлой жизни…, совсем другие были отношения…, жили открыто и честно, без лицемерных лживых «масок»…, ссорились на следующий же день дружились… На Новый год какие-то гирлянды вешали…, да, магические гирлянды…, подарки ждали…, целый год ждали мандаринов… – единственное время в году когда они, наконец, появлялись… – символ новогоднего праздника… Теперь всё бери – ничего не хочу… Не сами мандарины были важны, а процесс их ожидания… – таинственный мистицизм Нового года, приправленный запахом хвои и мандариновых корок… И «друзья» теперь, как правило, не заводятся, а просто как и мандарины продаются и покупаются… – «взаимовыгодное сожительство»…, «фиктивный образ жизни»… Теперь всё совсем иначе… Как-то всё смылось, стёрлось, испарилось прошлое и даже забылось… Как-то всё промелькнуло… Почему же происходит именно так?.. Ведь можно было бы жить и с детской радостью в душе, с ощущением счастья в голове… Жить всё также – когда кругом светло и чисто… Забываем о смысле рутины, по рукам и ногам связываемся «паутиной» и живём её порочностью…, утопаем всё глубже в бесконечной суете…, в погоне за абстрактным счастьем… …Now there's more to do Than watch my sailboat glide… - И некогда теперь просто жить и наслаждаться жизнью… - времени нет радоваться её проявлением… Всюду бесконечный математический расчёт и выгода…, ведущие к регрессу. Какие-то шаблонные, однообразно-примитивные, лицемерные, фальшивые эмоции, чувства, отношения. Да зачем вообще нужна такая жизнь?!.. Помойная грязь внутри и снаружи… - это не жизнь!.. Так почему же я оказался в этом «помойном контейнере»?.. Кто меня заставил сесть сюда?.. Ведь у меня же есть свобода жить по-своему?! Ведь я могу выйти из этого грязного разлагающегося круговорота?!.. – Очиститься от липкой суеты тягостной рутины!.. А может, есть какая-то сила, которая специально завела здесь эти помойные законы и контролирует их функциональность таким образом, что никто ничего не замечает…, а просто живёт и, как бы неосознанно думает – то есть, убеждён – автоматически складывается такое – одно для всех – мировоззрение: что так и надо…, что по-другому жить здесь не получится, невозможно, нельзя?.. И как же выбраться из затягивающего «круговорота»… – как вырваться из этого «тёмного угла заросшего паутиной»?.. Тёмный угол человеческого сознания… Как было бы хорошо… начать новую жизнь…, по-настоящему новую – осмысленную чистую жизнь… Но…, чувствую, уже поздно… И почему я об этом раньше не думал… Хотя, может быть, всё-таки думал…, но только лишь слегка коснулся самой поверхности – не вникал…, и всю «соль» этой простой истины я не понял… – не способен был понять… Как жаль…, столько времени зря прошло…, и где же я всё это время был?.. …Then everyone debates The true reality… - В каком-то чудовищном параллельном мире… Где нет никакого смысла, а лишь одна рутина и суета – до самой гробовой доски… И всё…, и спрашивается зачем нужна была такая жизнь?.. Какой в этом заключался смысл?.. А если не нужна была, то зачем она есть в этом мире?.. Для чего?.. – я живу… Совокупность миллиардов живущих своей жизнью клеток…, которые даже не догадываются, что я сейчас о них думаю… Триллионы триллионов атомов – сверхсложная система, громадный набор упорядоченных микрочастиц… – зачем они сложились в меня?.., отчего так получилось?.. – какая сила их заставила сложиться именно так…, – что из хаоса какой-то сингулярной точки вдруг получился я?.. И вдруг дошёл теперь до мысли об этом?.. 80% воды которая когда-то содержалась в других телах человечества…, может во мне сейчас есть крупинки той самой воды, которая когда-то была в Петре I, в Македонском…, или может в Пушкине и Шекспире…, когда-то она была в динозаврах…, а ещё раньше, согласно научным теориям, летала где-то в космосе – в астероидах и кометах… А ведь когда-то её совсем не было… – за миллиард лет до «Большого Взрыва»…, или она была чем-то другим…, совсем в другом мире… А теперь эта вода размышляет о себе самой: для чего же она существует?.. Может это эволюция материи… – пройти все круги таким образом, чтобы дойти до самой высшей ступени: сложиться так, что получится – живая сознательная её форма, которая потом задумается над этим вопросом и… что тогда?.. – и круг начнётся с самого начала… Нет, и в такой жизни тоже нет никакого смысла!.. Как же их много навыдумано…, какой же из них верный?.. По какому пути… мне в жизни идти?.. Эх…, как жаль, что песня эта не длится вечно…, приходится выходить… – дослушав музыкальное произведение, с прежним непонятным смыслом английских слов, подумал Алекс и направился к выходу. Автобус на своём долгом пути по проспекту изрядно наполнился. Как выйти из переполненного транспорта, если, вы сидите на самом последнем ряду, а вместо кондуктора в автобусе – водитель, который от своей баранки никуда не отходит?.. Эксклюзивная инструкция по выходу из провинциального переполненного корейского автобуса с одной гильотинной дверью посередине: для начала надо немного привстать и крепко зацепиться за потолочный поручень. Далее…, если на уроках по физкультуре вы без труда сдавали норматив подтягивания на турнике, то далее проблем у вас не возникнет – тянитесь. Вытягивая себя из толпы – не торопитесь, потому что желательно не «всплывать» на поверхность и не «плыть» по головам людей, иначе вы рискуете оказаться во враждебном окружении – среди плотной рассерженной массы, бежать в густонаселённом автобусе бесполезно, но есть вариант выйти из окна, только учтите, что в этом случае за вами будет гнаться уже, переполненный опаздывающими, рассерженный автобус – ведь за проезд надо платить. Итак, далее: вклинившись в толпу, переставляем руку вперёд по направлению к выходу и повторяем упражнение с подтягиванием. В зависимости от плотности населения в автобусе, данный метод позволяет перемещаться по салону со средней скоростью 2-5 метров в минуту. Пробравшись к гильотинным дверям азиатского автобуса, можно немного передохнуть, если же вы не утомились, то идём дальше. Плотность толпы у входной двери относительно разряжена, поэтому данный «сектор» можно пройти достаточно просто – расталкивая стоящих локтями, иногда кулаками – но делать это надо лишь в крайнем случае – если остановка ваша уже на подходе, а вы всё ещё топчитесь посреди автобуса. И, наконец, заключительная часть инструкции: на финишной прямой, можно использовать несколько методов, в зависимости от ситуации, во-первых: надо просто спросить выходят ли впередистоящие на той остановке – или же до неё – на которой выходите вы сами, если выходят, то ждите; во-вторых: если впередистоящие выходят после вас, то в этом случае используйте упражнение с подтягиванием, попутно совершая действия в ситуации описанной выше; и в-третьих: если у гильотинных дверей вы пробирались очень быстро, но эффективно использовали отнюдь не локти, то ни в коем случае не спрашивайте впередистоящих, а что есть мочи и изо всех сил рвитесь к выходу – на это есть две причины: первая – «не локти» надо применять лишь в том случае если вы уже подъехали на свою остановку – и надо успеть выйти, вторая – догадайтесь сами… Данная инструкция по выходу из переполненного автобуса действительна лишь в том случае, если вы приготовились к выходу заблаговременно – за две или даже за три остановки до вашей. В том случае если вы уже подъехали к остановке, на которой собирались выйти, а плотность и густота автобусного населения заставляет вас падать в обморок или же просто повергает в ужас, то данная инструкция вам уже не поможет. Попробуйте выйти из окна так, чтобы суметь потом добраться до водителя и оплатить проезд, иначе он от вас не отстанет, а ведь за его спиной ещё целая – опаздывающая и рассерженная – толпа. Не огорчайтесь, если в первое время у вас что-то не будет получаться – искусство выхода из автобуса оттачивается с годами. Благополучно дойдя до водителя и оплатив проезд, Алекс вышел из душного автобуса и, под накрапывающий дождь, стал пробираться к библиотеке. Деревянный массив очень толстой двери «Студенческой библиотеки», с трудом поддаваясь, тяжело открылся. Алекс прошёл в небольшое помещение и на полпути остановился: на каждой стене было ещё по одной точно такой же тяжёлой двери. Но ни в одну из них входить он не спешил: он стоял на прежнем месте и просто осматривал кругом тёмное и тихое помещение. В сумрачном свете виднелась на стенах старая осыпающаяся краска, какие-то надписи, грязные пятна. В высоком потолке, сквозь белое матовое стекло круглого плафона, тускло пробивался свет слабой лампы. Во всех углах были большие сплетения паутин, долго питавшие себя чёрной пылью. Алекс просто стоял в этом месте и, рассматривая его детали – наблюдая за происходящим вокруг миром, испытывал странное и очень знакомое волнение. Подобное впечатление часто возникало у него в далёком, почти уже забытом, детстве. Вспомнилось, как однажды в деревне, вечером, уже почти тёмными сумерками, он специально – зная, что там темно и страшно – забежал в сарай и стал смотреть в маленькое окно, где виднелось ещё светлое в перистых облаках небо. Окно сплошь было усеяно мошками, мухами, слепнями, стремясь на свет, вся эта подвижная масса раздавалась полифоническим жужжанием, копошением многочисленных лап, в остальном же была полная тишина, лишь изредка прерываемая далёким лаем собак. Одиночество, всеобщее беззвучие мира, мрак и одно это светлое окно в котором скопилась «жужжащая суета жизни». В тёмном помещении было страшно, но, не двигаясь, он продолжал стоять: смотрел в окно и испытывал странное таинственное чувство – переплетение страха, тоски деревенского вечера, грусть по дому и по родителям и что-то было ещё – возникало не одно определённое ощущение, а какая-то мистическая смесь – глубокое, неподдающееся точному описанию, впечатление сна – вызванное осознанным, на первый взгляд бесцельным и бессмысленным, поступком, картиной окна и окружающей тишиной и мраком. Он думал об этой жужжащей массе, что все они живые, пытаются выбраться, летят на свет…, кому-то повезёт, а кто-то присоединится к высохшим уже, раскачивающимся на ветру в паутине… Думал, что скоро, уже меньше чем через час – быстрой и уверенной походкой, жёстко ступая по земле – придёт в это место корова, будет здесь стоять всю ночь – «именно вот на этом самом месте, где я щас стою…», будет смотреть своими большими, чёрными, постоянно слезящимися, глазами и, вероятно, всю ночь будет жевать и, тяжело дыша, о чём-то думать, издавая непонятные горловые, скрипучие звуки…, а посреди ночи, надрываясь, изо всех сил, с каким-то болезненным усердием и страданием, она вдруг отчаянно замычит… Но вскоре, словно проснувшись, с ужасной мыслью, что за ним сейчас кто-нибудь выбежит из тёмного угла, он убегал во двор, а потом на улицу… Казалось, что в эти странные моменты, словно выглядывая из образовавшейся вдруг «дыры» во «вселенной» внутреннего мира, что-то неизвестное, проявив свою загадочную сущность, проверяло и испытывало широту детского сознания и, находя это абстрактное пространство ещё слишком малым и ограниченным, вновь покидало его и погружалось обратно в свою «потустороннюю» неизвестность. - Какое странное место…, вот оно здесь… – существует на Земле… И только я один из всего человечества, сейчас наблюдаю это пространство. Может быть никто и никогда его не видел и не увидит больше, именно так, как я его сейчас вижу… Никто не поднимал голову и не смотрел на эту лампу…, не вглядывался в рисунки на стенах… У всего этого своя жизнь, долго длится своя история…, может быть уже десятилетиями она складывается… Может ещё задолго до меня это место здесь уже было…, когда-то давно оно родилось и в одном своём виде продолжает жить на этом прежнем месте… Зачем оно здесь?.. Здесь никто долго не бывает, это место все быстро проходят – пара секунд и всё…, никто сюда не зайдёт лишь ради этого места…, но оно здесь существует… – это проходное временное место. И вот спустя много лет с момента его образования я здесь стою и думаю сейчас об этом. Это место уже так постарело, а я вот только что, впервые в жизни, пришёл сюда и никогда здесь больше уже не появлюсь…, а это место будет жить дальше и может быть больше никто не взглянет на эту лампу…, на эти вот стены, на эти чёрные углы – так, как я на них сейчас смотрел…, именно так, как я здесь сейчас живу эти мгновения… Однообразно всё здесь повторяется, всё здесь статично и ничего не меняется…, только вот рисунок трещин на стенах всё растёт…, новые пятна появляются…, новые надписи…, может двери сменят да лампу поменяют, цвет краски на стенах…, а суть этого места не изменится, его можно только разрушить, но даже и тогда пространство этого, закованного в стены места здесь же и останется – оно же бессмертно, оно здесь будет всегда… - хотя всего лишь относительно планеты: ведь, может быть, даже и сама Вселенная также вращается, как галактики, планетарные системы и сами планеты… А относительно Вселенной сейчас через это место, проносятся сотни километров пространства в секунду… Для чего оно здесь?.. Для чего это место имеет свои особенности…, свои неповторимые черты…, для чего оно существует в этом мире?.. Вновь окунувшись в загадочный мир странных мыслей, чувствуя его безграничное пространство, Алекс продолжил свой путь. Изучив обстановку он стал приглядываться к дверям и сравнив их сделал вывод, что верным направлением будет пройти прямо: в самую тёмную и потёртую дверь, в которую, вероятно, входило большинство. Тяжёлая дверь с трудом открылась, и Алекс оказался в светлом коридоре, который с одной стороны вёл в просторный и пустой вестибюль, а с другой, устремляясь вдаль, заканчивался поворотом в тёмноту. Не зная куда идти, он стал искать какие-нибудь характерные приметы, но ничего однозначно «говорящего» найти не получилось: линолеум был одинаково потёрт в обоих направлениях, а на стенах «молчаливо» висели фото-пейзажи. - Отчего в библиотеках всегда так пусто и тихо?.. – подумал Алекс и направился в светлый и просторный вестибюль библиотеки. Здесь, за углом, в распахнутых дверях, наконец, показались живые люди: два библиотекаря и небольшая очередь ожидающих посетителей. Помещение было густо украшено зеленью: в горшках разного калибра были всё одни и те же, вечные для всех общественных учреждений, растения. Одни были в виде каких-то осыпающихся папоротников, другие были похожи на лопухи, но с глянцевыми листьями, также выращивали здесь мохнатые кактусы. А, кроме того, были ещё странные растения с листьями похожие на кленовые, по красноватым прожилкам которых росли то ли мягкие иголки, то ли волоски, а ассоциировалось это растение, в сознании Алекса, с щавелем: так как они – в свободном доступе, бесконтрольно от воспитателей – росли ещё в советских детских садах. Люди стояли молча и терпеливо ждали. Один библиотекарь – пожилая женщина, принимала «заказы», другая – тоже пожилая – их приносила откуда-то из потаённых кладовых. Алекс влез без очереди и спросил: - У вас Библия есть?.. - Подробно укажите выходные данные и ждите в очереди, - не поднимая взгляда, продолжая оформлять «заказ», отрапортовала библиотекарь заученную фразу. Алекс встал в самый конец очереди, достал лист бумаги и, минуты две подумав над «выходными данными», коротко записал: «Библию. Самую оригинальную». Люди стояли в очереди, передавали библиотекарю «талоны», получали на них книги и уходили, приходили другие становились за Алексом и с записками в руках молча ожидали своей очереди. Стояли две девушки, по стилю одежды ещё школьницы – первокурсницы, и посредством телефона, активно и усердно перебивая друг друга щёлканьем кнопок, дискутировали в чате. В чёрном пальто, обернувшись шарфом и с тростью чёрного зонта подмышкой, стоял солидный, вероятно какой-нибудь профессор, – высокий и полный – человек – с густой ухоженной и уже седеющей бородой – и, хмуро двигая брови, осматривал украшенные, всевозможными фотографиями, рисунками и просто плакатами, стены заведения. С лицом просто без эмоций и с полузакрытыми глазами стоял очень длинный худощавый парень и что-то слушал в больших наушниках. Подошли в очередь ещё двое и, после полученного от библиотекаря замечания о соблюдении тишины, продолжили, громко щёлкая кнопками, беседу в телефонах. Наконец подошла очередь Алекса. Библиотекарь, прочитав его записку, сердито усмехнулась: - Это вам в исторический музей надо, а не в библиотеку!.. Для чего вам?.. - Как для чего?.. – удивился Алекс. – Читать!.. Ответы найти… - Ну, понятно, что не слушать! К какому предмету готовитесь?.. - Как «к какому предмету»?.. Не к какому…, не к предмету… Мне просто надо узнать, что там написано про «не убей»… - Да вы в первый раз, что ли в библиотеку пришли?.. Давайте документ!.. – выбиваясь из привычного ритма работы, суетливо и с недовольством на лице, заторопила библиотекарь, так и не поняв, чего нужно было этому человеку. - Да…, к вам я в первый раз пришёл… - доставая студбилет, ответил Алекс, довольный окончанием непонятных расспросов. - Билет ваш сначала продлите, потом придёте! Очередь зря задерживаете! – быстро изучив «выходные данные» студенческого, неожиданно ответила женщина и быстро вернула билет обратно. – Следующий давайте!.. - Как продлите… – прошептал Алекс, рассматривая раскрытый билет и вспоминая о его просроченности, но продолжал стоять на прежнем месте. – Подождите…, а просто Библию мне дать нельзя что ли?.. - Нет, нельзя – по правилам не положено! Не мешайте – очередь задерживаете!.. – раздражаясь, громко отвечала библиотекарь, рассматривая записку «следующего». - Как «не положено»?.. Это же библиотека… Дайте мне Библию!.. – не понимал студент с просроченным билетом местных «обычаев» и всё продолжал задерживать очередь. - Вы что?!.. Совсем что ли уже?!.. Щас милицию вызовем! – нервно срываясь, из-за «выходки» молодого человека, закричала женщина. - Зачем мне милиция-полиция? Мне Библия нужна… Зачем деньги у государства зря тратить, машину казённую туда сюда гонять? Это же только ГСМ зря расходовать… Вы же вроде бы тоже госучреждение, вам бы наоборот надо экономить. А вы за полицию хватаетесь. Мне Библия нужна. Ведь это простой логикой человеческого ума легко обосновывается. Причём здесь милиция?.. Библию мне дайте! – активно жестикулируя, в ответ ничего не понимал Алекс. - Ишь чё сообразил!.. «Логикой ума» – выразив на лице сначала испуг и удивление от неожиданной речи посетителя, но затем, видимо собравшись с мыслями, с саркастической улыбкой глядя на второго библиотекаря, усмехнулась женщина. - Молодой человек…, вам же объяснили: билет сначала продлите…, не положено без документа книги выдавать, - вежливо и с расстановкой, деловым языком произнося каждую фразу, вмешался в разговор солидный человек с тростью-зонтом. Алекс повернулся в его сторону, осмотрел человека с ног до головы и увидел знакомые черты в его страшном бледном лице…, которое вдруг стало покрываться инеем, скулы заострялись, щёки впали, левый глаз вспыхнул зелёным светом, а правый был просто мёртвой чёрной дырой: - Кхе-кхе!.. Что не слышишь? Тебе же говорят – «не положено»!.. Хе-хе-хе!.. – сверкая золотым клыком, громко смеялся человек с тростью. – Не положено здесь этого! Понимаешь?.. Хе-хе-хе!.. Алекс взрывом эмоций впал в шоковый ступор и, рассматривая знакомые метаморфозы на лице человека, медленно и как-то инстинктивно попятился назад, споткнувшись вдруг о восходящую ступеньку. Странный, облачившийся в чудовищный образ, человек продолжал смеяться и, не сводя с Алекса своего зелёного глаза, не передвигая ног, вышел из очереди, взлетел и направился прямо на испуганного студента. Наконец очнувшись, Алекс устремился в коридор, в надежде скорее выбежать из «Студенческой библиотеки», но массивной двери выхода на прежнем месте уже не было. Он побежал дальше, но и там не было никаких дверей. Убегая от страшного явления, он продолжал бежать, но на пути своём так нигде и не встретил толстой, деревянной двери спасительного выхода… Бежал долго, Алекс бежал не останавливаясь. Пробежав по светлому коридору с фото-пейзажами на стенах, завернул за угол и оказался во мраке. Но продолжал бежать, слыша за спиной страшный смех человека из очереди. Не видя стен, не чувствуя под ногами никакого пространства, не понимая бежит он или падает уже в какую-то бездну, не зная где он находится, что вокруг происходит и как скорее выйти из этой тьмы, Алекс не останавливался и всё бежал, и казалось ему, что давно уже бежит он по этому тёмному тоннелю, в котором нет никакого выхода. Всюду мелькали какие-то страшные то ли реальные, то ли просто воображаемые образы. Совершенно ясно представлялись во тьме чьи-то большие залитые кровью озлобленные глаза, а сознание тут же дорисовывало жуткие картины. Алекс быстро бежал и вдруг с болью почувствовал под ногами какой-то тяжёлый и неподвижный предмет…, сознание его заволоклось брызгами света, тут же всё залилось красным цветом, и с водоворотом мыслей, зашипели в голове потоки крови. Споткнувшись и потеряв равновесие, налетел он на расставленные стулья, сильно ударившись грудиной и испытывая боль в рёбрах. Но сразу встал, быстро пошёл наугад и сильно ударил рукой в стекло двери, но стекло не разбилось. Чувствуя пульсацию в голове и обезумевшее сердце во всём теле, усиленно и глубоко вдыхая окружающую тьму, Алекс стал судорожно искать выхода. Потеряв в полной темноте всякие ориентиры, всё глубже проваливаясь в хаос мыслей, он, совершенно случайно, вдруг заметил, висящее на стене, белое пятно светлой картины. Добежал до неё и вновь повернул налево, увидев там тусклое жёлтое свечение. Бежал долго и быстро, слыша за спиной зловещий смех человека с тростью. Смех становился всё громче, всё ближе, и вот казалось, что человек уже рядом, несётся по воздуху и смеётся прямо над ухом: - Зачем телевизорами бросаешься, а?! Хе-хе-хе!.. Бесполезное это дело! Всех не перебросишь!.. Хе-хе-хе!.. Посмотри, в кого ты превратился со своими «новыми взглядами»! А был бы с прежними – всё было бы в порядке! Хе-хе-хе!.. Ну, куда ты бежишь?!.. Стой! Поговорим! Хе-хе-хе!.. Всё равно никуда ты от меня не денешься! Бесполезно, Алекс! Бесполезно! Хе-хе-хе!.. Я всегда буду рядом с тобой! Гораздо ближе, чем ты думаешь! Верь мне, верь! Хе-хе-хе!.. И зачем ты вообще сюда пришёл? Хе-хе-хе!.. Да убей ты муху свою! Разрешаю!.. Хе-хе-хе!.. И тараканов тоже замори! Хе-хе-хе!.. Что ты переживаешь об этих тварях? Хе-хе-хе!.. Забудь про них!.. И что ты прицепился к этим мыслям? Тебе ж просто показалось!.. Хе-хе-хе!.. Галлюцинации!.. Хе-хе-хе!.. А всё что живёт – должно умереть! Такие законы здесь, Алекс!.. А вот про мысли ты меня, зря не послушал! Я же о тебе заботился! Хе-хе-хе!.. Да куда ты бежишь?.. Давай поговорим по-человечески! – Как люди! Хе-хе-хе!.. Да стой ты! Стой!.. – кричал над ухом Алекса, летящий по воздуху человек в чёрном пальто с зонтом-тростью подмышкой. Алекс всё продолжал бежать на свет. Вновь добежав до конца коридора, он завернул, но, не сбавляя скорости, стремился к выходу так быстро, что не вписался в резкий поворот и ушибленным коленом, на полной скорости ударился об металлический подлокотник стоящего в коридоре дивана. Тут же опорная нога его за что-то зацепилась, затем сорвалась, заскользила, и вновь погружаясь в хаос всевозможных смешанных мыслей, со звоном и треском в голове, он покатился по полу. Но сразу же попытался встать и, вставая, в складках смятой узкой дорожки, увидел старую советскую монету достоинством в 30 копеек. Тут же, сам не понимая зачем, автоматически взял её и побежал дальше в надежде найти выход из этого тёмного учреждения. В том же коридоре на одном из диванов сидели две девушки, которые, отвлёкшись от книг, с ужасом взирали на бегущего в их сторону, явно чем-то встревоженного, человека. С прежним выражением недоумения и испуга они вдруг взвизгнули, оттого что Алекс неожиданно протянул к ним руку и бросил на диван эти, поднятые с пола, советские 30 копеек. Скользя по полу и удачно вписавшись в очередной поворот, Алекс бежал к спасительному выходу. Наконец показался светлый вестибюль библиотеки, со сбивающей с ног зеркальной противоположностью, но с прежней обстановкой, с прежними библиотекарями и даже всё с теми же людьми в очереди. Из последних сил пытаясь собрать растерявшиеся мысли, он стал с усилием представлять изначальную планировку, рассчитывать и думать: «Где же должна находится эта тяжёлая деревянная дверь?.. Ведь где-то здесь она была». Быстро пробежав территорию вестибюля, он остановился, увидев три одинаково тёмные и потёртые двери. Открыл самую ближнюю дверь, и хотел уже было шагнуть, как ужаснулся представшей перед ним – глубокой, уходящей во тьму, пропастью. - Давай! Прыгай, прыгай!.. У тебя ещё есть шанс! Исправься!.. Чего ты ждёшь? Прыгай!.. Ну, сколько можно сопротивляться, Алекс?.. Давай! Мы все тебя ждём!.. – вдруг снова заорал в ухо человек с зонтом. Но Алекс, предполагая, что это всё ему лишь мерещится, из последних сил мысли контролируя свои поступки, закрыл дверь. Подошёл к следующей двери, но какая-то сила не позволяла ей открыться полностью, а в образовавшейся щели дверного проёма показывалась лишь густая темнота. Третья дверь, наконец, открылась, и в ней был знакомый, тускло освещённый слабой лампой «проходной мир» с обшарпанными стенами. И пару мгновений спустя Алекс оказался на свежем воздухе улицы. - И не приходи сюда больше! «Не положено»!.. Кхе-кхе!.. – послышался за спиной хриплый бас. Алекс обернулся, но дверь уже захлопнулась. Желая скорее покинуть это страшное место, Алекс не останавливался. Пробежав улицу, он завернул за угол дома, затем выбежал на дорогу и внезапно раздался оглушительный то ли скрип тормозов, то ли удар о белый, с каким-то красным винилом, капот грузовой «газели». И тут же, приняв всю силу удара грудной клеткой и ловким движением рук смягчив столкновение, он отпрыгнул и побежал дальше, слыша за спиной: - (Раздалась стандартная – пустая с точки зрения смысла, но полная в эмоциональном плане, уснащённая классическими в подобных случаях русскими словами, воздержанная от эвфемизмов – речь водителя). Под сигналы автомобилей, не смотря по сторонам, Алекс перебежал дорогу, пробежал через двор с детской площадкой и, не прекращая движения, выбежал на широкий и шумный проспект. Но вскоре, немного пробежав вдоль проспекта, он, совершенно уже без сил, тяжело дыша, остановился и, постепенно успокаиваясь и приходя в себя, медленно пошёл прямо – бесцельно и просто – «куда глаза глядят». Испытывая усилившуюся от долго бега боль в правом колене, жжение вспотевших рук и боль в разодранной груди, Алекс остановился. Из музыкального салона, оказавшегося неподалёку, доносилась знакомая мелодия песни, в которой он ясно расслышал лишь короткий фрагмент: «И родится вновь. И придёт уже навсегда…» - в мыслях продолжая напевать прилипшие к языку слова не известной, но знакомой песни из далёкого детства, шёл Алекс дальше. Перешёл дорогу, прошёл ещё немного и оказался на открытом пространстве широкой площади, пройдя по которой, он вдруг остановился и, высоко подняв голову, посмотрел в небо: чёрные клубы туч, когда-то страшным зрелищем хаоса, а теперь прекрасной гармонией природных сил, плотным беспросветным полотном затягивали синее небо. Начало уже смеркаться. Не добившись цели, «с пустыми руками» и с просроченным билетом в кармане, Алекс ехал домой, удерживая в памяти мысль о том, что по пути надо зайти в ректорат и продлить, наконец, свой студенческий. Дойдя до этого единственного в большом городе места продления студбилетов, Алекс, уже по привычке, сильно дёрнул пластиковую дверь…, но дверь не открылась, дёрнул ещё и всё равно – бесполезно. Ректорат был закрыт. - Это заговор…, они там все сговорились… - специально пораньше закрыли…, знали, что я приду со своим студенческим…, чтоб книжки мне в библиотеке не давали… – чтоб умнее не стал… – чтоб всякие заявления не писал… – заворачивая за углы домов, проходя через дворы, пробираясь сквозь лабиринт с высокими крупнопанельными стенами, шёл Алекс домой и с хмуро-серьёзным выражением на лице строил несерьёзные предположения. Дверь подъезда открылась, и горячей волной хлынул в лицо затхлый воздух. В подъезде было темно. Не видя ступенек, Алекс пробрался к лифту, нажал с трудом найденную кнопку, но всё было мертво – кнопка не загорелась, лифт не заработал. Глаза постепенно привыкали к мраку и вполне отчётливо видели уже освещённую светом из окна лестницу. Пройдя три лестничных круга, Алекс чувствовал как усиливается духота и, кроме того почувствовал гнилостные запахи, источаемые мусорной трубой. На пятом круге он весь взмок, вновь обострилась боль в колене. Алекс медленно поднимался всё выше. Зловоние и духота, горячей ядовитой смесью, скопились на верхних этажах подъезда. С сильным жжением пот разъедал раны на теле. Испытывая всеобщий мировой дискомфорт, Алекс, торопливо, дрожащими руками, ключом нащупывая во мраке крохотное спасительное отверстие замка, пытался открыть дверь к скорейшему освобождению от тягостной среды проходного места. Пройдя в комнату, он первым делом открыл окно. В прежнем сумрачном освещении, так и не включив свет, он сел за стол и стал смотреть в светлое ещё, но как и прежде пасмурное небо, размышляя над событиями дня и вспоминая свою жизнь, в надежде найти в прошлом ключевые ошибки, определившие тёмное настоящее. - Да…, это ужасно… – подумал Алекс, вспомнив ряд не очень хороших моментов из прошлого, – сквозь призму проснувшейся совести рассматривать бессовестные поступки своей циничной жизни… Тяжело становится… Так и лезут в голову свершившиеся гадости… и уже ничего не исправить…, клеймом отпечатались в памяти… Что теперь делать?.. – ходить к тем о ком вспомню и просить прощения за глупость своей жизни?.. Сколько самоубийц в мире вдруг прозревающих и не выдерживающих мерзости своей прожитой жизни. Сколько этих Искариотов ходит вокруг?.. Был выбор идти своим путём…, а я пошёл вслед за толпой – вот в чём причина… Неразумность… Ограниченность… – тупые стадные инстинкты… Низкие стремления… Отсутствие здравого смысла!.. Да где ж его было взять?.. – Своё собственное – независимое здравомыслие… И как мог бы я… придти к нему раньше? Ведь даже сейчас я не знаю…, как к нему пришёл…, и пришёл ли?.. Что мне мешало прозреть?.. Первую парту компрометировал с Грецким… – тихим смехом рассмеялся Алекс, вспомнив вдруг недавнюю глупую мелочь, к горлу его подкатил с трудом сдерживаемый тяжёлый ком и с болью в висках увлажнились глаза. Окончательно угасало в нём неосознанное стремление к соучастию в мирском круговороте, и пустые интересы к его тленным ценностям также постепенно стали исчезать. На самом деле всё это, никогда и не интересовало его в действительности, просто какая-то неведомая тёмная сила постоянно толкала его в эту общую «лужу» и однажды, долго и упорно сопротивляясь, он всё-таки не выдержал давления и сдался ей. Талантливый художник со всей силой творческого мышления перевоплотился, неожиданно и незаметно для самого себя, увлёкся, и реализовался вдруг в новом, искусственно-карикатурно-ярком внешне и опустошённом внутренне, образе…, соответствующий уже другой – тёмной среде, очередной ступени жизни. Тучи за окном сгустились, полил дождь. Вскоре наступила ночь. Алекс смотрел в окно и просто жил своей, внезапно сменившейся очередным этапом, новой жизнью. Подпуская к сознанию всё новые и новые мысли, лёгкое приятное чувство неожиданным явлением вдруг взволновалось в нём, он взял лист бумаги и, под громыхающие по жестяному карнизу звуки, привычной уже, капели, в темноте записал: Я взлетел над белым светом И увидел его мрак: Там внизу рычат свирепо Своры бешеных собак. Они лают друг на друга Обнажив оскал зубов И вращаются по кругу, День за днем, спокон веков… Над суетой города В то время, когда Алекс ехал в автобусе и задавался вопросами, размышляя о тайне мироздания и о своей жизни, в редакции «Студенческого журнала», осветив мрак коридора, раскрылись двери лифта, и в них показалась светленькая, приятной наружности, девушка лет 20. Девушка вышла, и вдруг, отчего-то, громко хлопнула в ладоши… – в это невозможно поверить, но произошло чудо: со всех сторон вдруг стали вспыхивать ослепляющие вихри блистательного – «светового представления»…, лучезарные волны света мощным всплеском стремительных квантов, сильными потоками ударяя в глаза, раздались отовсюду…, – вся коридорная тьма редакции, в короткий миг, растворилась в бурном извержении фотонов… - кругом воцарился свет…, звали девушку – Светой. «Волшебная фея» Света была в журнале штатным журналистом и, на пару с верстальщиком, вела музыкальную рубрику. Света прошла по коридору, открыла тяжёлую железную дверь и оказалась в светлой комнате, где стоял шум вентиляторов нескольких компьютеров, и сидел один рыжий паренёк – верстальщик Миша. - Салют Мишка! Как успехи?.. – заговорила Света. - Привет Светка… Нормально… У тебя как?.. – ответил «Мишка». - Отлично!.. Вот интервью у легендарного нашего Валерки взяла! Замечательный эксклюзивчик получится!.. – с довольнейшей улыбкой на лице проговорила «Светка», достала из сумочки какой-то предмет и, вертя его в руках, слегка прихвастнула: - И диск с автографом получила!.. В перерыве послушаем… - Повезло… Поздравляю!.. А я вот тут всё сижу…, один за всех – «Big Bang» верстаю…, всё верстаю и верстаю… Верстать вопреки… – хмурился «Мишка» глядя на диск с автографом музыканта. - Ничего, ничего!.. Не ты один такой…, я вон тоже – всё интервью, да интервью… А что за «Big Bang»?.. - Да студенты тут какие-то приходили… – рубрику решили открыть…, а я вот теперь давай верстай… один за всех… Всё верстай и верстай…, всё верстай и верстай! Блин!.. Кто знает ради чего мне верстать?.. - Что значит «ради чего»?!.. Я знаю! – Номер надо сдавать! Зарплату получать!.. - Да я не об этом…, совсем о другом… - Хватит ерундить! Поставь лучше чайник! – Я сегодня ещё не обедала!.. А слышал?.. – «люмики» наши столичку покорили… – «Лучшая рок-группа года» в стране! – в следующем номере будем освещать это событие… Как-нибудь поинтереснее надо бы завернуть… – всё-таки уже история!.. - Как же именно?.. - Не знаю пока…, для начала интервью возьмём… - Хорошее начало…, а потом… – диск с автографом?.. - Ну да… - Ммм… Мне кажется, так уже было… Может что-нибудь покруче… оригинальнее «завернём»?.. - Я – «за»! Давай придумай!.. - Ну…, например, можно… Ну, может автограф не на диске возьмём, а-а-а… на плакате например?.. А? Хорошая идея?.. - Нее… Так не интересно… Это же совсем не оригинально… Раньше так делали – когда дисков не было… - Ну а что тогда ещё?.. А давай на сайте голосование устроим?! Или опрос сделаем… - И что там спрашивать будем?... - Не знаю пока, придумаем что-нибудь…, подумать надо… Ну вот например такая идея: сделаем раздел в рубрике – «отвечая на вопросы читателей», ну или как-нибудь в этом роде… Заранее предупредим о намечающемся событии, а читатели пусть сами и задают вопросы «звёздам»… Не обязательно про музыку, а вообще что-нибудь общечеловеческое, злободневное…, может даже и социально-политическое… Несколько лучших отберём и вот тебе – материал на четверть полосы в поддержку основного интервью… Живой и непредсказуемо-интересный раздел получится. Именно непредсказуемый!.. Ну, как я придумал? Класс?!.. - Да, интересная идея! Только вот пусть лучше – предсказуемо будет, а то ещё выйдет какая-нибудь… «презамечательная» история… и вдвоём с тобой окажемся в ней главными «презамечательными» фигурантами…, мы-то – сам понимаешь – механ… муниципальное предприятие… А так молодец! Сделаешь?.. - Хорошо…, займусь… Верстать так верстать… Верстать вопреки всему!.. Ради чего же я верстаю?.. - тяжело вздохнул «Мишка», включил электрочайник и, загрузив диск в компьютер, стал рассматривать автограф легендарной звезды рок-музыки. – Хм… А у него что почерк сменился?.. - Что?.. – делала бутерброды «Светка». - Роспись-то у него раньше другая была… Вот посмотри… - достав с полки прошлый альбом группы «Река Лета» с автографом легенды, засомневался «Мишка». – Видишь…, вот здесь вот закорючка, она вон какая…, а вот здесь уже видоизменилась… Видишь? Чувствуешь разницу?.. Ты его внимательно разглядела?.. Это точно был он?.. - Да он это был!.. Чё я Валерку не видела?.. – хмуро разглядывала «Светка» две версии автографа. – Подумаешь… - закорючка не так завернулась…, ну он же тебе не принтер…, живой рукой пишет… Ну может просто стиль немножко поменял…, рука может слегка дрогнула… - не так как надо «поехала»…, или работы много – нервы может, сдают – человек-то уж в возрасте – столько всего спел!.. Да мало ли чё?!.. – Он же легенда – ему можно!.. Как хочет, так и расписывается… Всё чайник вскипел – пошли есть!.. – протекал в редакции кропотливый процесс создания журнала. Рабочий день в редакции близился к завершению. Когда, секундная стрелка наручных часов «Светки», совершив полный оборот, дошла до «12», верстальщик «Мишка» нажал кнопку «Enter»… И очередной, благополучно свёрстанный, номер «Студенческого журнала», в своём электронном воплощении, отправился, наконец, в типографию. Где-то в глубоких недрах центральной городской, бывшей государственной типографии, в одном из кабинетов, посреди шума типографских конвейеров, оператор «рабочей станции» - паренёк лет 30, почитывая толстую книжку с надписью: «Воскресение», сидел в мягком кресле и потягивал что-то из большой кружки, но вдруг, услышав звуковой сигнал, прервался и заговорил: - Ещё один! Поесть спокойно не дадут!.. Вечер уже, а они всё шлют!.. Студенты блин!.. – аккуратно, чтобы не пролить, поставил чашку на стол, привстал и, наведя курсор мыши, нажал кнопку «отправить на печать», после чего, вновь удобно расположился в кресле и продолжил «спокойно есть» и почитывать художественное произведение. После нажатия кнопки, в печатном цехе, где-то что-то громко свистнуло, после чего кто-то где-то громко закричал – шум в типографии, в результате этого, усилился – всё вокруг загудело, заскрипело и, созданный руками человека, конвейерный механизм стал перевоплощать, электронный облик «Студенческого журнала» уже в материальную – електронно-протонно-нейтронную – смесь, облик которой по-прежнему продолжал определять – самый далёкий от ядра, одиноко вращающийся по своей орбите – беспокойный электрон. Спустя примерно час всё в той же типографии, возле, дослуживающего свои последние дни, конвейерного механизма, показался такой же пенсионер – главный специалист по обслуживанию раритетной, но всё ещё служащей техники и он же печатник – работавший здесь со времени монтажа этой печатной системы – высокий и тощий, седой старичок в больших очках. - Студ… В-…, В-а-п…, Вап… Студ В-Вап… - наугад, где-то посередине, раскрыв свежий номер, только что материализовавшегося, журнала, читал старичок. - Студ Big Bang!.. По-английски же написано!.. Совсем видеть-то перестал!.. – значительно заглушая рёв конвейера, поправила, сидящая рядом, работающая в ночную смену, округлой комплекции пожилая женщина. - А-а-а…, а я думаю што за слово такое…, опечатка што ли или дописать забыли… Студ биг бенг…, кхе…, придумают же… - отвечал на поправку пенсионер коллеге по цеху. В это время на улице, во дворе типографии, показалась грузовая «газель». Из машины вышел круглолицый, без усов, человек лет под 40-50. Глядя в какие-то бумаги, он подошёл к капоту автомобиля, внимательно осмотрел его, что-то потрогал, после чего гневно сплюнул и направился в печатный цех типографии. Прошло пару минут, водитель «газели» вышел из большого здания, открыл грузовой отсек машины и стал загружать большие упакованные стопки: газет, журналов и прочей печатной продукции типографии. Вскоре показался седой старичок-печатник, водитель, закончив погрузку, его окликнул, подошёл к нему, они поздоровались и заговорили: - Ну чё Исмагилыч? Как халляр?.. - Айбат, Иваныч… Пока машина работает надо работать…, агрегат рычит – и я рычу!.. Мы с ним здесь «одна сатана»! Хе-хе!.. И уходить нам отсюда в один день… - Ничё! За компы ещё сядешь!.. - Да ну их! Зачем они мне?.. Мне этот дорог – я с ним всю жизнь, только вот скоро демонтируют… Поскорей бы уже… - артрит су… замучил!.. Сам-то как? Картошку выкопал?.. - Не успел б…, погода вот чёта захмурилась на… Всё солнце обещают, а уж второй день тучи да дождь, да снова тучи на… б…!.. - Жуков-то много?.. - Да б… вымерли все куда-то!.. С голоду видать гады американские передохли! Как б… начали цветмет су… на… себе собирать, так там сразу всё и покидали! Полный пи… - разруха на… Дом соседа б… на кирпичи поломали… су… крышу сняли на…!.. Вся земля на… бесхозная, раньше и вода была и всё чё хошь б…! А ща даже налог некому собирать – земля ничейная… Чё хошь б… то и делай на… Коммунизм б…! Га-га-га!.. А эти на… вредители су… б… конечно жизнь-то подпортили!.. - Жуки?.. - Да какие жуки! Собиратели эти су… в пи… – кладоискатели ё… Как будто б… су… гигантским магнитом на… прошлись по участкам… в п… их всех су… х… магнитные!.. Сначала цветмет в п… их су… ё… собрали – все чайники на…, все кастрюли б…, всё б… что было алюминиевым су…, или медным – всё б… спи… Потом б… и всё остальное п… что к магниту е… зацепилось на…, грабли б… вилы на… лопаты всё су… утащ… то есть спи…!.. – в эмоциональном порыве, с трудом воздерживаясь от эвфемизмов, рассказывал о дачных проблемах водитель грузовой газели с красным винилом на капоте. – И пи… дачному хозяйству пришёл!.. Аж жуки б… повымирали су…! Даже су… автогеном б… ворота режут пи… про ёмкости всякие б… и не говорю! – Один выход мог… фу! су… на… тьфу три раза! - колодец ё… себе копать!.. А так-то хорошо там на природе… весной яблони цветут…, черёмуха… тож растёт… пчёлки жужжат… Хорошо там, да… Только б… су… всякие забор на… пи… ломают – х… яблоки пи… да су… картошку копают… Вон б… у знакомого на… всю спи… - выкопали… даже су… мелочи не оставили б…! Га-га-га!.. Голодный 41-й год б… на…!.. Картошку друг у друга пи…!.. Тараканы б… е…!.. Ну, Зарип, давай! Заговорился я с тобой, поеду уже – ждут!.. Давай не болей! Компы осваивай! Га-га-га! - Давай, привет там своим… - Ярар!.. – ответил водитель и с загруженным «ГАЗом» поехал по киоскам города развозить печатную продукцию городской типографии. - Вот тебе и «Big Bang»… су… на… б… ё… в пи… - проводив взглядом машину и о чём-то ненадолго задумавшись, не стесняясь в выражениях, решил вдруг воздержаться от эвфемизмов и тощий старичок в очках. Белый грузовик проехал на зелёный свет светофора, и тут же утонул в тёмных глубинах большого города. Спустя полчаса грузовик остановился рядом с печатным киоском, водитель вышел, дёрнул дверь…, но дверь не открылась, он дёрнул ещё раз – уже посильнее, после чего пару раз воздержался от эвфемизмов и вернулся в машину. Ожидая открытия двери киоска, водитель взял номер журнала развернул где-то посередине, и случайно попалась рубрика студентов: - Посмотрим чё за журнал… «Студ Big Bang»… Хэ-хэ… Што за «ЖЖ»… «ЖКХ» знаю, а «ЖЖ» не-ет… А-а-а… всё понятно – что ничего не понятно… Снова эти компутеры… А здесь што… «Ам…». Офигеть блин!.. – Ну и название придумали!.. - воскликнул водитель и начал читать статью, вслух произнося при этом какие-то нечленораздельные звуки, изредка прерывавшиеся ясными словами: – Нннннн… – …демократическое… Нннннн… – …удалось… Ух, блин! Чё пишут, а!.. Ну да, точно!.. Б… ё…-моё! Хорошо написали!.. Сразу б… чую, что – правда!.. А то б… совсем офигели на… - взятки да взятки, а никто никого не учит! Всё б… в дурку скатилось на…!.. Вскоре, выходя из продуктового магазина, показалась пышной комплекции женщина лет под 40-50, которая, наконец, открыла запертые двери киоска. - Свежих номеров тебе привёз, а тебя – утка ты блин! – где-то всё носит! Сколько ждать-то можно?.. – вышел из машины водитель. - Сколько!.. Сколько мне нужно столько и будешь!.. На пару минут-то всего отошла… - Ничего себе пара минут! – Полжурнала прочитал!.. - Да ладно ты, не рычи… Чё привёз?.. Давай выкладывай!.. Туда вон положи и вот сюда… - объяснила продавец киоска, размахивая указательным пальцем, затем выпроводила водителя, и, теперь уже изнутри, заперла двери. Вновь скрывшись в тёмной глубине города, поехал водитель «газели» дальше развозить свой печатный груз, часть которого оказалась в одном почтовом отделении. На следующий день, рано утром, один из почтальонов этого отделения пробиралась сквозь густой «лес» ветшающих – тёмно-жёлтых, блекло-белых и невзрачно-серых – сооружений. Затем прошла мимо прекрасно-красного – пятиэтажного дома «гражданской архитектуры», в котором под строгой охраной обитали либо слоны, либо кантонисты, и, наконец, вошла именно в ту пристройку, где и располагался факультет журналистики и иностранных языков одного негосударственного провинциального вуза. - Распишитесь… - тихо произнесла почтальон. - Спасибо. До свидания… - вслед уходящему сотруднику почты сказала декан факультета Ювелирная Иоанновна, и, наугад где-то посередине, раскрыла только что полученный – свежий номер «Студенческого журнала». – «Студ Big Bang»… Новую рубрику открыли… Так…, это что ещё за новость такая… Какие лица знакомые… Это же наши студенты… – журналисты!.. Вот так молодцы!.. – удивлялась глава факультета, прочитала материалы рубрики, пролистала всё остальное в журнале, затем, с серьёзным выражением на лице, над чем-то задумалась, просмотрела план работы на день, и вызвала к себе одну из многочисленных – непонятно чем занимающихся кроме «обеда-завтрака-ужина; второго обеда-завтрака-ужина; тре…» – девушек методического отдела деканата, попросив её позвать кого-нибудь из этой, неожиданно «засветившейся», группы журналистов. На разговор с деканом явились Белла с Изольдой и неизвестно о чём долго беседовали в уютном кабинете главы. Но вскоре прозвенел звонок, и счастливая парочка студенток отправилась на пару в аудиторию, при входе объявив группе: - Полосу с нашей рубрикой, вывесят на сайте вуза!.. - Ура-а-а!.. Ха-ха-ха!.. – шутила Перуджа. - Во как дело пошло! И мне опыт и вам… «не хворать»! – довольно улыбаясь, подхватил Грецкий, начиная пару по новому предмету с очень длинным названием. В этот момент декан факультета созвонилась с ответственным человеком из ректората. Ближе к обеду, где-то в ректорате: Одна молодая женщина лет 30, поднялась по лестнице, прошлась по светлому коридору и, держа в руках номер известного журнала, вошла в кабинет. - Надо отсканировать 25-ую страницу и выложить её на сайт…, сделай, пожалуйста, до обеда… - обратилась сотрудница ректората к администратору сайта. - Конечно, исполню… - оторвавшись от экрана, пару минут подумав над смыслом сказанных слов, ответил администратор, паренёк лет 25, с внешностью как две капли воды похожей на вокалиста группы «Битлз». Там же в ректорате…, но после обеда: Не старый, седовласый человек в дорогом костюме, с внешностью очень похожей на «классического банкира», сидел в большом кресле и внимательно изучал графическо-статистическую информацию на экране монитора. - Замечательные новости сегодня… Как и ожидалось – нововведение пошло на пользу, позиции предприятия улучшились… И акции компании тоже пошли вверх… Да, день сегодня однозначно хороший…, жаль только пасмурный… Скоро можно будет подумать о настоящем университете… – с лабораториями…, с научно-исследовательскими центрами… Открыть медицинский факультет было бы очень даже не плохо… Потом что-нибудь технологическое…, конструкторское бюро… А вообще…, наверное пора уже сразу открывать «окно в будущее» и исследовать громадный потенциал «альтернативной энергетики»…, уже готовить молодёжь к светлому и чистому будущему…, надо научить их жить по-новому… – пусть исправят ошибки прошлого, и будут жить качественно и эффективно… – сидя в кресле и глядя в окно, размышлял ректор одного негосударственного провинциального вуза. – Энергию туч, например, не дурно было бы освоить…, такие массы зря блуждают…, миллионы тонн воды… – миллиарды киловатт-час чистой энергии… Вот пусть наши выпускники и освоят эти пространства… Так, ну ладно, помечтали немного и вперёд – продолжаем работать… – ректор вновь развернулся, приковался вниманием к монитору и, свернув сложные непонятные программы, решил зайти на родной сайт и почитать хорошие новости о своём вузе. - «Студ Big Bang» – рубрика студентов-журналистов в «Студенческом журнале»… Хорошо… Почитаем, чего такого написали наши… – сразу обратив внимание на заголовок, перешёл Ректор по ссылке и увлёкся просмотром страницы. Ознакомился с материалом о «ЖЖ» – не пожелавшее стать материалом о «ЖКХ», просмотрел одно интервью с подробными ответами какого-то Грецкого и перешёл к последнему материалу: – Да, интересно преподаватели ответили… Ладно…, здесь что такое?.. Хм… Неужели считают, что всё так плохо?.. – прочитав заголовок, задался вопросом Ректор и увлёкся чтением статьи. – Вот здесь надо бы запятую… А вот это вот… как-то неожиданно даже… – выразив на лице настороженность и внезапное удивление, продолжал читать Ректор, и, сохранив все прежние сосредоточенные выражения, внимательно дочитал до конца: – «…выдающимся изобретением или открытием». Прочитав эссе студента, Ректор отсел от экрана. Откинувшись на спинку кресла, расположился удобнее, снял очки, потёр усталые глаза и в задумчивости – наигрывая какую-то тревожную мелодию – постучал пальцами по столу. Затем развернулся к окну, встал, немного прошёлся по кабинету и с хмурым взглядом, в котором читалась некоторая озадаченность, стал смотреть в плотную серую пелену пасмурного неба, отчего прошептал: - Какой же всё-таки день сегодня ненастный… Но тут вдруг в дверях кабинета показался человек в маленьких круглых очках. Нарушая тишину и покой мыслей, человек, держа в руках раскрытый «Студенческий журнал», быстрой походкой устремляясь к Ректору, громко и суетно говорил: - Нет, ты видел это?.. Ты только посмотри что пишут!.. Ведь свои же студенты написали!.. Это диверсия! Настоящая диверсия!.. Это нельзя так оставлять! Надо с этим что-то делать!.. Надо отчислить! Исключить с позором!.. Ведь мнения пойдут! Снова всякие толки разнесутся! Про нас-то больше всего и подумают!.. Нехорошие разговоры в обществе… – молва – «что морская волна»! – не остановишь!.. Нет, надо с этим что-то делать!.. – взволнованно негодовал человек в круглых очках, один из проректоров вуза, в ответ на появившуюся в журнале статью об образовании, написанную студентом совершенно без какого-либо информационного повода, лишь только дедуктивно-индуктивными методами мышления. - Думаешь всё так серьёзно?.. Дети же… – учатся… - А ты как считаешь?.. Ну с исключением – это я может и погорячился… Но реагировать надо… Аукнулось ведь однажды… - а всё оттого, что сразу не обратили внимание!.. Так что вот здесь надо уже что-то делать!.. - Да, согласен – реагировать надо. Вот то, что про нас прежде подумают…, да, это может быть… Вообще тираж издания небольшой, плюс рубрика – студенческая…, но действительно общественное мнение – «явление» сильное – «снежный ком» набирается быстро… Хотя он там по всем прошёлся… – государственным даже больше досталось…, но студент наш… Нам ему и отвечать… Хорошо…, будь спокоен…, я что-нибудь придумаю… Распорядись, пожалуйста, пусть полосу с сайта поскорее снимут… – медленно, с задумчивой расстановкой проговорил Ректор, вернулся в мягкое кресло, надел очки и раскрыл свой ежедневник. - Сейчас же организую!.. А вот материал про «ЖЖ» неплохо написан…, пожалуй, заведу страничку… – совершенно успокоился проректор и, почитывая журнал, отправился по своим обычным насущным делам, по пути хорошенько выругав местного «Леннона». - То выложи им…, то сними… А ругаться-то зачем?.. Совсем зажрались всякие начальники…, за людей уже не считают… Нет, так дело не пойдёт… Всё! Увольняться на… пора!.. Надоел этот повсеместный беспредел!.. Ни профсоюзов, ни независимых судов…, вообще никакой защиты простому рабочему!.. Вернусь в музыку – пора воспеть всю эту… «правду-матку»!.. Всю «грязь» наружу как выложу! На… всех б…!.. – пульсировала и волновалась в голове «Леннона» энергия мысли, готовая обернуться вскоре «сверхновой звездой» в новейшей истории рок-музыки. - Посмотрим, какие у нас важные события в ближайшем будущем… – изучал Ректор строчки ежедневника, просматривая график работы на ближайшие дни, и всё думал, как лучше отреагировать на публикацию в журнале. Затем отвлёкся от книжечки, вновь просмотрел статью на сайте, ещё немного подумал и связался с секретарём в приёмной: - Перенеси, пожалуйста, совещание директоров на понедельник в то же самое время. - Хорошо, какую указать причину?.. - Причину… – мне с детьми надо повидаться… - Как?.. - Что как? – дети наше будущее – надо уделять им внимание…, а то обидятся и вырас…, то есть я хотел сказать наоборот – вырастут и будут на нас в обиде… - Да…, понятно. Хорошо всё сделаю. - Пока всё… – отдав указания, он вновь раскрыл свой ежедневник и с мыслью: «Надо почувствовать их в массе своей…, что за народ такой там обитает…», лично созвонился с другом – по совместительству коллегой по общему образовательному «цеху» – Преподавателем художественной литературы – Главой факультета журналистики и иностранных языков – Деканом – Ювелирной Иоанновной. К нам едет… Ректор В тот момент, когда в коридорах факультета журналистики и иностранных языков послышался трезвон телефона, предположительно раздающегося из деканата, в стенах заведения также прозвучал продолжительный, сигнализирующий о начале пары, звонок. Белая дверь комнаты преподавателей открылась и в тёмные, глубоко пропитанные плотной студенческой массой, коридоры факультета вырвались сильные потоки ослепляющего студентов света. Но вскоре, благополучно для тёмной массы, дверь закрылась, а вышедший из кабинета ярко и болезненно для студенческих глаз сияющий преподаватель, направился в аудиторию №3. Именно в этой аудитории и расположилась группа «засветившихся» студентов-журналистов. В аудитории царила тишина. Алекс сидел за партой на своём привычном месте, и с пустым, бесследно растворяющимся в пространстве аудитории, рассеянным взглядом о чём-то размышлял. Группа изредка шепталась, но в основном, поглядывая на переменившегося студента, хмурилась и тоже молчала. Лишь Перуджа всё улыбалась, переглядываясь с почитывающей Диккенса Изольдой. Видя и чувствуя ситуацию, Алекс с большим усилием воли, вопреки всем своим желаниям и «новым взглядам», решил о чём-нибудь заговорить и как-нибудь пошутить – проявить неестественную – от того и тяжёлую – «учтивость». Он привстал и хотел уже что-то сказать, но отчего-то вдруг не смог больше переступить через себя, исполнив лицемерный, не нужный ему – вынужденный не собственной искренней волей и честным желанием, а подчинением негласным нормам поведения – обряд, передумал и вернулся в прежнее своё расположение. - Ха-ха-ха!.. – заметила Перуджа полужест Алекса. От громкого смеха группа встрепенулась, атмосфера немного оживилась, но вскоре «воды успокоились» и всё осело вновь, прежняя тишина и спокойствие в группе восстановились. Все, как и прежде занялись своими делами: тихо доносился хруст сухариков, слышалось перелистывание страниц «кирпича», а студент с последней парты, вновь поддавшись желанию, испытывал приятные процессы образования мыслей и с рассеянным взглядом смотрел на дверь… Которая вдруг открылась, и Алекс внезапно почувствовал сильное волнение в груди, эмоциональный взрыв, шум пульсирующей крови и лёгкое головокружение – колоссальный всплеск жизнедеятельности гипоталамуса завершился мощным выбросом нейросекретов в кровеносную систему организма. Всё внутри него пришло в движение, всколыхнулось, разгорелось, сердце затрепетало как никогда сильно, но вдруг перехватив дыхание сбилось с ритма и… остановилось, шум в голове усилился и, вместе с тем, почувствовалось сильное давление в висках… – в глазах стало темнеть… Но тут же вдруг искрами посыпался белый ослепляющий свет, сердце заколотилось сильнее и быстрее прежнего, насыщенные нейросекретами активной деятельности гипоталамических желёз пламенные потоки «жизни» хлынули к сердцу, и с силой пробивая всё на своём пути, острым холодом тонкой иглы, впились в левое плечо, в мгновение, расширив сосуды, раскалённой молнией пронеслись по всей, вздувшейся венами руке, вызывая какую-то особенную, расплывшуюся по всему телу Алекса, приятную тёплую боль – это была Любовь…, - заведующая кафедрой журналистики с двойной фамилией. Молодая женщина в возрасте: «где-то за 20 и до 40» (с какой-то особенной непринуждённой – искренней – детской свободой в проявлении эмоций, и вообще в манерах поведения – которое можно точно охарактеризовать в двух словах: «шустро и быстро» – и, вероятно, вследствие этого уже доцент и даже – невероятно, но факт – доктор наук) – Любовь – завкафедрой с двойной фамилией обладала приятной внешностью (в которой главную выразительную роль играли округлой формы голубые глаза) и, кроме того, что занимала на факультете заведующую должность и носила сразу две звучные фамилии, была ещё и преподавателем, но не одного как обычно, а сразу целого спектра предметов по такому глобальному «явлению», как русский язык. - Здравствуйте! – звонко раздался голос преподавателя, которая внезапно забежала, моментально разложила свой рабочий инструментарий и мгновенно начала лекцию: – Итак, продолжаем нашу большую тему стилистические фигуры речи… Лекция текла ровно, гладко, как всегда – «шустро и быстро», лишь изредка звонкий голос внезапно прерывался, и задавались неожиданные вопросы по теме лекции. Одна лишь фраза «стилистические фигуры речи» в некоторых студентах способна вызвать такой взрыв фантазии и столь длинную цепочку мыслей, что просто необходимо изобретать «спецприбор» который бы каждые 10-15 минут, вспышкой ли света, звуковым сигналом, или же просто болезненным уколом, напоминал бы увлёкшимся студентам о том, что идёт лекция и надо её внимательно слушать и даже что-нибудь записывать. Находясь в глубокой задумчивости, Алекс вдруг почувствовал тишину отчего «пробудился» и, медленно оглядывая аудиторию, вдруг встретил взгляд преподавателя, который, неизвестно сколько времени, уже с каким-то сердитым ожиданием, строго и недовольно смотрит в ответ. - Что?.. – спросил студент с последней парты преподавателя, и право ответа на вопрос перешло к первой парте, Изольда ответила сразу и без запинки. - Ну вот! Как в воду глядела!.. Опять ничего не знает! – думала преподаватель, ставя студентам соответствующие оценки в свой личный журнал, который: «Для вас эти оценки ничего не значат – в своих педагогических целях веду», в педагогической тетради записались две строчки: «Первая парта - 5», «Последняя – 2», но потом с мыслью «ладно уж пусть будет так…» двойка исправилась на тройку. И вновь звонкой мелодией весело полилась лекция… Но вдруг, где-то посреди пары, раздался стук в дверь, которая тут же отворилась и в аудиторию вошла глава факультета. В двух словах пройдя обычное в подобных случаях вступление, декан поведала группе суть причины неожиданного явления: - Из-за статьи Мейка завтра, к нам на факультет, приедет Ректор… - Ректор?.. Как ректор?.. Какой ещё ректор?! – неопределённо раздалось из разных концов аудитории. - Благоприятная ситуация неожиданно обернулась не приятной для нас стороной… Завтра состоится общее собрание, встреча ректора со студентами факультета… И присутствие вашей группы… очень желательно, особенно тебя Алекс. Никто, точно не знает, о чём именно он будет говорить… Но статья эта одна из главных причин его визита. Есть в статье некоторые острые моменты и ряд недочётов, которые больно задевают интересы вуза… Вуз долго шёл, долго развивался, ломал общественные стереотипы…, поэтому тяжело и серьёзно воспринимает когда трогают старые раны… Подробнее, я думаю, сам Ректор завтра расскажет обо всё этом… Так что, пожалуйста, постарайтесь подойти на это собрание… – говорила декан с присущей ей мягкостью, тактом и корректностью и в то же время с какой-то официальной строгостью – с силой, вызывающей в аудитории глубокое чувство «священного трепета», всё так же уверенно, внушительно и очень для Алекса впечатлительно, но в глазах его уже не мутилось, может быть по причине того, что прежние ценности жизни над ним больше не имели власти, и факт предстоящего события был хоть и волнительным, но, по большому счёту – сквозь призму «новых взглядов» - ему было всё равно. - Да хоть кирпичами закидайте… Нет смысла в жизни!.. Всё квазисмысленная суета… – иронично думал Алекс. - Ух, ты! Как интересно!.. – с живым огнём интереса в глазах, звонко прошептала Любовь – завкафедрой с двойной фамилией. – Вот так и становятся звёздами… А где прочитать-то можно эту статью?.. - На стенде рядом с преподавательской пока ещё висит полоса, почитайте… Влиятельные женщины факультета с блистательными улыбками на лицах ещё немного пошептались о своих властных делах, и лекция продолжилась вновь. Но, наконец, и она безжалостно и бесповоротно была съедена, безобидной с виду, секундной стрелкой часов и, как и всё сущее, подошла к своему логическому завершению. К следующей паре по предмету задано было подготовить анализ языка – устного или письменного, в виде небольшого доклада – какого-нибудь журналиста с целью вычленить из него всевозможные стилистические фигуры речи. Доклад этот был всего лишь частью одной большой работы под названием – «Языковая личность». - Ну что, удачи вам с заданием! И с Ректором тоже… желаю всего хорошего… До свидания! – улыбкой и глазами блеснула Любовь – завкафедрой с двойной фамилией, вышла из аудитории и быстрой походкой направилась в преподавательскую. В комнате педагогов никого не было, но свет здесь царил всегда: светлая энергия саккумулировалась в «штаб-квартире» просветителей в столь плотный сгусток, что с избытком хватало на круглосуточную работу всех ламп. Преподаватель подошла к своему рабочему столу, положила сумку, разложила часть лекционного рабочего инструментария, что-то в нём поменяла, какие-то бумаги отложила в сторону, затем сложила инструменты, убрала их в ящик стола и заперла на ключ. Скомкала ненужные бумаги, развернулась и, не сделав более ни единого шага – в плавных движениях профессионального баскетболиста – в полупрыжке, привстав на кончики пальцев, отправила комок бумаги точно в корзину. Отошла от стола, присела на кушетку и с непривычной серьёзностью на лице о чём-то вдруг задумалась. Затем взяла сумку, подошла к зеркалу, улыбнулась, нарисовала одну мимическую картину, другую, нахмурилась и решила поправить макияж. Скромными штрихами и очень искусно усилив выразительность черт, она вновь изобразила шедевр, второй, третий и довольная гениальностью творения улыбнулась. Затем ещё чуть-чуть поиграла в пантомиму, подвигала бровями, сделала выразительный жест губами. Надела очки в чёрной оправе и не удержалась, чтоб не сыграть в «хорошего и плохого учителя», отчего мысленно сама с собой заговорила: - Как мы смотрим на первые парты?.. Ну, что за вопросы? Известно как, – кротко и как бы смущаясь, улыбалась Любовь – завкафедрой с двойной фамилией. - Вот так вот мы смотрим на наших первенцев… – артистичная живость преподавательской мимики заиграла и… чистой, светлой радостью воссияли голубые глаза, мягкими, словно лепестки роз, чер… «изящной округлостью линий» расцвела блаженная святость умиления, лёгким выразительным штрихом скромно легла нежная улыбка, – вот как смотрим мы на наших детишек, лапочки наши, младенчики… – но в миг вся нежность – чистота – «букет» цветочных линий скрылись, и показалась на лице другая эмоц… «монументальная структура выразительных черт»: – Ну хорошо, а как вы смотрите на последние парты? А?!.. Что?!.. – на лице поочерёдно выразились: замешательство, растерянность, хмурое вопросительное недоумение. - Вы спрашиваете, как мы смотрим на последних?.. А вот так мы смотрим на них! – челюсти плотно сжались, губы, словно исчезли, глаза, сквозь очки, подозрительно сощурились, брови приблизились друг к другу – на переносице всплыла хмурая складка, лоб тоже грозно наморщился, ко всему этому примешался внушительный, угрожающе потрясаемый, крепко сжатый кулак. – Вот как смотрим мы на последние парты! Ух!.. Ну…, ладно…, что уж там…, так уж и быть, сжалюсь… – «Удов!..», «Удов!..», – тут она усмехнулась, с трудом удержалась от смеха и, восхищаясь образом в зеркале, довольно улыбнулась. – Ну и актриса же я!.. Жаль не удостоилась благосклонности Мельпомены, не оценила она по достоинству мои артистичные способности…, мою актёрскую даровитость… Ну и не надо! Подумаешь – Мельпомена, а я вот – Любовь!.. А надо будет – возьму да заявлю о себе!.. – и, подняв голову, снова улыбнулась. Наигравшись с зеркалом, Любовь – завкафедрой с двойной фамилией взяла сумочку, вышла из комнаты преподавателей, быстрой походкой прошлась по коридорам факультета и скрылась по направлению к буфету. Вдруг она появилась в светлой комнате, где приятно пахло кофе и пирожками: тьма студентов, суетливо жужжа, облепила буфет. - Свежие! Свежие!.. Берите! – заговорила буфетчица, увидев как завкафедрой, внимательно изучает витрину холодильника, где лежали маленькие, какие-то подозрительно скукоженные, со вчерашнего дня лежащие, пирожки с картошкой. - Ой…, да что-то вид у них… не очень-то аппетитный, - ответила завкафедрой, разглядев подробности пирожков. - Да что вид?! На вкус надо пробовать!.. – с неудовольствием на лице, возражала буфетчица, тщетно пытаясь сбыть залежавшийся товар. - Дайте два с капустой… – заказала завкафедрой, изучив их вид и найдя их немного свежее. Прошло минут пять, и кроме представителей студенческой тьмы, слоняющихся без дела – словно, ведомые инстинктом метить территорию, гуляющие коты – то в одну сторону, то в другую, изучая все уголки факультета, в коридорах заведения никто более не показался. Прошло ещё минуты две, и наконец-то появилась – как и прежде, бегущей походкой – словно чувствуя, что её уже заждались – знакомая фигура заведующего кафедрой. Стремительно и артистично пронеслась она по коридорным закоулкам факультета и собралась уже войти в преподавательскую, как вдруг внезапно развернулась, увидев полосу на стенде: - Ах, да! Статью же я хотела почитать… Посмотрим чего такого написал этот студентик с последней парты… – вспомнила преподаватель русского языка и подошла ближе к стенду со всевозможными объявлениями, тематическими рекламами и прочими тому подобными материалами. Читая полосу слева направо, сначала увлеклась она той статьёй, – опубликованной под псевдонимом Злой Рок – в которой сама же поучаствовала в качестве источника информации, статья-интервью с заголовком «Резоны молодого педагога» посвящена была поиску ответа на вопрос: по каким причинам молодые люди идут в преподаватели. Затем ознакомилась с материалом Комикс-Мена о «ЖЖ». И в последнюю очередь узнала, о чём же было написано в – урезанном почти что вдвое от оригинальной версии – материале с заголовком: Американское образование уже здесь. Спасёт ли химиотерапия?.. - Каков ужас, однако… Читать страшно!.. – изобразив на лице насмешливый испуг, увлеклась чтением Любовь – завкафедрой с двойной фамилией. Вот уже на протяжении многих лет устанавливается в нашем государстве новое устройство – демократическое. Надо признать, что многое устроителям удалось. Действительно, за последние годы наша страна значительно преобразилась. Меняются наша культура, обычаи, традиции, меняются и права людей. С падением «занавеса» страна всё больше становится похожей на прогрессивный западный мир: много нового, необычного и интересного приходит к нам из дальнего зарубежья. С течением времени становится всё более очевидным медленно протекающий, но для многих губительный процесс «перестраивания» страны по западным образцам, разрушающий устои нашего общества. Не осталась в стороне некогда мощная система образования, которая на протяжении многих лет оставалась лучшей в мире. В новом суверенном государстве под воздействием всё того же Запада выявилась тенденция: быстрый рост предложения в сфере образования за счёт коммерческих вузов, которые на тот момент за весьма высокую стоимость обучения предлагали низкое качество образования. Но людей, стремящихся «грызть гранит науки», это не останавливало. Спрос на платное, якобы, высшее образование был, и он повышался. Вместе с тем, повышалось и число коммерческих вузов, где главным требованием, предъявляемым к абитуриентам, являлся не высокий уровень знаний, а высокий уровень доходов. - Здесь вот надо бы запятую… Эх…, какое не удачное в данном случае слово, ну зачем же его?.. ведь есть более подходящий синоним… и даже два… Столько учила, столько учила!.. И всё зря!.. Обидно… – достав из сумочки ручку с красными чернилами, и, то и дело, подводя её к выставленной на стенде полосе – желая видимо «поправить», но – словно вспоминая, что это не тетрадь студента – быстро отдёргивая вооружённую руку обратно, с выражением мучительной боли на лице – что не в силах исправить ошибки – читала Любовь – завкафедрой с двойной фамилией, статью Алекса и, мысленно разговаривая сама с собой, комментировала. Шли годы, комвузы богатели, росли и процветали. Некоторые из них уже могут обеспечить себя отдельными корпусами с евроремонтом, новым инвентарём, качественной мебелью, большой библиотекой со «свежими» изданиями. Условия, в которых обучаются студенты, даже лучше, чем в некоторых государственных вузах. Теперь коммерческие учебные заведения готовы выделить больше средств на оплату преподавательского труда. Вследствие этого постепенно стало повышаться и качество образования. На сегодняшний день оно значительно выше, нежели в начале 90-х годов. Однако всё же система платного обучения не способна дать тот высочайший уровень, который получали студенты в прошлом. Возможно, связано это с тем явлением, которое за последние годы затронуло всё наше образование: преподаватели предлагают своим ученикам самостоятельное изучение материала в отличие от вузов прошлого, где требования к студентам были гораздо строже и за неуспеваемость их просто отчисляли. Правительство страны всё же пытается стимулировать рост числа преподавателей и студентов в государственных учебных заведениях, повышая им зарплату и стипендию. - Ммм… У-у-у-ух… Ну-у-у… Да как же?!.. видно же, что… Уф… Хм… Ай-ай-ай-я-я-я-яй… Мда… Уровень чего?.. А!.. А вот этой ошибки я ни кому не прощу!.. – со всевозможными красочными деталями на артистичной мимике, читал преподаватель статью. Правда, с начала 90-х годов финансирование госвузов заметно снизилось. В результате на западную систему платного образования постепенно стали переходить и государственные вузы, которые теперь принимают абитуриентов на бюджетной и на так называемой договорной основе. По словам некоторых студентов, можно предположить, что за последнее время требования к обучающимся на бюджетной основе значительно ужесточились… Подобная тактика, возможно, выявит гениев, которые не смогут «договориться» с вузом. - А вот здесь хороший троп! Интересное замечание! Надо записать для примера…, на будущее – первокурсникам приводить «образец»! – достав из сумочки блокнот, записала восхищённая Любовь – завкафедрой с двойной фамилией, отрывок из статьи, и, быстро перелистав несколько страниц, казалось, привычно и со знанием дела, уверенной рукой сделала пометку: «Журналисты С-02, Мейк – на экзамене засыпать вопросами о тропах!». За сравнительно недолгую историю «коммерциализации» государственных учебных заведений количество студентов, обучающихся на договорной основе, уже превысило 55 процентов от общего числа людей, получающих высшее образование в госвузах. И с каждым годом этот процент безудержно растёт. Число высококвалифицированных специалистов страны во многих сферах деятельности постепенно снижается оттого, что наше государство, устройство которого всё больше напоминает западное, перестало нуждаться в них. А гении, как и прежде не признанные на родине, вновь прославят цивилизованный западный мир своим очередным выдающимся изобретением или открытием. - Ну…, что сказать?.. Ужасная неграмотность в знаках препинания…, скудный язык…, избыток клише. Так себе статейка… Я бы даже сказала… «удов»!.. Да и не заметила бы вовсе. Не понимаю из-за чего весь этот сыр-бор, мало ли плохих статей у нас в печати?.. Ладно, послушаем, что скажут завтра, – вложив блокнот с ручкой в сумочку и забрав из статьи всё интересное для работы, подвела итог прочитанного Любовь – завкафедрой с двойной фамилией и с довольной улыбкой, с пакетиком пирожков в руках, отправилась в преподавательскую. Как отреагировали студенты на новость о Ректоре?.. – Кто-то грыз сухарики, кто-то листал «кирпич», другие планировали купить новую бас-гитару, думали о выполнении очередного заказа книжных иллюстраций, были и такие, кто вспоминал оперу и смеялся, кто-то всё мечтала об Аполлоне…, а один, сидя за последней партой, теперь уже немного привычно, молчал и сквозь призму «новых взглядов» продолжал изучать окружающий его мир, в котором видел всё, но никак не находил лишь смысла. - Как ректор?.. – ужаснулся Грецкий, услышав от студентов новость. – Подождите…, зачем ректор?.. Почему он приедет?.. - Из-за статьи Алекса, – ответила Изольда. – Как раз на сайте прочитали, и что-то там в ней не понравилось… А точно никто ничего не знает… Приходите завтра на встречу… Собрание в 13:00, в девятой аудитории… - Ух, ты!.. Во как дело пош… А про меня ничего не говорили?.. С моего же, так сказать, попустительства это… - в волнении потирая руки, быстро и нервно расхаживал преподаватель по аудитории с хмурым выражением на лице. - Нет. Про вас ничего не говорили… - ответила Белла. - Так, ладно, ладно… Кто ж мог предположить-то, что всё так обернётся… Из добрых же побуждений мы всё это затеяли… А ведь я же ответственный за это… Я же в этой истории один из главных-то… Всё будет нормально, всё будет хорошо… Да не переживайте вы так… – решится как-нибудь… – суетливо, из стороны в сторону, ходил Грецкий, с выражением усердных мышлений на хмуром лице. - Мы не переживаем… – улыбалась Белла, наслаждаясь видом нервного Грецкого. – Лекция сегодня будет?.. - Лекция?.. Да, да… Конечно будет, куда она денется…, как раз хотел уже начинать… – вспомнил преподаватель, достал из тяжёлого портфеля свою рабочую тетрадь, и началась лекция… Весь остаток дня и последующей за ним ночи над городом хоть и клубились плотные тучи, но дождя они не проливали, ветра также практически не было, над всем городом таилась жуткая тишина…, и было немного душно. Секундная стрелка настенных часов факультета совершила несколько оборотов, и наступило – «завтра». Стрелка прошла ещё несколько кругов циферблата и, наконец, в очередной раз дошла она до «12», по своей особенной физиол… механической, свойственной только ей привычке замерла, перевела дыхание, и вновь отправилась в расчерченный на отрезки круг своей жизни… Неспешной походкой, добралась она до «2» и раздался на факультете: как и всегда не громкий, но продолжительный звонок. Однако взрыва общественной массы – ни в светлом холле заведения, ни в тёмных коридорах – не произошло, по-прежнему было тихо и спокойно – все готовились и ожидали явления Ректора. Вдруг, сквозь стеклянные двери факультета, почти уже у самого входа, среди редкой толпы студентов показалась быстро передвигающаяся, какая-то тёмная фигура. Стремительно поднявшись по лестнице и мелькнув в дверях факультета, никем не узнанная фигурка проникла в светлый холл заведения. Таинственный тёмный субъект этот был облачён в длинный чёрный плащ с высоко поднятым воротником, который поднялся так высоко, что почти полностью скрыл собой голову субъекта, а сама же голова этой загадочной личности, скрывая почти всё её лицо, была плотно обвязана чёрной шапкой-ушанкой. Фигурка быстро юркнула по холлу и скрылась где-то в тёмных глубинах коридора, потом вдруг вновь показалась и также быстро прошмыгнула и не куда-нибудь, а в самый светлый кабинет факультета – к преподавателям. Комната в этот момент, хоть и светилась, но, на пользу скрывающейся фигурки, была абсолютно пустой, и поэтому так никто и не увидел, кто же всё-таки скрывался за чёрным плащом. Странная фигурка, войдя в преподавательскую, быстро там разоблачилась в свой привычный облик и, кто бы мог подумать, ведь оказалось, что загадочной личностью этой был не кто иной, как…, но раз никто не видел, значит, этого так никто и не узнал. В преддверии студенческого собрания, расписание факультета, привычно в таких случаях, было «украшено» классически лапидарным объявлением: «В 13:00 в аудитории №9 состоится встреча Ректора со студентами». Аудитория №9 была на факультете такой же большой, как и аудитория №2 – в которой однажды состоялось знакомство с Деканом – но самой дальней от деканата. Какую загадку «сверх рука» бессознательного загадало на этот раз, растолковать однозначно и так чтобы всё прояснить полностью и без остатка – не только сложно, но и почти невозможно, вполне может быть, что истинную причину этого следует искать в личных дружеских и деловых взаимоотношениях Декана и Ректора, но об этом «предмете» совершенно ничего не известно…, а может и вовсе всё произошло абсолютно случайно и никакого скрытого смысла – говорящего «образа-картинки» – здесь искать совсем и не стоит. Большая аудитория постепенно заполнялась людьми, которые всё потягивались, всё шли, заходили, присаживались, вели диалоги, приходили ещё студенты, всё новые и новые, начинались групповые дискуссии, кто-то где-то вскакивал, вскрикивал…, и вскоре воцарилось в аудитории монотонное жужжание студенческого диалекта. Прошло ещё некоторое время и, наконец, аудитория заполнилась – до отказа…, двум первокурсникам, под предлогом что «всё – опоздали!». Собрались студенты с разных курсов, среди которых в полном составе присутствовала и группа «засветившихся» независимых журналистов. И вот в дверях большой аудитории показался не старый седовласый человек с внешностью «классического банкира». Уверенной походкой прошёл он в аудиторию, поздоровался со студентами и встал у кафедры. Ректор вкратце и в общих чертах, изредка вдаваясь в подробности, заговорил о вузе: истории его открытия и дальнейшего развития, о его структуре, правилах и порядках, информационных и технических ресурсах и многих других нюансов в устройстве вуза, что, для студентов, было может быть уже не так важно и полезно, и скорее всего уже не интересно – в очередной раз «узнавать». Алекс смотрел, внимательно слушал и думал: «А ведь где-то я уже видел эту картину…, что это за фильм был?.. и даже начиналось точь-в-точь также…» – вспоминал Алекс. Да, история на Земле в разных вариациях и с незначительными переменами, повторяется довольно часто. Были небольшие отличия, были и прямо-противоположные, например: аудитория №9 была зеркальной копией аудитории №2, а двери с этими – ничего не говорящими – цифрами были в самом конце и в самом начале длинного коридора и молча смотрели друг на друга. Сидел Алекс в этот раз уже не на последней парте, а в самых первых рядах, вместо методистов грозно глядели уже деканы и проректоры. И если раньше подобные встречи оказывали на него сильные впечатления, то теперь, с рассеянным взглядом глубоко задумавшись, он, словно отстранившись от всего происходящего вокруг, и как бы не имея ко всему этому ни малейшего отношения, просто смотрел в окно. И на фоне серого пасмурного неба видел там длинную, раскачивающуюся ветром, голую ветвь дерева. Лишь только на самом краю – в самом конце длинной ветки – то просто покачиваясь из стороны в сторону, то с усилением ветра трепеща и судорожно болтаясь, то загибаясь и выворачиваясь, то низом, то верхом, то светлой стороной, то тёмной – крепко держался за своё место один единственный, сплошь покрытый тёмными пятнами, жёлтый лист… И вдруг Алекс «проснулся» оттого что услышал своё имя и внезапную тишину вокруг, после которой «шквалистым» шёпотом отовсюду разнеслось: - Руку подними! Руку подними! Встань! Встань!.. – и в итоге чья-то рука вдруг подняла его руку. - Да, это я…, я здесь… – наконец пришёл в себя Алекс и, понимая, что Ректор уже увидел и руку, и его самого, решил не вставать. По классической, заведённой здесь «схеме», совершенно незаметно – мягко и гладко – надев очки, перешёл Ректор на знакомую тему об известной уже, набирающей всё большие обороты популярности, статье из журнальной рубрики «Студ Big Bang». И вот ещё одна противоположная перемена, была замечена здесь: если на встрече с Деканом, «автор челобитной» остался анонимным, то теперь не только имя произнесли и вслух зачитали его статью, но и даже в некоторых, особенно болезненных для вуза местах, прокомментировали с аккуратной и лёгкой критикой. - Как всё-таки важно иногда – брать слова в кавычки!.. Ведь думал же чтоб слово «Американское» закавычить…, но не закавычил…, признаю моя ошибка… - думал Алекс. Далее Ректор подробнее изложил о том, что Америка здесь вовсе не причём, что главная суть преобразований в системе государственного образования, вызвана протекающим в Европе так называемым «Болонским процессом» и вкратце рассказал об идее этого глобального «механизма» и к чему он в итоге – по замыслу его разработчиков, должен будет привести. А вот действительно ли «заокеанская империя» оказалась здесь в стороне убедительно-исчерпывающей «доказательной базы» не нашлось. Вероятно, так исторически сложилось, что если в Америке все значимые события происходят с эпитетом «великое», то в Европе всё сплошные «процессы» - Кафка!.. – как в воду глядел!.. Ректор говорил на протяжении целой пары. Говорил всё так же уверенно, внушительно, корректно и с ректорским тактом. Рассказывал всё своими, официально-деловыми словами не смотря более ни в какие журналы или листочки со специально подготовленным тексом. И тут в процессе длиной речи, он, сделал краткий мимолётный жест – осознанно или бессознательно – поднёс руку к груди, и сделано это было в момент произнесения слова: - …Бог… Один лишь краткий миг – одно движение секундной стрелки – в часовой «лекции» Ректора, вдруг вызвал в Алексе не только всплеск эмоций, но и массу всевозможных мыслей: - Вот человек – в Бога верит… С неслучайной внешностью банкира…, ректор крупного вуза…, учёный-академик… Интересно, что у него было раньше… материальный успех или духовный?.. Да, интересно было бы узнать, что же в нём было прежде – что повлекло за собой другое?.. Материальное привело к духовному или прежде было духовное, которое, может быть, наградило его материальным?.. И, может быть – как следствие, случилось так, что однажды он это вдруг заметил…, почувствовал и теперь перед аудиторией не забывает упоминать об этом – в благодарность… или же как «волшебный ключик»?.. Как явление какого-то символизма?.. Не зря ведь он сделал на этом такой красноречивый акцент… Наверняка, здесь есть какой-то смысл… А может, он действительно… смысл в жизни нашёл?.. Или на самом деле всё здесь совсем иначе?.. Может он просто…, специально так сказал, – чтоб впечатление произвести на «неразумную массу»…, вызвать в ней «священный ужас»…, привлечь внимание толпы… Вот бы расспросить у него обо всём…, поназадавать вопросов… Найти корень…, дойти до самой сути…, что же было в самом начале?.. Но слишком уж ректор высок…, не долетит до него – в далёкие заоблачные вершины, мой слабый крик с вопросами. Не услышит… Ректор завершал рассказывать о европейской системе образования. Вновь затронул статью, попутно высказался о журналистах…, другими словами, но с иносказательным смыслом: что профессия сложная и ответственная…, и работы вокруг для них очень много. Затем, как и прежде, не заметно – мягко и плавно – отошёл от темы «американского образования», коснулся многих других аспектов и нюансов вуза, среди которых особенно впечатлило студентов, что преподаватели вуза, по очень выгодной путёвке, могут проводить свои отпуска в «Курортном городе». Также сильно и подробно отвечал на возникшие у студентов немногочисленные вопросы. Далее «подлил масла» в огонь студенческих впечатлений и проректор по пиару. После чего раздался звонок, и все впечатлённые студенты потихоньку стали расходиться. Так Алекс познакомился с Ректором и «помог» Ректору познакомиться со студентами факультета. Знакомство было приятным, но, как и водится между ректором и многочисленной толпой студентов – далёким…, «заоблачные вершины» не для всех досягаемы. В холле факультета студенты окружили Ректора, и сфотографировались на «светлую память о событии» – для специальной вузовской газеты – «Золотое Время». Жёлтый лист всё держался и не желал покидать своего родного места. Алекс, насмотревшись на гармоничное изящество его волнообразных движений, вышел из аудитории последним, прошёлся по опустевшему холлу и направился в аудиторию, где уже сидела группа. Но внезапно почувствовал в травмированном плече чью-то крепкую хватку, обернулся и увидел высокого Ректора: - Всё нормально?! - Да…, конечно, всё хорошо… - немного замешкавшись от неожиданности, ответил Алекс. - Ну, давай, успехов!.. - Ага…, удачи! – попрощались участники учебного процесса и разошлись каждый в свою сторону: кто в комнату преподавателей, а кто в аудиторию. Подошло, наконец, своё время и эта волнительная для всего факультета встреча, будучи съеденной секундной стрелкой часов, неизбежно канула в Лету. Прозвенел звонок на пару и вскоре в дверях аудитории показался преподаватель: практик провинциальной «тележурналистики», один из замов гендиректора местной городской телекомпании и просто популярный телеведущий. Знакомство его с этой группой студентов началось с курьёзного случая. Преподаватель «тележурналистики», в своём профессиональном стиле, вёл вводную лекцию по предмету и, вероятно, ещё плохо прощупав студенческую почву, вскользь, попутно к основному материалу лекции, видимо, желая поскорее наладить контакт со студентами и просто развеселить их, стал рассказывать какую-то до безобразия опошлённую историю из анналов местного гостелевидения. Но вместо возможного всеобщего смеха, который он без сомнения предполагал вызвать в студентах, подогревая и подтягивая – провоцируя комизм описанной им ситуации смехом собственным, встретил вдруг серьёзные, и даже мрачно-серьёзные, почти каменные, крайне сосредоточенные не смеющиеся лица. И лишь сидящие на первой парте Изольда с Беллой в ядовитом красноречивом молчании тяжело вздохнули, переглянулись между собой, и с трудом удерживая «политкорректность» изобразили на своих лицах едва заметные язвительные картины, намекая что: «препод явно ошибся с аудиторией», а может и просто, не сговариваясь, одновременно подумали: «Детский сад…». С тех пор – неожиданно встретив и уяснив для себя, что столкнулся с редким вымирающим видом разумных студентов (к которым, вероятно, ещё в процветающие времена вида, относился и сам), часть из которых хоть и подвергалась одуряющему воздействию «ароматов» скверной зоны, но нравы их, несмотря ни на что, всё же, оставались выше остальных среднестатистических – преподаватель тоже стал более «чист» в речах, серьёзен и вёл с этой группой студентов исключительно умные, подчас высокоморальные, интересные лекционные беседы. Не столько о современном телевидении, потому как – в силу «горящих телебашен» – сказать об этом что-либо действительно полезное для студентов журфака, крайне сложно, сколько о журналистике в целом и вообще об общественных проблемах в городе, в стране и в мире, попутно при этом касаясь истории…, в том числе и стадиона «Гастелло». С неподдельным выражением удивления и профессионального интереса к новостям практик вошёл в аудиторию и заговорил: - Что у вас здесь творится?.. Ректоры ходят… - «Неоотличились»… – донеслось с первой парты. - Тайная «незаурядность» стала явной. Ха-ха-ха!.. - Что за тайна?.. Так, так!.. Подробнее… – желал удовлетворения практик, присел за стол, но вдруг зазвонил телефон и со словами: «О! Сам зам вуза по пиару звонит», снял трубку: – Да, здравствуйте!.. Всё хорошо!.. Вот лекции веду нашим будущим… Сами как?.. А-а-а… Да это бывает… Да… Что?!.. Я?!.. Кого я анг… Я… Я вообще не понимаю, что у вас здесь!.. Да зачем мне это?! Никого я не ангажирую… Да вы что?! Нет!.. Я вообще с ними статьи не пишу. Мы репортажи делаем!.. Нет, я не ангажировал!.. Кто-то другой может быть… Я…, нет!.. Да, конечно!.. Да!.. Всего доброго!.. – с ироничным выражением испуга и крайнего удивления практик отключил телефон и, обращаясь к группе, весело продолжал: – Интересно!.. Щас и мне ещё «влетит» за вас! Говорят уже, я вас тут ангажирую вовсю!.. Давайте рассказывайте, что это за статьи вы про вуз написали?.. - Не мы, а вот он… – указывая пальцем на Алекса, ответила первая парта, – там, на стенде, возле преподавательской ещё висит…, если хотите, почитайте… - Подождите, у меня с собой, кажется, есть номер, – журнал действительно оказался у Беллы и практик «тележурналистики» быстро прочёл столь «засветившуюся» статью студента. - Понятно теперь…, в чём тут дело. Слава Богу хоть не отчислили… – смеялся практик, затем сказал, что «всё это мелочь» и поведал группе свою – случившуюся в очень далёком прошлом, в самом начале его профессионального журналистского пути – «презамечательную» историю, после которой его даже – О, ужас! Куда смотрит Конвенция?!.. – перестали показывать по телевизору. После чего, наконец, завершая пару, перешёл практик непосредственно к предмету: – Так, ладно…, как говорим мы тележурналисты: «слово не воробей не поймаешь – вылетишь!». Проехали и поехали дальше. Лекции щас буду вам читать… Да не бойтесь, не бойтесь – пошутил я. Чего вам лекции-то читать. Самим уж в пору учить. Вон, какие книжки таскаете, - взял у Изольды Диккенса, чувствуя вес книги, покачал её в руке и, преклоняясь перед силой студенческого ума, выразил на лице глубокое впечатление восхищённого удивления, затем прочёл надписи обложки и с прежними, застывшими от изумления, эмоциями вернул Диккенса обратно. «Рейтинг» студента в глазах преподавателя резко поднялся, зашкалил, пробил верхнюю «планку» и… возможно, что будущую практику по «тележурналистике» Изольда – вероятно единственная в группе – сдаст на «отлично». Закончилась пара по тележурналистике и началась лекция по журналистскому мастерству. Грецкий вошёл, с мягким, глухим ударом поставил свой толстый портфель на стол, и начал лекцию с обсуждения прошедшего события: - Ну что там у вас с ректором-то вышло?.. - Да ничего так…, просто статью прочитали… - ответила первая парта. - Про вуз в очередной раз послушали…, скоро наизусть уже будем рассказывать его историю… - с небольшими прояснениями хмурилась Белла. - В основном про «Болонский процесс» он подробно рассказывал…, ну и да, по статье Алекса прошёлся с критическими замечаниями, - добавил Рок. - Удивило немного, что к нам – к студентам отнеслись так серьёзно… Даже хочется сказать, что так – по-человечески нас восприняли и даже нам что-то серьёзно ответили… Взяли да – внимание уделили… Так что было приятно! Ха-ха-ха!.. - Могли бы просто «тихо молча замять», снять полосу, да отчислить одного студента… А поступили как люди – приехали, ответили… – сияя, дополнила Белла. - Ага, не привычно даже как-то…, а то всё дубинками, да дубинками… – добавил Комикс-Мен. - Ну, всё-таки пожурили пальчиком!.. – в весёлом расположении духа ходил по аудитории Грецкий, посмотрел на Алекса и вроде бы даже подумал: «Ну, так тебе и надо!», после чего вдруг резко изменившись в лице, заговорил: - Да ситуация-то – самая обыкновенная! Самая такая стандартная… – самая рядовая ситуация!.. Такой по-хорошему полевой, – классически рабочий момент! – Обыкновенный для журналистов!.. – вскидывая руки, и специфически брезгливо исказив живую мимику, продолжал Грецкий лекцию. – Так что нечего раскисать! Привыкайте!.. А вы чего хотели?.. Таковы реалии профессиональной журналистики! – Вашей, между прочим, профессии!.. Очень хороший…, такой – по-настоящему полезный опыт получили!.. Хорошо, молодцы! В общем – фу!.., пронесло – вздохнули и пойдём уже дальше к следующей теме!.. – красноречиво, выразительным жестом преподаватель вытер со лба «пот испуга», и в виртуозном «светопреломлении», вновь полилась лучезарная «поэзия» Грецких лекций. Тем временем в вузе стали происходить пока ещё не видимые, но уже протекающие процессы. Говорящее название рубрики выполнило свою «миссию» и «взрывная волна преобразования», едва заметно, но уже неслась по всем факультетам вуза, внося в их работу определённые незначительные коррективы и ряд мелких поправок. К концу учебного дня, столь «злосчастная» для некоторых людей, полоса с рубрикой исчезнет со стенда в неизвестном направлении, а на её месте появится объявление с информацией для преподавателей – желающих слетать в отпуск в «Курортный город». Кроме этого объявления и ещё целого ряда других информационных сообщений о вузе, также будет вывешен один выделяющийся лист, где чёрным по жёлтому, посреди всеобщей белизны, будет сообщаться, о том, что из разных факультетов вуза, за глубокую неуспеваемость и жесточайшую не посещаемость, были отчислены несколько студентов. Но страшнее всего было не это! Самым ужасным в этой истории представляется тот факт, что «взрывная волна» события – прямиком в преподавательскую – смела на своём пути, излюбленный всеми студентами факультета – кожаный диван!.., который был заменён на жёсткие и неудобные кушетки. Никто и не ожидал, что последствия открытия рубрики окажутся столь значительными. Никто об этом даже и не задумывался. Жаль, но диван уже не вернуть – диван облюбовали преподаватели факультета. Остаётся лишь констатировать факт: неожиданный «Big Bang» в сознании одного человека произвёл небольшие перемены во всём учебном заведении, а всё оттого: - что ректор прочитал статью рубрики «Студ Big Bang» на сайте вуза; - что полоса «Студенческого журнала» с рубрикой вдруг попала на сайт заведения; - что статьи студентов решили опубликовать в журнале; - что Грецкий предложил группе выбор; - что студенты-журналисты группы С-02, вместо того чтобы переписывать учебники, выбрали писать статьи; - что Грецкий задал Алексу писать именно про образование… А всё оттого, что гипоталамус…, …что во Вселенной есть планета Земля и на ней живут люди… А вот действительно, если задуматься – (кто же всё-таки знает?) – для чего?.. В ожидании «Отца-основателя» В очередной раз, привычно – вовремя – по расписанию, прозвенел звонок, студенты попрощались с преподавателем и готовились уже разойтись, как вдруг в дверях показался главный методист факультета с не приятной для студентов новостью: - Здравствуйте… Перемены в расписании… неожиданно случились… Вернулся он из командировки, просил две пары вам поставить… Дождитесь его, хорошо?.. Скоро он должен будет подойти… - Хорошо, спасибо… - Дождёмся уж… - Мы так этого ждали! Ха-ха-ха!.. - Ну вот! блин!.. - неопределённо отозвалась группа беспорядочным разноголосым «хором». Он – теоретик и практик журналистики, профессор, доктор наук, автор многих книг, в том числе и целого цикла по «истории местной печати» - «Отец-основатель» кафедры журналистики. Основав кафедру и несколько лет поруководив её составом, заведующий, вдруг почувствовав, что некая внешняя сила вносит в его работу ошибочные коррективы, – и вероятно, чтобы не причинить ещё больший вред – отошёл к другим своим многочисленным делам, а вместо себя оставил на факультете – Любовь, которая и стала вслед за ним завкафедрой… с двойной фамилией. Но, не у всех наладился контакт с новой правящей на кафедре силой, и как однажды образно выразилась сама Любовь – не поняла она студентов, а студенты, соответственно не поняли «света Любви» и так и продолжали жить во тьме своей массы. Оставшись на факультете одними из последних, «засветившиеся» студенты-журналисты всё ожидали «Отца-основателя»…, пока же пребывала на факультете Любовь - завкафедрой с двойной фамилией, которая сидела в преподавательской и кропотливо готовилась к учебному процессу. Алекс вышел из аудитории и стал расхаживать по пустым тёмным коридорам, сходил в буфет, зашёл в библиотеку, подошёл к закрытой двери деканата, прошёл рядом с комнатой преподавателей и увидел там большой телевизор, включённый вахтёрами, после того как утекла из факультета «бурлящая студенческая жизнь». Сине-экранный ящик в этот момент показывал какое-то «шумно-крикливое шоу», которое сразу вызвало в Алексе неприятную волну дурных ассоциаций – в виде тлеющего трупика животного с собравшимися вокруг мухами и какого-то привкуса плесени. Яркие и глубокие впечатления эти – ассоциации – возникли очень давно. Однажды по телевизору – который смотрели другие люди – показывали эту самую передачу, Алекс ел в этот момент вполне свежее и здоровое на вид яблоко, но, в очередной раз надкусив его, он почувствовал вдруг противный гнилой привкус, а в самой сердцевине яблока была какая-то плесень и, не один как обычно еле живой червяк, а – словно кишащие личинки мух в дохлой крысе – целый клубок быстро разбегающихся белых гусениц. Ясный образ отпечатался глубоко и с тех самых пор, при любом упоминании об этом «шоу», возникали в нём подобные тошнотворные ассоциации гнили и тления. Безликое «шоу» в своём обновлённом, но мало изменившемся обличии, представшее характерным знакомым пятном, символично отпечатанном на теле человечества – история которого со временем не меняется, а лишь в различных вариантах отображая прежнюю фундаментальную суть вещей и явлений, уже который век нескончаемо вращается по кругу – всё также как и прежде было бессмысленным по своей форме и страшным по своему содержанию: сопровождаемое ритмичными, но далёкими от «искусства муз», звуками праздного веселья, призванными под гипнотическое молчание опустошённых, заглушить рёв боли и ужаса их же будущего; и украшаемое яркими масками лживых, но нескрываемо-знаковых «Молох-шоу», призванными к отвлечению и оправданию совершаемого на уличных сценах кровавого безумия. Когда-то в древности под красно-чёрные блики горящих костров, сменившиеся теперь синим свечением горящих экранов, виднелась всё та же прежняя выжженная печать – знаковая обложка бессмертного явления, без конца приводящего всё к одному и тому же, толкая и увлекая в губительные процессы всё новые массы, новые порции чистой жизни, предавая их в удовлетворение голода всё тех же «лжебогов» человечества, скрывшиеся за прежней маской, но лишь с другими чертами: чёрной трансплантологии, грязным вожделениям похотливых нужд, ненасытного материализма – в жертву дьявольского господства «экономических систем» всех времён человечества. - «Мерзостная пустота»…, к тому же на «святом месте», с которого надо бы правду разглашать…, а они?.. Не понимаю, зачем смотреть эту разлагающую чушь?.. Собственную свою человеческую жизнь обратили, словно в кальку – прикладывают к телевизору и вот она – пустая копия с заданного образца… - пройдя в холл и сев на кушетку, думал Алекс об увиденном «телешоу». На кушетке напротив сидели два первокурсника, ели пирожки, увлечённо смотрели своё зрелищное телефонное «шоу» и на весь холл громко смеялись. Секундная стрелка отмерила несколько оборотов и вместо первокурсников напротив Алекса оказалась уже какая-то девушка, вероятно, с курса пятого. Они быстро переглянулись друг с другом и вдруг решили… помолчать. Молчали о литературе, о высокой поэзии, о культуре, об «актуальных проблемах современной науки», о всевозможных социальных проблемах. Помолчали о вере, помолчали о смысле своей жизни, о её духовной неблагоустроенности, о предназначении…, молчали ещё и ещё, молчали долго, молчали упорно – в унисон, с жаром – перебивая друг друга. Плавно отстранились от глобальных тем и искренне помолчали о личных проблемах, молча нашли корни причин, их следствия, и продолжили молчать о быстротечности времени в жизни. Вспомнили и помолчали о заветных мечтах детства, молчали о затягивающем водовороте, о нескончаемых бесцельных попыток выбраться, о том как утопают надежды, как погибли мечты. Молчали о важности принимать «грязевые ванны» – о необходимом распятии «чистой жизни», о строительстве «стен», о заточении «света» в маленьком закрытом загоне. Молчали о волнующем, о важном, – молчали о своей жизни… Часы факультета всё пророчили и обещали звонок. Но звонок на пару всё не звонил, всё ждал: пока два студента полностью не намолчаться и не изольют свои души… Секундная стрелка безудержно, замирая лишь на миг, продолжала отрезать клочки времени. Но ни звонки, ни тем более трубы, всё не давали о себе знать. - Ой! Совсем ведь забыла!.. – в меланхоличной задумчивости расхаживая по коридорам, случайно обратив взгляд на часы, встрепенулась пожилая женщина-вахтёр. Звонок прозвенел. В холле воцарилась тишина, и откуда-то доносились знакомые голоса: - Ведь всю систему сейчас из-за этого ужесточат! Всё контролировать будут! – Кто как посещает, кто учиться, а кто нет… Всё строго спрашивать будут… Блин! – Теперь учиться придётся! Ходить на лекции!.. А всё Грецкий! Он задал писать нам эти статьи… – раздался один резкий голос. - Да…, с последней пары теперь не сбежать… Все 20 экзаменов честно готовить!.. Даже Диккенс теперь не поможет… – немного тише, но более чётко, видимо было сказано с первой парты, послышался второй голос. - Вместе будем сидеть в библиотеке! Ха-ха-ха!.. Раскрывать свою тайную «незаурядность»! Ха-ха-ха!.. – громче всех, разносясь по коридорам, заговорил третий. - Да не парьтесь вы так…, может ещё ничего и не будет… До сессии всё утрясётся… – тихо произнёс роковые слова последний. Студенты всё ждали преподавателя – «отец-основатель» задерживался… Взаимосвязанной цепочкой мыслей, приближаясь к новым глубинам неизведанного пространства сознания, Алекс, с пустым взглядом сидел на кушетке, слушал тиканье часов, и мысленно уплывал всё дальше. Эмоции радости безвозвратно сходили и где-то терялись, казались на лице чужыми, временными – волей, словно ветвь, прививались, но, не приживаясь, отпадали вновь, какое-то разочарование всё более проявлялось в его лице. - Но почему это всё случилось?.. Отчего это вдруг произошло во мне?.. Словно кто-то взял и переустановил мне сознание…, «операционную систему» сменил… В кошмарную ночь провёл какое-то сканирование…, будто в безопасном режиме – в полусне… Кто-то просто взял и поменял мне меня же… Кому понадобилось менять мне разум?.. И весь этот бред на самом деле – единственная моя версия, которая всё легко объясняет… Ведь ни кому это всё не рассказать, так чтобы точно знать, что тебя действительно поняли: один человек никогда полностью не поймёт другого, ведь мысль можно выразить лишь в контексте целого многослойного пласта всевозможных «идей», «знаний», «концептов» прожитой жизни. А в сознании другого чека эти пласты «идей», хоть в общих чертах и похожи, но в деталях всё же другой однородности и структуры…, ведь жил он совсем иначе, рос в других условиях, другие люди и по-разному оказывали на него влияние…, наверное, и всякие физиологические факторы здесь тоже играют не последнюю роль. Поэтому мысль будет понята не полностью как раз из-за разности этих идейных сред в сознании сообщающихся индивидов…, тем более внутренние волнения человека – полная абстракция… Разве что, кто-то, также испытал это явление и где-нибудь в литературе наверняка это уже подробно описал и рассказал обо всём и во всех деталях. Надо будет это обязательно найти. Может где-нибудь и откроется ответ… Только вот знать бы где искать… И найти бы именно тех кому можно было бы вопросы свои задать…, не наткнувшись на «псих-врачей» с их ограниченными нормами и стандартами поведения… - Э-э-эх!.. – вдруг вырвался стон душевной боли, и вахтёр выбежала на улицу. - Вот что делает, а?! Что делает?!.. Жуликлар! Бандитлар!.. За дверями показалась страшная сцена: трактор жилищного управления, без всякого чувства ответственности заехал на газон и, словно не замечая, ковшом задел и слегка придавил молодое деревце. Вахтёр – бывший советский чиновник – выбежала и что-то громко крича, пригрозила трактористу кулаком. Тракторист одумался и без лишних слов, влез обратно и проехал дальше. - Эх!.. Что делают, а?.. Хорошо там – где нас нет… - прогнав тракториста, с чувством исполненного долга, печально вздохнув, произнесла пожилая женщина-вахтёр, которая в свои 70 с лишним лет всё мечтает прочитать Коран, и всё собирается, наконец, сходить за ним в центральную городскую библиотеку. Но городская библиотека, хоть и расположена неподалёку, только вот двери там ещё более тяжелы, чем в «Студенческой», ещё массивнее, ещё выше… И закрывающая дверная пружина там ещё толще, ещё крепче, и с ещё большей силой держит дверь перед толпами народов, и пожилой женщине, в её 70 с лишним лет, тяжёлые эти двери уже не открыть… Но, может быть, это уже и не так важно, ведь дерево от трактора она спасла… - Кого-то интересует спасение дерева… – продолжал думать Алекс. – Кого-то интересует спасение своих собственных чувств…, кто-то обеспокоен вопросом спасения своей семьи, кто-то занят спасением китов выбросившихся на пустынный холодный берег, кого-то интересует спасение Байкала… У кого-то просто бессонница и он всё думает как же выйти из безвыходной ситуации по спасению экономики…, а кто-то где-то строит сейчас какие-то планы, делает какие-то дела в надежде спасти мир… И всё это происходит тысячелетиями… Всё одни и те же круги жизни… Жить и всю жизнь потакать своим желаниям…, зная что ничего другого радикально нового в жизни уже не будет… - всё один и тот же короткий отрезок… Так не может быть… Должен быть смысл!.. Какая же конечная цель всего этого круговорота?.. Есть ли она вообще?.. Кто знает? Где ответ?.. Ответа нет… Никто не знает… Может быть когда-то в прошлом знали…, может была тогда цель… Но всё уже скрылось под толстым слоем земли. Сумасшедшее человечество понастроило столько всего, столько всяких стен между собой, стен настоящего лабиринта, что само заблудилось в нём и не знает уже – как прийти к цели, да и цели уже нет, всё утеряно… Одни квазисмыслы, всё прежние псевдоцели… Как же я раньше мог ради этого жить? – Теперь обязательно нужна цель – главная, высшая, всеобъемлющая цель жизни!.. Которая бы всё объяснила и всё оправдала… Но всё утеряно… Как же теперь прийти к цели? Как мне её найти? Где правильный путь к этой цели? У кого спросить? – Где находится этот путь?.. Может у ректора?.. Кто-то ректор, кто-то банкир, кто-то преподаватель художественной литературы…, кто-то тот, кто-то этот, а кто-то ещё за всем этим внимательно наблюдает, размышляет и описывает… А потом найдётся кто-нибудь кто всё это соберёт, расклассифицирует, разгруппирует, а кто-то потом, спустя годы или века это всё найдёт, прочитает, просмотрит, может быть задумается над этим и случайно услышит знакомые слова о том что «так было, так есть и так будет всегда», наконец, делает соответствующие выводы, и круг начинается с самого начала… И вместо того чтобы приблизиться к главной цели, придумает в жизни человечества новый квазисмысл… – Коммунизм! Давайте снова попробуем?.. Вдруг получится?! – откуда-то издалека вновь послышался знакомый голос перевоплотившегося Рока и похожего на голос человека в пальто из библиотеки. – Сумасшествие!.. Всё вокруг какое-то сумасшествие!.. Хаос мегаполисов, города, питающие их промзоны – родинки на теле Земли, медленно разъедающие её гармонию, грозящие, в любой момент обернутся смертельным сумасшествием ракового образования: разливая нефть, фенол… – яды, взрывая атомные станции, плотины… – и прочие техногенные катастрофы. «Муравьиная кислота» оказалась столь токсичной, что выжгла целый «лес». Для чего?.. Да, комфортная жизнь… – вся в удобствах грязного мира, отравленного воздуха, ядовитой воды…, социальных проблем, взаимного страха нежеланной близости…, вся в болезнях, психических расстройствах, в непрерывной суете, – в постоянном прогрессе!.., да, злокачественная опухоль прогрессирует… Сами себе понастроили гильотин… Неужели нельзя было обойти этот катастрофический комфорт и придти к настоящей счастливой жизни?.. Цивилизация… – куда несёшься ты?!.. Всему виной порочные желания людей… Больше катастроф – больше денег… Страны, где война – один из факторов экономического развития. Бредовый распорядок мира… Всё вращается ради низших стремлений… Ради умножения грязи – ради новых раковых образований… Вот он – пробудился вирус Содома… – где же огненный дождь?.. – родилась в сознании Алекса неожиданная мысль. – Помойная грязь внутри и снаружи… – где очищающий дождь?.. - Ба!.. Алекс, а вы почему не на паре, кого ждёте?.. – с искренне вопросительным выражением на лице, выйдя из светлой комнаты, воскликнула преподаватель рекламы. - Его…, нашего бывшего заведующего кафедрой… «Актуальные проблемы современной науки» у нас…, методисты просили дождаться, вот и ждём… – резко всплыв из глубин мысли, ответил Алекс. - А! Так он уже вернулся?! – искренне удивляясь новостям, отвечал преподаватель. – Значит скоро приедет. Ну тогда ждите… Не расходитесь. - Да, конечно. Мы уже привыкли… – с первого курса так, всегда кого-нибудь да ждём… - Ну до свидания!.. - До свидания… – тихо произнёс Алекс, и минуту спустя, услышав гул реактивных двигателей самолёта, задумался вновь: – Вот и я также когда-то мчался куда-то… Не видел жизни…, не видел её деталей, не понимал её художественных подробностей…, как-то всё в общем было…, словно на большом расстоянии, в дали от неё… На бесконечном круговом пути, с целью догнать солнце и ухватиться за линию горизонта…, которые всё время так и оставались впереди… – бесконечно недостижимыми – «не ухватимыми»… Всё выше и выше, всё быстрее и быстрее, летим и летим – вдали от жизни – чтобы догнать «будущее», а потом вдруг, оказывается, что топливо на исходе… и самолёт, так и не догнав солнца, так и не ухватившись за линию горизонта, начинает терять высоту…, и «скелет» его врезается под землю… Кто задал ему ритм такой «жизни»?.. Пустой, никчёмной «жизни»… Как ужасно теперь осознавать, что жизнь прямо-противоположного существа, какой-нибудь маленькой медлительной улитки, гораздо полнее и содержательнее, гораздо разнообразнее, интереснее и гораздо счастливее. Медленно-медленно пробирается она сквозь травы, изучает одну травинку, другую, рассматривает все краски солнца – на рассвете, в зените, на закате – всё красочное разнообразие неба. Пробирается дальше и видит всю эту окружающую её жизнь во всех скрытых подробностях – все детали мира, все его удивительные крупинки – открыты для неё, просто живёт и наслаждается своей жизнью… Вдруг сверкнул блик солнца и с травинки соскользнула капля россы и эта мелочь громадного мира не осталась незамеченной – это было частью её содержательной жизни… Самолёт приближался, гул двигателей всё возрастал, и казалось, что примешивается в этот знакомый шум, что-то ещё. Звук этот становился более разнообразным, более содержательным, но всё также был неузнаваемым, чувствовалось, что приближается некая сила. - Нет, и в этом тоже не было никакого смысла…, зато куда лучше чем в пустом и тёмном «около-космическом» пространстве, на большой скорости пролетая жизнь, пытаться «ухватиться за ветер»… Если же смысл в жизни и есть, то скрыт он где-то очень глубоко, либо наоборот на самом открытом месте…, и не каждый сможет его отыскать… Но «кто ищет, тот найдёт» – вновь врезалась в его сознание, неожиданная, словно чужая, мысль, прервав все остальные размышления. – Интересно кто автор этого выражения?.. Пушкин что ли?.. Достоевский?.. Народная пословица?.. Надо будет поискать… Но ведь даже и для этого нужен какой-то толчок… не начнёт же человек так просто – от нечего делать – вдруг искать себе смысл в жизни…, «хлеб» есть, «зрелищ» полно…, чего ещё-то надо? – Зачем какой-то там смысл?.. – не поесть его, не пощупать, не посмотреть на него… Пустая абстракция и больше ничего… Нет, здесь нужен именно переворот в сознании… Радикальная реорганизация из самого дна мысли, разума, души, внутреннего мира… и всего-всего остального, что имеет с этим какую-нибудь, хоть даже самую поверхностную, связь… – Глубокое очищение…, полное обновление…, новое мировоззрение, новые ценности… – рождались в сознании Алекса не обычные для него мысли. – Да как понять всё это? И как придти к этому?.. Как осознать простую вещь, чтобы встать…, выйти из ряда…, подняться над всем миром и увидеть картину абсолютной действительности…, извлечь фиктивные смыслы? Как до этого дойти самому?.. На это способны лишь…, на это никто не способен…, для этого нужно просто… заново родиться – новый человек на смену старому – в самом себе…, для этого нужно всего лишь прозреть… Но как?.. Как пробить этот «толстый мозолистый панцирь»?.. Сквозь который можно было бы проникнуть в «огрубевшие сердца»… По чьей воле прозреть человеку?.. И кто же, всё-таки, главный «усыпитель»?.. – задавшись последним вопросом, Алекс заметил, как мелькнула в зеркале холла, какая-то большая тёмная фигура, но не придал этому значения. Смотря в прозрачные двери факультета, он стал вслушиваться в странный шум, который становился всё громче. Из тёмных глубин коридора, вероятно из чьего-то телефона, вновь слышалась старая, неизвестная песня с непонятными иностранными словами. Никем не останавливаемая, мелодичными звуками она всё распространялась по факультету, проникала во взволнованное сознание Алекса, вызывала в нём бурную синестезию и погружала его в приятную и радостную, вязкую глубину ностальгических чувств… …So catch me if you can I'm going back… Звук, очень похожий на гул реактивных двигателей, не прекращался. Шум становился всё громче, всё сотрясал вокруг, набирал всё большую силу и мощь. Сливаясь вместе с ним в пугающий клубок хаоса, беспорядочные крики ужаса вдруг раздались отовсюду. И казалось, что нечто тёмное, очень похожее на тень, быстро мелькнув по соседним домам, в одно мгновение пронеслось по земле… Секундная стрелка настенных часов, продолжала размеренно жить и, обладая характерным ей свойством, исправно отмеряла эфемерно-мнимую субстанцию по секундам. Пустившись в очередной круг, она вдруг замерла, но не как обычно на «12», а ровно напротив цифры – «3», высокая минутная стрелка в этот момент осторожно касалась – «2», часовая указывала на – «1». 1 января 2010 - 31 декабря 2011 Напишите отзыв, рецензию: Озон: https://www.ozon.ru/context/detail/id/32800683 Амазон: https://www.amazon.com/dp/B00ZRQUFUW ЛитРес: https://www.litres.ru/azat-gm/v-strahe-prozreniya Букмейт: https://bookmate.com/books/iBBOHMDe Гугл Плей: https://play.google.com/store/books/details/Азат_ГМ_В_страхе_прозрения?id=ShPvCQAAQBAJ ≈53,00 рубля моя условная цена (1 рубль за каждые 10 000 знаков), но можете заплатить столько, сколько считаете нужным: не хотите платить – не платите, хотите перечислить 1 млн. $ – перечисляйте… поступайте по совести, по Духу… оплатить через банковскую карту: http://azatdraw.org/v-strahe-prozreniya-jurnalistskoe-masterstvo.html оплатить через Яндекс.Деньги: 410 011 820 749 370