В страхе прозрения

Холодная комната

В страшном испуге, Алекс проснулся.

- Что за ужас!.. Это сон… Слава Богу, это всего лишь сон… Приснится же такое…, бред…, кошмар какой… Как хорошо, что это всего лишь был сон… – вставая с кровати и постепенно приходя в себя, ужасался Алекс, но не испытывал радостных эмоций, которые возникают всегда, когда просыпаешься и понимаешь, что страшная действительность была всего лишь сном. – Вот тебе и буковка…, настоящее чудовище эта буква… Какая страшная…, зверьё зубастое. Раз встретишься – запомнишь на всю жизнь. Буковка… Деточка… Чудовище!..

В комнате, в которой проснулся Алекс, было спокойно и тихо. Лишь неразлучная пара открытых створок оконной рамы – внешняя и внутренняя – едва качаясь на ветру, тихо постукивали, осторожно и легко касаясь друг друга. Белые стены комнаты были сплошь развешаны картинами. Висели большие, практически не отличимые друг от друга, картины с выпирающими наружу живыми красными гигантскими гвоздиками, разница была лишь в том, что на ветру покачивались они с зеркальной противоположностью. Вокруг больших картин висело много маленьких с различными, также преимущественно красного цвета, абстракциями – похожими на шипы роз – острых фигур.

За окном казалась унылая, пасмурная погода – всё было белым, холодным и пустым. Только редкие, крупные хлопья снега придавали всеобщей пустоте движение и жизнь, окрашивая монотонную белизну в различные градации белого цвета и случайно залетая на такой же белый подоконник, образовывали на нём серую тень. Невообразимо резким контрастом, среди этой, по истине, вселенской белизны, цвела на подоконнике ярко-красная роза.

От мягкого прикосновения слабого ветра, изредка прорывавшегося в комнату из открытого окна, становилось совсем холодно. Из-за чего, периодически, по всему разгорячённому, кошмарным сном, телу Алекса пробегала многочисленная армия мурашек, поднимая, словно знамёна, волоски на коже рук. В воздухе стоял приятный насыщенный запах кофе, временами усиливающийся до такой крепости, уже совершенно неприятной, что возникали лёгочные спазмы, как от густого сигаретного дыма. Кроме того чувствовался едва уловимый аромат шоколада, который всё же не возбуждал радостных эмоций…

Алекс чувствовал бессмысленность всего происходящего, чувствовал себя ужасно одиноким, из-за холода, ветра, снега, из-за всеобщей тишины вокруг и безжизненной обречённой пустоты за окном. А плотно закрытая дверь комнаты, одним своим видом внушала особенно сильное убеждение, что нет возможности и нет никакой надежды, чтобы суметь открыть её, прилагая для этого хоть все свои силы во всё своё время. И, кроме этого убеждения, дверь, которая, слившись со стенами в монолит, казалась безнадёжно непробиваемой скорлупой, внушала ужасающую обречённость на вечное пребывание в ограниченном пространстве холодной комнаты.

Чтобы внимательнее рассмотреть бездонное пространство за окном, Алекс подошёл ближе к столу. Но, к его сожалению, никаких деталей бесконечной белизны разглядеть было нельзя – устремляясь в неизвестность белое пространство, как и прежде, сохраняло своё монотонное содержание.

- Так много снега…, интересно, куда он падает?.. И зачем? Ведь здесь ничего нет… Во всём мире кроме меня никого нет…, а снега так много… Пусть бы он падал там, где много людей… Для меня одного так много снега… Какой чистый снег…

Не понимая суть действительности, Алекс отклонился от окна и принялся рассматривать беспорядочный набор вещей покрывающих всё пространство стола.

На столе, а точнее это был подоконник, сильно заходивший в пределы комнаты, в чистой белоснежной обложке, по которой можно было судить о её совершенной новизне, лежала толстая книга с блестящей золотистой надписью: «Последнее соглашение со мной». И здесь же, вокруг, находился полный хаос из растрёпанных, полуизорванных и почти уже развалившихся, окончательно устаревших учебников, исписанных мелким почерком тетрадей, различных газет и толстых журналов, на одном из которых была надпись: «Как эксплуатировать первобытную тотемную тягу к косолапым?». Кроме того, всеобщий беспорядок дополняли разбросанные ручки, карандаши, бумажные обрезки и один золотой или позолоченный нож.

Вдруг почувствовав в не опознанной сознанием, совершенно новой области сердечной камеры, эпицентр густого жжения, расползающегося по всему телу нестерпимого – пламенно-зудящего – желания, он взял столовый нож и с силой вонзил его в красное яблоко, лежащее на белой тарелке, разрезав сочный плод пополам. Отчего тут же задумался о том, с какой целью он вдруг это сделал. И, не найдя для этого неосознанного, автоматического действия видимых причин, медленно, смотря в окно, стал подносить одну отрезанную часть яблока ко рту, но тут же, переведя взгляд, вздрогнул от испуга и быстро отдёрнул руку назад, застыв в удивлении и рассматривая красную половинку.

На половине яблока он увидел три обыкновенных семечка, которые помещались в одном семенном пазу, но не обычным было то, что каждое отдельно взятое зерно было большего размера, чем объём самого паза, в котором оно помещалось вместе с двумя такими же зёрнами. Однако не этим был поражён Алекс, он уже привык постигать то, что на первый взгляд кажется непостижимым, удивляло его совсем другое: яблоко, только что разрезанное, уже было надкусано в нескольких местах и неприятно пахло. Пытаясь понять как это могло произойти, но, конечно же, снова не найдя видимых причин и логических объяснений, Алекс, с мыслью: «Если выбросить его в мусорное ведро, оно там будет гнить и вонять», отправил половину яблока в белое бездонное пространство открытого окна. И только он хотел взять оставшуюся часть красного яблока, как обнаружил, что вторая половинка исчезла, а на тарелке осталось лишь одно яблочное зёрнышко, которое он незамедлительно съел с мыслью: «В нём то и сосредоточено всё самое полезное и ценное, в нём то и зарыт огромный потенциал».

Чувствуя лёгкий голод и сильную обиду из-за гнилого яблока, он продолжил изучать содержимое комнаты. Взгляд его снова остановился на цветке и невольно приковался к нему. Зелёный стебель и красное соцветие излучали «свет» гармонии и совершенства. Было в розе что-то не настоящее и в то же время естественное, с виду цветок был вполне обыкновенным, но чувствовалась его сверхъестественная идеальная форма. Фантастический реализм, распространяемый по комнате розой, перебивал обиду и вместо негативных эмоций внушал радость и успокоение. Наслаждаясь «светом» растения, Алекс заметил вдруг на потолке картину в золотой или позолоченной рамке. Вероятно, это специально было здесь так устроено, что, смотря на цветок, не возможно было не заметить тёмную, по сравнению с абсолютной белизной потолка, картину, которая, словно отражаясь, висела прямо над книгой в белоснежной обложке. Композиция картины состояла из следующих простых элементов:

«Мир спасёт «красота»… «Некрасивость» убьёт…»

Разглядев изображённую на потолке проекцию, но не придав значения её деталям, Алекс, упираясь руками в стол, без единой мысли в опустошённом сознании, продолжал стоять посреди тишины, всматриваясь в безмятежное пространство за окном, пока не почувствовал в ногах чьё-то ледяное прикосновение. Тут же отпрянув назад, он увидел, как из-под стола медленно растекаясь по серому полу, вытекает какая-то жидкость. На мгновение, ужаснувшись тем, что жидкость отдавала металлическим блеском, Алекс подумал, что течёт тяжёлая ядовитая ртуть но, приглядевшись, понял, что растекается прозрачная вода.

- Странно, откуда же здесь вода?.. Батарею что ли прорвало… Так почему зимой вода в ней холодная?.. - подумалось в голове Алекса. И здесь он заметил, что по полу комнаты, непонятно каким образом, пролегла неглубокая змеевидная ложбина.

- Сюрреализм действительности, - мелькнуло в сознании Алекса в кратчайшую долю мгновения.

В самом центре этого округлого углубления, по которому и должна была бы спокойно течь вода, лежал виновник растёкшейся жидкости – путь ей преграждал - камень. Из-за него вода затекала под стол, под кровать, утекала под шкаф и бесследно пропадала под закрытой дверью комнаты.

Алекс подошёл и присел рядом с этим камнем, желая его скорее убрать. Но не успел предпринять для этого ни единой попытки, потому что на самом камне появился вдруг огромный валун с какой-то непонятной выгравированной надписью – «nichsogay».

- Это ещё что такое?.. Похоже на «нетрогай»… С «акцентом», что ли написано?.. К тому же слитно… Может восточный транслит?.. - снова тщетно пытался Алекс найти ответы на свои бесконечные вопросы.

На камне с надписью он заметил замаскированное устройство, которое, как считал Алекс, вовсе и не должно было быть на нём, так как оно здесь, казалось, совершенно ни к чему. Этим устройством был – механизм оплаты.

- Какая крайняя крайность. Куда только не впихнут эту систему оплаты. Вот и в камень устроили… – иронизировал Алекс. – Интересно!.. И зачем же она здесь?.. PR-акция что ли?.. Или может, пошутил кто?.. – тут он решил поэкспериментировать, для чего принялся искать на столе предмет оплаты. На дне пластикового стакана с шариковыми ручками, нашлась какая-то мелочь из нескольких монет, которые он достал с большим трудом, так как мешали все эти ручки, карандаши и прочие посторонние предметы, часть из которых он сломал. Пытаясь достать эти монеты, которые к тому же крепко прилипли ко дну стакана, руки свои он испачкал в красных чернилах.

Вложив все найденные деньги в отверстие механизма, громадный камень с надписью, тут же, к величайшему изумлению Алекса, словно какое-то голографическое изображение или всего лишь галлюцинация, неожиданно растаял в воздухе. Таким образом, лежащий на ручье камень был освобождён, и уже ничто не мешало убрать его с пути водного потока.

- Странное явление… Делается что-то невероятное. Всё происходящее должно иметь логическое объяснение. Надо остановиться…, остановиться и разобраться. Почему реальность стала абсурднее сна?.. – задумался Алекс и присел на кровать покрытую белым одеялом с красным ромбом посередине. – Хотя, что я знаю об этой реальности? Может это тоже всего лишь сон…

По всему телу Алекса вновь пробежала лёгкая дрожь, кожа в очередной раз покрылась сыпью, отчего волосы на руках встали дыбом, и в одно мгновение это всё обернулось мягким объятием сильного озноба. Алекс почувствовал не хорошее, дискомфортное состояние. В суставах появилась ноющая слабая боль, которая перерастала в ломоту во всём теле, кожа превратилась в некую сверхчувствительную материю, отчего стала болезненно реагировать на всякое прикосновение. Казалось, что начинался жар. В таком предболезненном состоянии, своими дрожащими руками, Алекс поспешил плотно закрыть каждую створку веющего холодом окна.

Закрывая внутреннюю створку, на карнизе он увидел замёрзшего нахохлившегося снегиря, который, будучи замеченным, тут же встрепенулся и быстро перелетел в открытую форточку, где, вдруг обернулся уже синицей.

Невероятная птичья метаморфоза нисколько не удивила Алекса, так как в его сознании, которое уже адаптировалось в этом мире и приняло здешние законы, стандарты и нормы, это явление было вполне адекватным и полностью укладывалось в его логические представления о действительности.

Внимательно следя за бойко-прыгающей синицей и видя, что незваная пернатая гостья его не только не боится, но и смотрит на него хищным прицеливающимся взглядом, Алекс медленно отошёл от стола и, ожидая дальнейших действий активной птицы, спиной прислонился к двери. После чего птица – словно этого и дожидалась – тут же слетела с окна на стол.

На столе, не теряя ни секунды, уверенная в своих действиях синица, казалось, спешно и упорно, посреди столового бардака, что-то стала искать, суя свой по-хищному изогнутый, мощный клюв во все – попадающие ей под цепкие лапки – тетради, журналы и старые книги. Затем, решительно настроенная на успех птица, вскочила на стакан с карандашами, опрокинула его, опустошила и, видимо, не найдя в нём ничего для себя интересного и полезного, продолжила кропотливо ковыряться в бумагах, с головой окунувшись в их информативные потоки. Наводя, таким образом, небольшой, но, всё же, хоть какой-то порядок в одних местах и ещё больший бардак в местах других.

Но тут с загадочным птицеобразным субъектом произошло очередное перевоплощение.

Из насыщенных информацией бумажных листков вынырнул самый настоящий – попугай. Попугай оказался волнистым.

Поправив своё цветное, на первый взгляд кажущееся естественным, но почему-то всё время сползающее, оперенье, экзотическая птица принялась небрежно и суетливо раскидывать бумаги. Казалось, что она пыталась их спрятать, и даже предпринимала осторожные попытки что-то на них писать, чиркать и даже по-детски калякать.

Тревожный попугай явно пытался испортить и исковеркать бумажные листки. Но с какой целью он это делал, от злого ли умысла или же случайно по незнанию, было не совсем понятно.

Затем, вырвав клочок бумаги и спрятав его за спину, возбуждённый попугай, точь-в-точь и слово в слово, временами запинаясь и украдкой, бегающими глазёнками, исподтишка поглядывая в листок, словно в шпаргалку, в порыве душевной экзальтации, и в приступе эйфории оживлённо жестикулируя и даже немного пританцовывая, в экстатическом излиянии, словно в эпилептическом припадке, стал повторять всё, что было написано в этом загадочном фрагменте смятой бумаги. Отчего комната начала бурно заливаться грязным шумом, насыщая самые дальние её углы истеричным ржанием, пошлым бредом, всевозможными сквернословиями разных языков мира и просто искажёнными фактами явно не соответствующими действительности. Всё это извергалось из клюва говорящего волнистого попугая.

Внимательно слушая странную птицу, Алекс почувствовал противные тлетворные запахи, которыми постепенно стала пропитываться холодная комната. Отчего ему показалось, что попугай на самом деле уже давно мёртв, а шевелится он только потому, что кто-то тянет за невидимые нити, которые привязаны к его крыльям и лапам. Однако, продолжая наблюдать за чрезмерно оживлёнными движениями субъекта в сине-зелёных перьях, переливающихся розово-голубым блеском, и видя, что его речевые органы в движениях созвучны с произносимыми им словами, а, кроме того, заметив, что он, всё-таки, дышит, Алекс разуверился в своей гипотезе и убедился, что попугай полностью осознаёт суть своих поступков и сам продолжает «загрязнять» холодную комнату.

Безумный говорун в этот момент, казалось, был в лихорадке и с наслаждением во всё своё птичье горло смаковал и возвеличивал самую суть человеческой грязи и все возможные пороки того общественного большинства, про которое, справедливо и с уверенностью можно сказать, что общество: «глухое», «слепое» и с «огрубевшими сердцами».

Ярко-красная пышная роза, стоящая на подоконнике в небольшом белом горшке, стала быстро бледнеть и увядать, и вскоре, высохшие лепестки растения, все до одного обратившись в тёмно-бордовый цвет, опали на белый подоконник. Цветок погиб. И уже ничто не могло его спасти. Разве что только поток «животворного источника» мог вернуть розу к жизни, но о его существовании мало кто помнил. А большинство из тех, кто всё-таки продолжал помнить, глядя сквозь призму своего математически-прагматического видения мира и расчётливого мышления, не считало, что растение вообще нужно в этой комнате, не понимая её истинного значения и влияния, впрочем, как и самого «источника». Таким образом, теперь только чудо могло спасти и воскресить ярко-красный цветок.

Увлечённый активной деятельностью пернатых Алекс задумался. И в своих лёгких размышлениях заметил вдруг, что всё, наблюдаемое им в холодной комнате, перестало его удивлять:

- Как просто чудеса становятся обыденностью… – мысленно произнёс он и хотел добавить ещё что-то, хотел развить свою мысль, но с ужасом для себя почувствовал какое-то бессилие разума, почувствовал, что думать стало невыносимо тяжело и всякие попытки размышлять вызывали жуткое напряжение увядающего ума.

Далее, остатками бодрого сознания, Алекс отметил для себя, что нечистота попугайских речей перестала казаться грязной и стала восприниматься как норма повседневной жизни. И тут он подумал о том, что будто бы грязь, заливающая комнату, каким-то образом проникла в его голову и стала опустошать сознание от трезвого и логического мышления, заменяя его явным безрассудством и лживым видением: плохое стало восприниматься как хорошее, чёрное становилось белым, тьма заменяла свет, а зло теперь казалось добром…

Но лживость патетических речей умело скрывалась за эстетикой красочного вида, и верно изобличить обман представлялось сложной задачей.

Едва только он подумал, что вопреки его свободной воле, незаметно обращают его же сознание, Алекс с неожиданным для него спокойствием, словно бессознательный робот, подошёл к столу, желая схватить розово-голубой источник грязи. Но вместо этого, рука ударилась об появившийся вдруг стеклянный купол бледно-синего цвета, под которым, словно в клетке, оказался попугай. От лёгкого удара стекло покрылось ветвью тончайших трещин. С трудом приподняв этот треснувший купол Алекс, наконец, схватил попугая, отчего комната начала заливаться уже не грязными речами, а истеричными птичьими воплями. Затем Алекс стал плотно сжимать пернатого в руке, не испытывая при этом ни яростной злобы ни прожигающего гнева, ни каких бы то ни было других сильных негативных эмоций. Разве что только лёгкое презрение и даже, немного, чувство омерзения, словно держал в своей руке не прекрасную птицу в красочных перьях, а чужой, многократно уже использованный, загаженный и измятый носовой платок.

Алекс, доведённый до отчаяния попугайскими речами, с решительной хладнокровной жестокостью всё крепче сжимал гадкую птицу, не обращая никакого внимания на её истеричные крики, вопли и жуткие стоны. Пальцы Алекса казалось, обратились в холодные кольца голодного удава, рефлекторно сдавливающие и переламывающие – крепкой, словно железный пресс, хваткой – кости своей жертвы, до тех пор, пока не покинет её тепло жизни. Попугай, не имея ни малейшей возможности сделать, хоть какой-нибудь самый незначительный – но столь бесценный – живительный – глоток воздуха, стал ослабевать и терять сознание.

Но вдруг, хватка Алекса ослабла, и пальцы слегка разжались.

Спасителем несчастного попугая, пробив ледяную стену жестокого безумия, явился воскресший в тишине и поднявшийся с абстрактного дна сознания – разум Алекса, который вновь наполнился тёплым светом сочувствия и сострадания, благотворным пламенем сопереживания и живительным, спасительным огнём милосердия – всё воскресло в сознании Алекса – всё то светлое и по-настоящему чистое, что было попрано и погублено заливающей комнату грязью.

Держа в руках измятую, едва дышащую, полуживую птицу Алекс вновь почувствовал прежние силы мысли и стал думать о том что: «Попугай не виноват в своей попугайской сущности. Попугай этот всего лишь небольшой элемент системы, частица большого дерева – лист, который рано или поздно обязательно пожелтеет и опадёт и на месте его распустятся другие такие же листья, которые также когда-нибудь, по естественным законам этой холодной комнаты, опадут и никому не нужными канут в вечное забвение за грязь своих дел». Потом пришла мысль: «Первопричина этого явления кроется где-то в тени…, в каких-то совсем других местах…, совершенно неизвестных…, а на самом деле может быть так, что корень явления находится совсем уже за пределами этой комнаты…».

Размышляя в своих состраданиях, Алекс стал внимательно рассматривать едва дышащего попугая и ужаснулся тем, что разглядел в нём. Он, наконец, понял, в чём была причина того, что с попугая постоянно спадало оперенье. Прекрасная сине-зелёная птица, с переливающимся в перьях розово-голубым блеском, оказалась вовсе не экзотической. Попугаем был не кто иной, как претворяющийся и по-попугайски кривляющийся, вырядившийся в красочное искусственное оперенье, самый настоящий и самый обыкновенный серый воробей.

И тут, этот, оказавшийся воробьём, «попугай», весьма посредственно обладающий, вероятно, одним своим талантом – «кривлянием балаганного скомороха», быстро окинул комнату тревожным, по-воровски беглым взглядом, после чего, обращаясь к Алексу, тихо и быстро прошептал:

- Квинтэссенция орнитологической трансформации индирективно детерминирована инсинуацией периферийных атавизмов…

С минуту размышляя над услышанными словами, не имеющими для Алекса совершенно никакого смысла, часть их которых и вовсе была услышана им впервые, он почувствовал, что фраза эта стала забываться – безудержно в памяти разумного сознания тонула в море забытого прошлого. И в тот момент, когда, казалось, что слова эти безвозвратно и окончательно, раз и навсегда, пошли ко дну, сознание Алекса с невероятной яркостью вдруг осветилось мыслью и осенённый ею, он медленно и едва слышно, риторически вопрошая, произнёс:

- Так «корень явления»… вне времени?..

Но не последовало за вопросом ответа. Ни воробья, ни тем более попугайской мерзости в руках уже не оказалось. Разгораясь всё сильнее – ослепляющие – лучи света вырвались из пустых рук Алекса. И тут же он почувствовал, что нечто, излучающее этот неожиданный пугающий свет, постепенно материализуется и обретает какую-то форму. Как только, долгое время пребывавшие во мраке, ослеплённые глаза его стали привыкать к, вдруг, столь ярко, возникшему, настоящему свету, Алекс разглядел в своих руках плавные очертания белого голубя, который пристально всматривался в его испуганные глаза. Ужаснувшись от мысли, что он в своих грязных и осквернённых лжепопугаем руках всё ещё держит это нечто чистое, светлое и по-настоящему освящённое, Алекс в мгновение освободил голубя. Светлая птица, ударив сильными крыльями в ладони, взлетела и сквозь открытую форточку растворилась в бездонном пространстве за окном.

Проводив взглядом таинственное явление, Алекс стоял на кухне с полным чайником в руках. На газовой плите из белого металла, горели две конфорки, одна, словно угасая, тлела красно-чёрным углём, а другая пылала сильно разгоревшимся красным пламенем костра. Освободившись от сжигаемого на костре чайника, Алекс подошёл к окну. На подоконнике стояло семь наполненных огнём чашек.

Маленькая туча, быстро меняющая свою форму, клубящаяся, словно густым чёрным дымом, волновала и пугала Алекса. Что-то не хорошее, явно злое и агрессивное было в чёрном хаосе клубка. Туча, казалось, неподвижно висела над крышами серых, бесчисленных, уходящих вдаль домов и чего-то выжидала. Вглядываясь в чёткую линию горизонта, Алекс чувствовал её лёгкое движение. Ещё через мгновение дрожь горизонта усилилась, создавалось впечатление, что это движение, словно приближалось. И тут Алекс, услышав нарастающий грохот, понял, что движение это создаёт быстро приближающаяся волна разрушающихся домов. Дом за домом обращался во всеобщее беспорядочное месиво, в безжизненные руины, в ужасающую пустыню… Заворожённый зрелищем Алекс стоял у окна, продолжая наблюдать быстрое приближение разрушительной волны. Пожирая массив домов, на глазах Алекса, долина смерти становилась всё ближе… И вот уже последние близлежащие дома за окном с сильным грохотом стремительно утопали в клубах пыли. Но только сейчас страшная мысль пронзила сознание Алекса, и, в это же мгновение, едва обернувшись, он увидел стремительно несущуюся…

Написать отзыв, рецензию