В страхе прозрения

Лабиринт тайн

Алекс чувствовал холодный слабый ветер, касающийся и мягко окутывающий его со всех сторон. Едва уловимый, непрекращающийся высокочастотный звук, словно чей-то слабый стон, доносился откуда-то издалека и разносился повсюду над просторами заснеженной поверхности. Рельеф этой поверхности был неравномерным: в одних местах возвышались сугробы белого снега, которые незаметно переходили в искрящуюся равнину, в других местах поверхность была обнажена полностью, показывая весь свой неприглядный и даже немного противный, страшный вид.

Поверхностью этой была земля, но какого-то ржавого, тёмно-красного, почти коричневого цвета. Местами цвет поверхности переходил в более бледные и светлые тона, а где-то образовывались тёмные пятна с бледно-жёлтыми вкраплениями. Всё это своим видом напоминало тромб раны.

Слабые потоки ветра, словно желая скрыть открывшиеся участки израненной земли, переносили на них крупинки снега, скатывая их по склонам сугробов. Но тут же ударял встречный, более сильный порыв ветра, отчего возникали крохотные вихри, уносившие прочь только что перенесённые крупинки снега, открывая, таким образом, рану ещё больше. Война ветров за территорию велась с переменным успехом и, казалось, должна была длиться бесконечно. Как и вся заснеженная поверхность, которая со всех сторон уносилась в неизвестную тёмную даль, где оборачивалась рассеянным, туманным горизонтом и незаметно сливалась с безграничным небесным простором.

Небо же здешнее, по-февральски грустное, без единого просвета небесной синевы, было затянуто бледно-серой пеленой, которая лёгким и почти незаметным туманом оканчивалась у самой поверхности земли. А в глубинах прозрачного тумана – в высоте воздушного пространства – серую облачную массу спиральной воронкой закручивали колоссальных размеров быстро вращающиеся вихри. Которые, учитывая их видимую отдалённость от земли, носились в безжизненном просторе серого неба, вероятно, с очень большой скоростью.

Переводя взгляд с неба вниз себе под ноги, Алекс почувствовал в своём невесомом теле бурный всплеск мышечного тонуса, отчего ему ужасно захотелось движения. Он хотел побежать, но сделал лишь несколько шагов, потому что заметил, очень далёко от себя, чей-то тёмный силуэт. Через мгновение, всмотревшись в его детали, он разобрал в нём обыкновенную человеческую фигуру, но с необыкновенной, какой-то непропорционально большой головой. Ещё через миг он пришёл в ужас, так как понял, что этот, пугающий неправильностью форм, человеческий облик очень быстро приближается к нему. И уже через пару секунд метрах в десяти от Алекса, остановившись, стояло существо с человеческим телом в обычной тёмной одежде, но с самой настоящей коровьей головой: с коровьими глазами, ушами и с обыкновенными коровьими рогами. Но помимо пары обычных костных образований на голове была ещё одна пара глубоко укоренившихся особенных рогов, о существовании которых это существо ничего даже не подозревало. И создавалось впечатление, что оно было уверено, и даже глубоко убеждено, что никакой пары особенных рогов у него вовсе нет, потому что если бы оно вдруг поняло, что на нём эти рога, то они тут же отпали бы сами по себе или же, в крайнем случае, существо само непременно захотело бы от них избавиться. Но особенные образования на этом неизвестном организме росли, и, казалось, со временем укоренялись всё глубже. Помимо этой странности над головой пришельца, вращаясь по своим многочисленным осям, невесомо парила – прозрачная, почти невидимая – стеклянная фигура с множеством граней.

Вдруг, справа от себя, Алекс почувствовал какое-то шевеление и услышал тихое шуршание. Отчего тут же обернулся и увидел уже целый ряд таких же существ. Но уже с разными головами: появились и такие же коровьи, правда, уже с другими чертами в лицах, кроме того, присутствовали бычьи головы с короткими рогами, где-то показались свиные, такие же разнолицые овечьи, бараньи и прочие головы. Абсолютно на каждой голове вновь появившихся живых существ росли особенные рога, и также вращались многогранные кристаллы.

Ряд, состоящий из этих пришельцев, быстро выстраивался по ровной линии. За спиной Алекса, судя по звукам, происходило такое же явление. Всюду вокруг него выстраивались плотные ряды. В толпе становилось всё теснее, странные существа прижимались друг к другу всё сильнее и сильнее. Их становилось всё больше. Позади стоящие толкали впередистоящих, а те в свою очередь толкали стоящих перед ними. Огромные толпы внезапно появившихся странников теснились всё плотнее и плотнее, все они словно спешили выстроить какую-то конструкцию, заняв своё привычное место. И вот вся эта многочисленная масса пришельцев за короткое время выстроила величайший лабиринт с единой дорогой, а точнее – широкой магистралью. Поражённый увиденным Алекс, оказавшийся между живых стен, вглядываясь в обитателей этого мира, продолжал стоять в ожидании новых явлений.

Стоящие в первых рядах стены лабиринта были отгорожены от магистрали, словно какой-то невидимой преградой, так как линия ряда на всей протяжённости лабиринта была идеально ровной. И эта ровность ряда сохранялась, несмотря на то, что позади стоящих становилось всё больше. Возникало, однако, впечатление, что никакой прозрачной преграды на самом деле не существовало, во всяком случае, видимой и физически осязаемой, казалось, что существа сами по себе, каким-то невероятным образом, выстраивались в очень ровный ряд. Так, со всех сторон вокруг Алекса, менее чем за минуту, неизвестно с какой целью, образовались многочисленные толпы загадочных субъектов.

Белоснежных высоких сугробов больше нигде не было, всё скрылось в толпе и, было стоптано и раздавлено. Снег на магистрали лабиринта стал грязным и немного подтаял. Также Алекс обратил внимание на то, что стало уже не так холодно, и вместо прохладного веяния почувствовал относительно тёплые и периодически ослабевающие порывы ветра. Но через пару мгновений всё вдруг успокоилось и затихло: ветер пропал окончательно, шевеление в толпе прекратилось. Всё вокруг замерло и молча, стояло в ожидании. Лишь едва слышимый непрекращающийся высокочастотный звук, вновь замеченный в неожиданно возникшей тишине, продолжал слабо стонать.

Ещё через некоторый – короткий – отрезок времени, продолжая неподвижно стоять и вслушиваясь в неизвестного происхождения странный писк, Алекс почувствовал, что звук этот стал немного громче, и сила звука медленно продолжала увеличиваться. Можно было подумать, что нечто, издававшее этот режущий слух стон, постепенно приближалось.

И вот звук стал совсем громким, и это нечто, казалось, было уже рядом. Алекс повернулся в ту сторону, с которой звук был слышен сильнее, и, смотря на перекрёсток магистралей, ожидал, что из ближайшего от него угла вот-вот что-то появится.

Мгновение спустя на перекрёстке лабиринта показалось медленно идущее, неизвестного происхождения, странное существо, но в маске, прототипом которого было человеческое лицо. Вслед за появившимся загадочным субъектом показалась вдруг обыкновенная красная корова, которая спешила за пришельцем, ни на шаг от него, не отставая. Пришелец же, повернув на перекрестке, пошёл по магистрали, на которой, неподвижно наблюдая, стоял Алекс.

Смотря на это странное существо в маске, возникало впечатление, что оно испытывало сильную боль при ходьбе или же несло на себе что-то невидимое, но должно быть очень тяжёлое, так как казалось, что ноги его вот-вот подогнутся и оно упадёт придавленное этой невидимой массой. Но впечатление было обманчивым, потому что тяжесть эта или физическая боль, всё же не мешали поднимать ему свои ноги достаточно высоко и продолжать равномерное движение. Медленно идущее неизвестное существо просто необыкновенно медленно передвигалось своей особенной удивительной походкой. Кем же оно было на самом деле, было ли оно одним из тех существ, что составляли лабиринт, мешала понять маска, скрывающая вокруг всю его голову словно шлем, и лишь сверху имеющая круглый вырез, над которой вращался прозрачный кристалл.

Маска эта находилась в невероятной подвижности, словно была лицом и могла передавать всевозможные выражения и эмоции, то есть могла представить абсолютно любую мимику. Маска как будто бы была живая. И, казалось, жила своей собственной, совершенно независимой, от всего остального существа, жизнью. Белая живая маска, с тонкими красными кругами вокруг глаз и вокруг рта, то довольным образом улыбалась, то плавно переходила в выражение огорчения, то вдруг разжигалась гневом и злобой, то снова начинала смеяться. И так происходило постоянно: не останавливаясь ни на секунду, одно выражение сменялось другим, отображая все тонкости мимики и с трудом уловимые эмоциональные оттенки.

Алекс был глубоко впечатлён такой подвижной маской, мимика её была живее и выразительнее любого человеческого лица, которое ему когда-либо доводилось видеть, и он просто не мог оторвать своих глаз от этого поразительного завораживающего явления. Но далее, продолжая смотреть на эту, в полном смысле слова, – фантастическую форму жизни, внимание его всецело обратилось на интересную особенность здешних обитателей: из самой маски едва заметно, словно прячась и осторожно выглядывая, высовывалась такая же, как и у всех – пара глубоко укоренившихся особенных рогов.

Случайно оказавшись очевидцем фантастических явлений и невероятной жизни странных существ, Алекс продолжал внимательно наблюдать за происходящим, усердно всматриваясь в детали глубоко проникновенным взглядом.

По мере того, как существо в маске, или же маска, управляя существом, приближалось всё ближе, непрерывный звук уже не становился громче, а скорее стал обретать большую насыщенность, стал чрезвычайно содержательным и разнообразным.

С трудом оторвав прикованный к маске взгляд, Алекс обратил внимание на то, что пришелец был одет в такую же серую одежду, как и большинство и нёс на себе что-то похожее на измятый белый фартук. А на самом фартуке, что сразу и резко бросалось в глаза, отпечаталось несколько, слившихся воедино, больших пятен ярко красного цвета. С секунду разглядывая пятна, Алекс вдруг понял, что это была кровь – жидкое и подвижное пятно крови. И тут, словно оглушительным треском близко ударившей молнии, слух Алекса был растерзан раздирающими криками и жуткими воплями. Величайшее множество голосов, которыми разверзлось кровавое пятно, слилось в единый поток жалобных стонов. Отчего хотелось просто зажать терзаемые уши и скорее где-нибудь спрятаться, чтобы не слышать этих сокрушительных звуков, но скрыться в лабиринте, было негде. И через мгновение, как только существо в маске поравнялось с Алексом, режущее, ледяное остриё жутких стенаний растаяло и вновь обратилось в монотонный звук. А странник с коровой продолжали своё шествие, не обращая внимания на случайного наблюдателя.

Порывы холодного ветра усилились, стены лабиринта оживились вновь.

Оправляясь от услышанных звуков и провожая взглядом пришельца и спеша влекущуюся за ним корову, Алекс медленно пошёл следом. Он никак не мог понять, почему эта корова продолжает спешно идти и нисколько не отстаёт от странного существа. Кроме того, удивляло ещё и то, что происходило явное логическое несоответствие или скорее нарушение законов физики, потому как корова – чуть ли не бегом, практически не сбавляя своей скорости – всё никак не могла догнать идущее впереди неё медлительное существо.

Следуя за ними, Алекс увидел густую зелень пышной травы, которая неожиданно появилась прямо в руке пришельца. Разумеется, что корова, которая была явно голодной и, как оказалось, ещё и ненасытной, эту траву тут же поспешно поглотила, но зелень неизвестно откуда и также быстро появилась вновь. И это явление повторялось раз за разом – без конца.

Настигнув эту странную пару и подойдя уже совсем близко, Алекс увидел в руках пришельца топор с огромным, точно кувалда, золотым или позолоченным обухом. На конце деревянной рукоятки этого топора, вновь и вновь - чудесным образом, и вырастала желанная для коровы пышная зелень травы. За ней-то вероятно и спешила корова, ни на шаг, не отставая от волшебной руки своего кормильца.

Не отставал от загадочных пришельцев и Алекс.

По краям магистрали лабиринта, почти у самых стен – сооружённых из этих странных, не известных научному миру существ – показались вдруг белые картонные коробки, на которых красным свечением высветилась надпись: «Zinitero Tarco». Из коробок, врастая в землю, змеёй выползали какие-то блестящие и искрящиеся чёрные нити. То ли под воздействием этих неожиданно появившихся коробок, то ли ещё по каким-либо – но неизвестным – причинам, многочисленные толпы существ, составляющие лабиринт, вдруг засуетились и задвигались, не нарушая впрочем, ровности ряда. Затем, не далеко от коробок, всё на той же магистрали, стали появляться, окрашенные чёрной краской, высокие металлические контейнеры. А рядом с ними оказались безликие, но, как и все особенно рогатые, существа в белом, на головах у них, также белого цвета, были высокие цилиндры, на которых выделялась бессмысленная красная надпись: «А.Tsigolotrob».

Здесь Алекс стал свидетелем ещё одного не понятного, но, как ему казалось, невероятно ужасного явления. Со всех сторон из многочисленной толпы лабиринта прямо в чёрные контейнеры стали сыпаться разноцветные и совершенно разносортные цветы. И во всём этом процессе ужасало одно – цветы были явно живыми и возможно даже разумными существами. Потому как издавали громкий и какой-то особенно жуткий, скорбный плач. Живые и прекрасные, плачущие, но никем не защищённые, обречённые на гибель цветы, небрежно и грубо швыряли в контейнеры, словно мусор. Целые реки живых цветов непрерывным потоком текли в чёрные мусорные баки, заполняя их всё больше и больше. Груды цветов возвышались из контейнеров уже высокой горой, вываливались на землю, но поток продолжал течь с большой силой, и некому было его остановить.

Множество, огромное множество, великое множество только что появившихся на свет, но уже, никому не нужных, лишь только почувствовавших пространство и время, вдохнувших воздух и саму жизнь, но уже испытавших боль, возможно страх и встретивших смерть, цветов – хладнокровно уничтожалось, кем-то прямо, кем-то косвенно, многими из этих существ.

Прошло ещё немного времени и картонные коробки с чёрными нитями также неожиданно, как и появились, исчезли под землёй. То ли под воздействием неожиданно исчезнувших коробок, то ли ещё по каким-либо – но неизвестным – причинам, многочисленные толпы существ, составляющие лабиринт, затихли и успокоились, из-за чего, наконец, и прервался поток уничтожаемых, приравненных к мусору цветов.

Тут же, рядом с переполненными контейнерами, показались большие и такие же чёрные, как и железные баки, механические системы, которые выбирали из груды увядших и мёртвых цветов тех, кто ещё подавал признаки жизни, заворачивая их в белые листы мятой бумаги. Собрав живые цветы, чёрные механические системы вдруг стали исчезать и одновременно вместе с этим, зарождаясь в глубинах всеобщей толпы, над лабиринтом стали возвышаться невысокие белые здания с красной надписью: «Мапипам». Постепенно домов этих, соучаствующих в одной непонятной, но ужасно плохо-работающей, кошмарной системе, становилось всё больше, и каждый из последующих вновь появившихся вырастал всё выше. Вскоре, некоторые из самых высоких зданий, уже совершенно пропадали в окутавшей небо серой мгле. Которая уже стала обретать лёгкий желтоватый оттенок, словно освещалась пробивавшимися из-за облачной пелены редкими лучами солнца.

Грязный снег, лежащий на магистрали, пропал окончательно, все сугробы, растоптанные толпой, ещё недавно скрывавшие толстым слоем земные раны, растаяли полностью и образовали повсюду многочисленные лужи. Прохладный влажный воздух становился всё более тёплым, редкие усиления порывов ветра обратились, наконец, в мёртвый бездыханный штиль. Постепенно, медленным шагом, наступала мучительная духота.

Вспомнив о медлительном существе в маске, Алекс, отвлечённый абсурдом и ужасом странной жизни пришельцев, увидел вдруг, появившуюся посреди лабиринта – небольшую площадь, на которую прямо вела широкая магистраль. Сделав несколько шагов и тут же неожиданно оказавшись на площади, он увидел, огромный каменный пьедестал, у основания которого ручьём бил ключ тёмной воды, а на самом пьедестале стояла высокая трибуна.

Имитирующий фанеру бумажный шпон в нижнем правом углу трибуны немного отклеился, и на этом уголке крупными печатными буквами, но совершенно смазано и неразборчиво, было написано что-то похожее на: «Типография… ГАО… «Экономическое… благосостояние». Однако Алекс стоял относительно далеко от этого места и не смог разглядеть точно, ни того, что означала эта нелепая смесь букв, ни какие это были буквы. И он вовсе не придал этому никакого значения, тем более какого-либо серьёзного. Его в этот момент интересовало совсем другое. Рядом с пьедесталом стоял наскоро сооружённый из грубо обработанных досок самый настоящий, по крайней мере, по внешнему виду, широкий лестничный марш, который в нескольких метрах от земли заканчивался таким же хрупким и шатким сосновым помостом, ведущим к трибуне. И по этому деревянному маршу поднимались существо в маске и следующая за ним корова.

Медленно идущий пришелец в фартуке продолжал подниматься, а корова, взобравшись на прогибающиеся под ней ступеньки лестницы, вдруг остановилась и совершенно растерявшись, стала суетиться. Она, то отступала, то вновь пыталась продолжить своё движение к манящей её пышной зелени травы. И в этом противостоянии страха и голода – по всей вероятности – силы оказались равны. Потому, как, в этот ответственный для коровы момент, она полностью замерла, словно обдумывала какую-то сложную задачу, решение которой уходило в бесконечность. Корова оказалась идеально на грани «двух сил». Одна её часть, движимая голодом, рвалась вперёд, а другая, равная по силе первой, в страхе тянула обратно. С этой, не разделённой в целом, но разделённой внутри самой коровы, безысходной коллизией, не найдя «третьей силы», она и осталась стоять на ступенях хрупкого деревянного марша в ожидании бесконечного решения.

Вся эта, на первый взгляд обыкновенная картина и заинтересовала Алекса.

А существо в маске в это самое время, крепко ухватившись за поручни и всё медленнее совершая осторожные шаги, продолжало подниматься вверх по лестничному маршу. Тяжесть или боль, которые, казалось, мешали ему свободно и быстро идти, в этот момент словно возросли в своей силе. В ответ на это, существо прилагало ещё больше усилий, что, было заметно, вызывало в нём большое напряжение.

И вот, спустя некоторое время, лестница была одолена, и существо в маске, пройдясь по ровному, но немного покачивающемуся помосту, добралось, наконец, до цели – обклеенной шпоном трибуны. Возвышающаяся над трибуной маска выражала в этот момент непоколебимый эталон безжизненного спокойствия.

Пройдясь по пустынной площади и приблизившись к возвеличенному на пьедестале существу, Алекс увидел в его руках тёмный, с металлическим блеском, округлый предмет, видом своим напоминавший большое чёрное пушечное ядро. А за самим субъектом, также на помосте, но в тени, словно скрываясь, стояла небольшая группа таких же пришельцев. Однако, от большинства существ, которые составляли лабиринт, они отличались: во-первых, что сразу бросалось в глаза, тем, что кристаллы их были тёмными и не вращались; а во-вторых, у всех стоявших в группе была, словно какая-то печать на головах, а точнее выжженный знак – рисунок в виде трезубца, но весь он был витиеватым, отчего создавалось впечатление, что это был иероглиф или же буква какого-то древнего алфавита. Непонятно с какой целью эта группа стояла на помосте, но лица их выражали заметное напряжение, а губы, едва шевелясь, казалось, что-то быстро шептали – то ли они просто переговаривались друг с другом, то ли все вместе обращались к субъекту в маске.

И тут Алекс стал замечать, что идеально ровная, гладкая поверхность того самого круглого предмета в руках пришельца, стала вдруг чем-то покрываться, обретая вместо блестящей глянцевой какую-то матовую текстуру. Подойдя ещё ближе и приглядевшись внимательнее к предмету, он понял, что по ядру этому разрослась многочисленная сеть тончайших трещин. Расползающиеся трещины, всё больше покрывали поверхность шара, словно землю в период засухи, постепенно проникали всё глубже, становились шире, и всё больше и быстрее разрушали плотный монолит ядра.

В этот же самый момент на большом красном теле коровы, стоявшей на лестничном марше, стали образовываться чёрные пятна, которые, расплываясь по коровьему телу, постепенно обращали красную её шкуру в чёрную.

Отпечатанное на маске спокойствие вдруг сменилось глубокой досадой и тут же вспыхнуло дьявольским остервенением. Как понял Алекс, произошло это всё оттого, что трещины, полностью покрыв поверхность ядра, остановились в своём развитии, вместо того чтобы продолжать расширяться и углубляться, разрушая ядро изнутри. Ситуация явно вышла из-под контроля. После чего, рогатый странник в маске быстро задвигался, засуетился и принялся самостоятельно, своими руками пытаться раскалывать и дробить ядро. Прикладывая все свои силы, хозяин измученной эмоциями маски, с трудом, но отрывал небольшие чёрные фрагменты ядра. И с каждым последующим таким расколом части от целого, словно в каждом отдельном осколке была какая-то объединяющая сила, ядро расщеплялось всё легче.

Корова же, в это время дробления ядра, обратилась в настоящее сосредоточение, в концентрированный сгусток ужасающих образов. Каждое чёрное пятно на коровьем теле, словно от ожогов, стало покрываться раздувающимися волдырями, которые тут же сжимались, морщились и снова раздуваясь, растягивались, увеличивая, таким образом, площадь своей поверхности. Получалось, что пятна росли и образовывались на красном теле коровы в чёрные подвижные, словно из них что-то пыталось выбраться, раздувающиеся мешки.

Уродливые кожистые образования, становились ещё страшнее из-за быстро движущихся округлых объектов, которые вдруг появлялись и также неожиданно скрывались на покрытой чёрными волосами коже. Ещё через мгновение всё это предстало в виде вполне различимых, но страшно изуродованных голов: ассиметричные мигающие глаза, растянутая пасть с разрывающими кожу зубами, с разных сторон растущие острые кривые рога. Расползающаяся безобразная чёрная масса медленно созревала и формировалась в очередные в этом мире коровьи головы.

И тут же неожиданно родившиеся, словно паразиты, в усердном, каком-то диком ожесточении принялись разгрызать общее красное тело. Поедая его, одни чёрные головы увеличивались и сливались друг с другом, другие покрывались красной шкурой и, погружаясь в живую массу, исчезали, на их же месте появлялись новые чёрные головы с таким же уродливым процессом трансформации. Наконец, вся эта бурная метаморфоза жизни обернулась красно-чёрной самогрызущей двуглавой коровой. Красноголовая сущность разгрызала чёрные свои участки, порождение же уродливых процессов поедало собственную красную плоть. Каннибализм самости, наблюдаемый в уроде, заражал противоборствующие головы друг другом и заставлял их периодически меняться местами. Красное оборачивалось чёрным, чёрное обращалось в красное и снова по кругу. Всё это чудовищное сумасшествие, с ушедшей, раз и навсегда, в бесконечность не решённой раздираемым – противоречивыми сущностями – сознанием задачей, происходило на лестничном марше – на подходе к трибуне.

Нельзя было сказать точно и с уверенностью, связаны ли были эти два загадочных процесса друг с другом, но что-то подсказывало Алексу о единой природе этих явлений, было здесь какое-то предчувствие – интуитивное а, может быть, инстинктивное понимание – неосознанное тайное знание, что между расколом ядра и разделением коровы существует некая не видимая, но тесная взаимосвязь.

Существо в маске, прежде выражавшее дьявольское остервенение, но затем, наблюдая за коровой в её бесконечной агонии, сменившееся бесовским злорадством, было довольно и вновь обратилось спокойствием безжизненной статуи.

Неожиданно Алекс услышал не громкий, но пугающий своим объёмом и казалось обладающий в потенциале огромной силой – звук. И, миг спустя, всеобщая мировая тишина прервалась мощным взрывом звуковой волны. Которая, с невиданной силой начав от пьедестала своё оглушительное шествие, в доли секунды пронеслась над площадью и, ударив в толпу, пробивая её насквозь и оказываясь в гуще множества рядов, уносилась всё дальше от эпицентра и разносила над бескрайними просторами громогласное: «В НАШ РАЗВИТЫЙ ВЕК ВЫСОКИХ ТЕХНОЛОГИЙ…, В ТО ВРЕМЯ КАК МЫ ОСВОИЛИ НЕДРА ПЛАНЕТЫ И ПРОДОЛЖАЕМ ИСЛЕДОВАТЬ БЕЗДНУ ВСЕЛЕННОЙ…, ЛОЖЬ…».

Но здесь оглушительная волна едва начавшейся речи резко оборвалась, оставив после себя лишь уносящееся вдаль эхо и тишину. А маска немного поморщилась и быстро помоталась, или же, существо само отрицательно покачало головой – жест этот ясно давал понять, что кто-то из двух просто оговорился, то есть сказал совсем не то, о чём собирался сказать. В сознании Алекса тут же промелькнула мысль: «Видимо это и называется той самой оговоркой психиатра…». Кто же на самом деле оговорился и кому всё-таки принадлежал этот голос начавшейся речи, равно как и вопрос: существо управляло маской или же маска паразитировала на существе, так и осталось для Алекса тайной.

И тут произошло невиданное, просто фантастическое, непостижимое здравым рассудком явление – эманация сущего, убывание бытия: физически реальный мир – пространство и время – действительность, словно видеоизображение на экране – как плёнку – отмотали и вернули назад!..

Существо в маске, прежде выражавшее дьявольское остервенение, но затем, наблюдая за коровой в её бесконечной агонии, сменившееся бесовским злорадством, было довольно и вновь обратилось спокойствием безжизненной статуи.

Неожиданно Алекс услышал не громкий, но пугающий своим объёмом и казалось обладающий в потенциале огромной силой – звук. И, миг спустя, всеобщая мировая тишина прервалась мощным взрывом звуковой волны. Которая, с невиданной силой начав от пьедестала своё оглушительное шествие, в доли секунды пронеслась над площадью и, ударив в толпу, пробивая её насквозь и оказываясь в гуще множества рядов, уносилась всё дальше от эпицентра и разносила над бескрайними просторами громогласное: «В НАШ РАЗВИТЫЙ ВЕК ВЫСОКИХ ТЕХНОЛОГИЙ…, В ТО ВРЕМЯ КАК МЫ ОСВОИЛИ НЕДРА ПЛАНЕТЫ И ПРОДОЛЖАЕМ ИСЛЕДОВАТЬ БЕЗДНУ ВСЕЛЕННОЙ…, ПРАВДА ПРОДОЛЖАЕТ ПРИНОСИТЬ НАМ БОЛЬШЕ… - но здесь Алекс словно лишился слуха, так как все стояли и по-прежнему внимательно слушали, а он не слышал ни громогласных слов, ни рядом стоящую толпу, ни возможных порывов ветра, абсолютно ничего – возникла полная тишина. И, простояв так несколько секунд, услышал лишь самый конец речи – …ЧЕМ ЛОЖЬ». После чего раздался гром рукоплесканий, всевозможных возгласов, свистов, криков и прочего шума гигантской толпы, а само существо в маске, со страшным саркастическим выражением, словно окаменев, застыло за трибуной и казалось, стало чего-то ожидать по известному регламенту.

И тут же, захлебнувшийся восторженными эмоциями живой лабиринт с силой выдохнул жар, на мгновение обратив духоту застоявшегося воздуха в горячие потоки, и заразил всё вокруг неприятными гнилыми запахами. Алекс на время задержал дыхание, однако запахи не улетучивались, а скорее становились даже сильнее и противнее прежнего, и с мыслью, что вдыхаются чьи-то микроскопические капли зловонного дыхания, вызывали с трудом сдерживаемый рвотный рефлекс.

Напоминающая своим видом тромб раны, пропитанная талой водой земля усиленно дышала насыщенным влагой воздухом. Всюду, с поверхности многочисленных луж, медленно поднимался пар, заражая нестерпимую духоту ещё и смрадными миазмами. Нагромождённое облачными образованиями небо, окрасилось в такой глубокий и насыщенный красно-чёрный цвет, словно в нём в это время, извергая густые клубы дыма, бушевал невиданных масштабов пожар. И весь этот объятый пламенем небосвод, казалось, ещё больше нагревал обездвиженный воздух и гниющую поверхность земли.

Погрузившись в противную духоту и нескончаемый шум толпы, Алекс заметил как на краю площади, неизвестно откуда, появилась огромных размеров белая мраморная плита. Колоссальная прямоугольная глыба, параллельно поверхности земли, медленно плыла по воздуху, излучая, рассеивающееся словно паром, едва видимое сияние. В плавном движении мраморный массив безмятежно и невесомо парил над землей. Медленно и прямолинейно продвигаясь через всю площадь, плита пролетела рядом с Алексом, отчего посреди раскаленной, дурно пахнущей духоты, приятной прохладой он почувствовал веяние чистого воздуха.

И здесь он отчётливо смог разглядеть детали мраморный плиты. Вся она была усеяна громадным множеством цифр: одни были очень мелкими и неразборчивыми, и едва можно было их заметить, другие были вполне различимыми и чёткими, не большими, не маленькими – соразмерными с плитой, а некоторые были просто гигантскими и тут же выделяясь, бросались в глаза. Постепенно цифр становилось всё больше.

После того как Алекс разглядел весь этот беспорядочный набор символов, сознание его вдруг поразилось мыслью и глаза совершенно ясно, словно прозрев, в один миг увидели, что многочисленные эти цифры составляли не что иное, как даты. Самые настоящие пары дат, отмеряющие промежутки времени. Но чьё время они отмерили – время чьих-то реальных или абстрактных жизней – вновь осталось для Алекса тайной.

Сразу после того, как прояснилось, что представляли собой эти многочисленные цифры, на мраморе появилось несколько букв, среди которых отчётливо показались, светящиеся жёлтым свечением, золотые или позолоченные буквы, составляющие воедино вполне разборчивое и, наконец, хоть что-то, в этом абсурдном мире, понятное для Алекса слово: «Правда».

Разглядев все детали мраморной плиты, и провожая её пристальным просветлевшим взглядом, он вдруг увидел перед ней, узкую дорогу, которую, словно пробоину в стене лабиринта, расступившись, образовала толпа. Узкая дорога, становясь ещё более узкой вдали, вела на высокую гору. И на этой горе Алекс увидел очередную поразившую его картину, и после чего ему стало ясно всё, что происходило перед ним.

Сокрушительным остриём хладнокровно пронзила его безжалостная мысль о необратимости свершившегося, о том, что нет более никакой возможности вернуть и исправить то, что уже случилось, о бесконечной слабости в контроле и власти над временем и трагической беспомощности перед его неизбежным вечным течением в неизвестное и несуществующее, для разума живого человека, пространство будущего.

Грусть и тоска одиночества, усиленным смешанным волнением, обратили Алекса, словно в ребёнка, которого родители оставили с не знакомыми, чужими ему людьми. Безысходное и в целом растерянное состояние быстрой волной охватило им вдруг. Уныние и печаль проникли и завладели его сознанием. В горле острым камнем, всё возрастая, образовывался ком. Глаза Алекса едва и с трудом прослезились, причиняя сильную боль, и дрожащим голосом, не веря в реальность происходящего, он попытался выговорить: «Для чего?..», получившееся хрипло и почти шёпотом. Желая избавиться от камня в горле и как-то взять себя в руки, он ещё раз попытался, но уже крикнуть: «Зачем?!», которое, едва слышно растворилось в просторах площади, и вместе с которым, словно ушли все его остатки сил, отчего он резко почувствовал слабость во всём теле, ноги его размякли, задрожали, и он упал на колени, слабыми руками упираясь в мягкий и влажный, гноящийся тромб земли.

Не желая, да и не в силах больше сдерживаться, нарастающий поток, легко и уже без боли, хлынул из его глаз и слёзы быстрым ручьём потекли по лицу. Вся одежда его в короткий миг пропиталась слезами. Обессиленные руки ослабли окончательно и с трудом сдерживали напор отяжелевшей, стремящейся к земле плоти. И мгновение спустя Алекс лежал уже на земле. Глаза его продолжали источать хлынувшие потоки. Словно заведённый механизм слёзы текли уже сами по себе, и он нисколько не пытался сдерживать и заглушать их нескончаемый поток.

Глубокое отчаяние разъедало сознание разбитому человеку, проникая всё глубже в его внутренний мир. Мёртвая обречённость, хладнокровно доедая последние крупинки ещё живой надежды, утверждалась всё крепче.

Хлынувшие прежде потоки слёз закончились, и глаза, с сильным жжением, стали медленно таять. Неизвестно сколько времени он пролежал в таком состоянии: с одной стороны ему казалось, что мгновение обратилось в вечность, и, в то же время, можно было с уверенностью сказать, что произошло всё наоборот. Что подверглось переменам в неуловимой неопределённости: сама объективная реальность, либо просто случился сбой в системе восприятия органов чувств – неизвестно.

И в этот самый момент на поразившей Алекса горе произошло очередное явление, что, конечно же, осталось – тайной. Той тайной этого мира, силой которой, вновь ощутив в своём теле всплеск энергии и прилив сил, Алекс, медленно поднимаясь, встал на ноги. Тело его вновь чувствовалось удивительно лёгким и, ещё более чем прежде, стало совершенно невесомым.

Тут же, едва опомнившись, он почувствовал, что непременно должен что-то делать, должен успеть исполнить своё уникальное предназначение, не простояв бессмысленно в вечном мгновении. Вдруг в руке его появилась лопата, с рукояткой из прозрачного словно стекло пластмасса, внутри которой было что-то чёрное, и с ковшом из искрящегося блеском желтоватого металла, либо из латуни, либо из другого медного сплава. Со вспыхнувшей в сознании мыслью, в усердном старании, он неизвестно для чего принялся ковырять этой лопатой гниющий земляной тромб. Руки Алекса тут же покрылись синими пятнами, так как из стыка двух частей, из которых состояла пластмассовая рукоятка, сочилась густая и липкая тёмная масса. Сосредоточенно раскапывая землю и прилагая для этого все свои силы, в высохшем горле и во рту Алекса чувствовалась противная горечь и какой-то прилипший к гортани вязкий ком, который всё никак не пропадал и вскоре Алекс понял, что испытывает сильную жажду.

В воздухе стояло жуткое зловоние из смеси различных запахов разлагающихся органических тканей, запахи эти казалось, извергались отовсюду: и от земли, и от толпы существ, и от высоких груд мёртвых цветов. Всё вокруг словно гибло и покрывалось невидимой волной тления, источая густой удушливый смрад.

Ощутив, что руки его бесполезно скользят по гладкому пластмассовому цилиндру, из-за обильно просачивающейся тёмно-синей массы, и, что ковш лопаты лишь со смертельным усилием проникает в безжизненную плоть земли, он решил остановиться. И в неглубокой яме, которую он уже вырыл, стала образовываться лужа какой-то краски концентрированно красного цвета. Подойдя ближе, он стал рассматривать и пристально вглядываться в возникшую лужу, в которой вместо своего, едва разглядев и с трудом узнав, увидел отражение живой – бессмертной – «Идеи».

Осознав увиденное явление, Алекс тут же почувствовал в себе искру радости, которая постепенно стала перерастать в неуловимое – сверхтонко-чувственное – состояние: словно тусклый луч одинокой звезды, мерцающей во мраке ночного неба, отразившись в ровной тишине водной глади, эфемерным квантовым туманом мягко расстилался в астральном пространстве человеческой души и, едва коснувшись её неосязаемой чувствительной поверхности, вызвал лёгкую дрожь тончайших струн таинственного инструмента внутреннего мира, порождая мелодичный звон слившихся воедино звуков, которые, связываясь и переплетаясь между собой, плавно обернулись волной гармоничного многоголосного звучания. Не опознав этого восхитительного, едва заметного блеска впечатления, он остановился на мысли, что испытал: крайне редкое состояние свойственное человеческой сущности, вдруг являющееся не бурным всплеском, и рождающееся не яркой взрывоподобной вспышкой, а так неожиданно и незаметно приходящее – удовлетворение жизнью – лёгкой бесшумной поступью подошло в просветлённое, наполненное смыслом, сознание Алекса – восторженное «Счастье».

В толпе, которая продолжала стоять за спиной Алекса, в это время послышался тихий, но быстро возрастающий в силе смех, который, постепенно заражая окружающих, перерастал в громкий злорадный хохот. Обернувшись, Алекс увидел плотно стеснившийся ровный ряд, уже мокрой от пота, толпы существ, которые сжимали и давили друг друга всё плотнее и крепче.

Отовсюду изливались многочисленные звуки разнообразного смеха. Где-то басом раздавалось гоготание, где-то кряхтело бесстыдное хихиканье, кого-то раздирал скрипящий издевательский смех, кто-то, насмехаясь, заливался неистовым хохотом. И всё это смешивалось с диким визгом, ржанием, блеянием, мычанием и прочим неестественным рёвом, обратившимся в беспорядочный шум, который производила, доведённая до исступления, гигантская толпа существ.

Алекс с головой погрузился в хаос мерзких звуков. Ему казалось, что все эти отвратительные головы, на лицах которых, у одних выразилось глубокое безразличие, у других чётко отпечаталась крайняя степень цинизма, смеялись над ним – над его положением, его состоянием, его, обезображенным духотой и потрясениями, внешним видом. И в один миг, под влиянием этой случайной, неизвестно отчего возникшей, словно кем-то подкинутой, мысли – из отражённого блеска гаснущей искры – бушующим пламенем разгорелся в нём дикий гнев. С всё более одолевающей его злобой и ненавистью он всматривался в головы стоящих рядом с ним существ.

Особенно сильно стало раздражать Алекса, фальшиво-подражаемое, какое-то искусственное блеяние бараньей головы, которая, как казалось Алексу, с надменным и циничным взглядом смотрела на него и, кроме того, что громко отвратительно смеялась, так ещё разбрызгивалась разлетающимися изо рта – во все стороны – крупными каплями.

Изнутри охваченный сильным эмоциональным приступом, с прилившей к голове кровью чувствуя пульсацию во всём теле и в бешенстве всё крепче сжимая дрожащей кистью рукоятку лопаты, в обезумевшем сознании его стали рождаться жуткие мысли. В жгучем пароксизме пламенного гнева, упиваясь своей, затопляющей сознание злобой, он стал представлять как металлический ковш лопаты, со звоном проломив лобную часть черепа, глубоко и мягко вонзиться в баранью голову, как фонтаном брызнет из раны кровь и как белая шерсть обратиться в ярко красную. Как сверкнувшее золотистым блеском острое лезвие, пополам разрезав нос, распорет барану брюхо и как давящая со всех сторон толпа завершит злодеяние, выдавив из него все внутренности и всю его жизнь.

Но, словно разбуженный, вдруг вселившейся бесовской злобой, разум Алекса, поднявшись с абстрактного дна сознания, взял верх над низменной дурью злобных эмоций: «Нет, нет, нет… – говорил он сам себе, – Спокойно… Спокойно… Держи себя в руках. Надо успокоиться!.. Нельзя, нельзя поддаваться этому чувству. Контролируй себя! Нельзя давать этому волю… Это всего лишь временное желание, надо его побороть… Нельзя становится заложником обстоятельств и слабости в контроле над собой. Спокойно… Спокойно…» – успокоительные убеждения сработали, и он выпустил из рук свой опасный предмет.

И тут, в невероятное изумление, переходящее в испуг, Алекса повергло страшное явление, которое стало происходить с ненавистным бараном.

Неизвестно отчего существо это, с выразившимся в глазах ужасом, вдруг перестало насмехаться и издавать глумливые звуки, в тот же миг, словно мёртвое, оно рухнуло на колени, и вот здесь стало происходить то, что ужасало Алекса более всего – процесс разложения мёртвой бараньей плоти. Ужасна была именно скорость естественного разрушения мягких тканей, то на что обычно требуется несколько недель, происходило на глазах в течение считанных секунд.

Скорое и внезапное разрушение, быстро обгладывая баранью плоть, очистило его, наконец, до самых костей, оставив один только чистый скелет. Но на этом невероятные странности не прекратились. Скелет, с небрежно накинутыми сверху остатками ветхой одежды, вдруг стал покрываться громадными раскрывающимися красными бутонами пышных роз. Которые, словно являясь новой плотью, также скоро, как и процесс разложения, стали – обильно и плотно – покрывать белые кости до тех пор, пока их мёртвый вид полностью не скрылся под яркими красками живых цветов. Чьё утончённое благоухание, с невесомой легкостью разливалось в воздушном безветренном пространстве и с особенной изящной резкостью эффективно перебивало тошнотворный смрад окружающего тления. От былого же барана не осталось и следа, разве что опавшие рога, лежащие тут же на земле, намекали на прошлое нового существа, жизнь которого, вероятно, переселилась уже в иную плоскость мироздания.

Вся остальная толпа существ, всё это время, продолжала раздаваться громким глумливым хохотом и прочими дикими визжаниями. Однако, внимательно вглядевшись в лица существ, Алекс понял, что на самом деле никто из них его и не видит, что все они смеются будто бы друг над другом. Каждый в своём соседе находит какой-то комизм и сам в то же время становится объектом насмешек для других. Одна коровья голова смеётся над особенностями свиной головы, а та в свою очередь смеётся над её рогами. Другая овечья нашла что-то смешное в, ничем не отличающейся от неё самой, такой же овечьей голове, которая впрочем, также смеялась, но уже над соседом с козьей бородой.

Затем Алекс задумался над своим бараном, подумал о том, что существо это: «всего лишь обманутая жертва окружающей его среды и всех остальных таких же серых, пустых и бессмысленных будней. Пришло бы время и оно, ничего не подозревая, посреди этой среды отправилось бы по своему искусственному назначению, как и всякая другая жертва, жизнь которой послужит лишь для того, чтобы омыть чьё-то грязное золото. И может быть виновато оно лишь в том, что, поленившись самостоятельно мыслить, не разглядело скрытой ото всех фикции реальной жизни и добровольно приняв действительность такой, какой она ему кажется, а точнее, косвенно внедряясь, желает казаться, подчинилось общим, привычным для всех, стандартным образам и явлениям, вместо того, чтобы захотеть распознать и увидеть истинное положение вещей, размышляя и проникая глубже – увидеть всё – так, как оно есть на самом деле, и, презрев глупость мирской бессмысленной, уходящей в вечность, суеты, суметь выбраться из замкнутого круговорота, вставая на свои собственные убеждения в пути и, не утонув в сильном течении конформизма, использовать в жизни своё собственное независимое здравомыслие, основанное на последнем соглашении, не касаясь популярных заблуждений и искусственно внедряемых представлений, которые формировались одной главной чертой и по-прежнему, день ото дня и год от года, продолжают так же формироваться в сознании, посредством окружающей его идейной среды, лишь только для того, чтобы оно, поленившись самостоятельно мыслить, не разглядело скрытой ото всех фикции реальной жизни и добровольно приняв это всё…» – суть последней поразившей его мысли он сам понял очень смутно и как-то неоднозначно, отчего тут же потерял её нить и начал искать другую. Далее в голове Алекса нашлась очередная – не сентиментальная, а хорошая, добрая и справедливо имеющая место быть – мысль о том, что: «пришелец этот, вероятно, был когда-то ребёнком с присущим ему даром чистоты. Родители его, может быть не так, как принято у всех остальных, долгое время планировали его появление в этом странном мире, с редкой бережной нежностью и любовью ожидали его рождение, со «священным трепетом» считали дни, отмечая их на календаре…, и вот он явился на свет, принёс в него море счастья, море надежд, целый океан радостных забот, любящим друг друга, двум таким же существам. Которые, может быть, радовались, умилялись, дивились, восторгались тем, как он с выражением хмурого усердия на лице борется и преодолевает силу земного притяжения, как делает первые шаги, как утомлённый играми засыпает в своей маленькой кроватке, или как довольный, заливаясь весёлыми звуками радости, окружённый игрушками, беззаботно плещется в тазике с водой…» – из-за чего вновь, впиваясь острым камнем, подступил к горлу Алекса ком.

Погружаясь в свои мысли, он всё дальше уходил от останков вдруг преобразившегося существа, бесцельно расхаживая по площади вокруг каменного пьедестала со страшной статуей. Он то всматривался в безумные смеющиеся лица существ, то переводил взгляд на злую маску над трибуной и с болью смотрел на, страдающую в процессах перемен, корову, то опускал свой взгляд к земле и разглядывал её израненную, почти уже мёртвую плоть. Задумывался над этими явлениями, задавался вопросами, размышлял и не приходил к ответу, и более всего не понимал, отчего этот мир устроился именно таким образом, как получилось, что из бесчисленного множества путей они выбрали именно этот: «что их к нему привело?». Но пытался понять, для чего он сам здесь оказался и куда идти дальше, что ему делать в этом окружении бессмысленного безумия.

В размышлениях своих он, в очередной раз, изумившись, вдруг понял и только сейчас обратил на это внимание, что на барано-подобном существе была точно такая же одежда, как и у него: светло-серая футболка с какой-то короткой надписью, тёмно-серые спортивные брюки и просто серые, стилизованные под туфли, кроссовки. И только он задумался, что бы это могло означать, как почувствовал под ногами, отвлёкшую его от мыслей, лёгкую дрожь земли. Казалось, что волнение усиливается, что ещё немного и тонкий, натянутый тромб не выдержит колебаний, разорвется, и громадные толпы существ утонут в мёртвой гнилостной жиже. Но постепенно вибрация стала ослабевать и затихла почти полностью. Под ногами вновь почувствовалась прежняя устойчивость, и Алекс стал оглядываться по сторонам, в надежде найти причину землетрясения.

Взглянув на небо, он увидел, что толстый слой облачных образований стал просвечивать, поглощая многочисленные лучи странного света, отчего небо сияло настолько ярко, что ослепляло глаза как солнце зимнего рассвета. Рассеиваясь из-за мглы, свечение неба окрашивало всё вокруг бледно-жёлтым цветом. Было уже не тепло и даже не жарко, обжигающий воздух, казалось, обратился в настоящую плазму. Весь этот мир будто бы очутился в печи и вращался в пекле над раскалёнными углями в ожидании той критической температуры, в которую происходит резкое воспламенение.

Прозрачные многогранные кристаллы над головами существ, продолжали медленно вращаться, одними своими гранями расщепляя, другими наоборот фокусируя рассеянный туманом свет, преломляя его под разными углами и с разной интенсивностью. По этим уникальным особенностям кристаллов толпу, условно, можно было классифицировать по группам. У каждой отдельно взятой группы был свой особенный, характерный для всех членов, угол преломления. В группе существ с определённым углом преломления, различалось несколько подгрупп по силе преломляемого света, а в каждой отдельной подгруппе также возникали разделения по различиям спектра цвета и так далее по многим другим особенностям и свойствам стеклянных фигур. Таким образом, получалось, что каждый по-разному, то есть по-своему: под своим особенным углом, со своей особенной силой и глубиной, воспринимал абсолютно один и тот же – белый небесный – свет. Кроме того, у некоторых кристаллы были словно «мёртвые», они не вращались, не пропускали через себя свет и были практически невидимыми. Однако всё же существовали и, вполне вероятно, обладали какими-то особенными скрытыми свойствами, которые явно и в полной мере проявятся, в тот момент, когда придёт для этого своё время, и тогда они также как и другие исполнят свойственное им уникальное предназначение – пропускать через себя свет. Но, также вполне вероятно, что время это для них не наступит никогда. Что же представляли собой многогранные стеклянные фигуры над головами существ – очередная для Алекса тайна этого загадочного мира.

Толпы так и не разгаданных Алексом существ, продолжали смеяться, однако некоторые из них, словно что-то ища, суетливо и, с беспокойными глазами, растеряно озирались вокруг и вместе с чем, с их голов, стали опадать особенные рога, а кристаллы – вспыхивать тусклым светом.

Спустя некоторое время круговорот мыслей Алекса вновь был прерван сильной дрожью под ногами, но на этот раз вибрация не прекращалась. Магнитуда землетрясения постепенно увеличивалась, и волнение земли чувствовалось всё сильнее.

Обернувшись, Алекс увидел ярчайшую вспышку света, которая плавно сливалась со всем небом, отчего молнией в сознании его пронеслась мысль: «Солнце упало!». Он не размышлял о том, что скорее планета может упасть на солнце, и, что даже если бы и такая катастрофа вдруг случилась, то всё живое вместе со всей атмосферой сгорело бы ещё на полпути к звезде – он просто подумал так, как это почувствовал, так, как в это поверил.

Сшивающая небо с землёй яркая полоска света становилась всё выше и ближе.

В охватившей его панике, словно желая всех предупредить, Алекс стал кричать: «Солнце упало!.. Солнце упало!.. Оно упало! Солнце всё-таки упало! Упало!.. Оно всё-таки, пришло!.. Солнце… пришло…». Но никто не обращал на него никакого внимания, никто его не слышал. И он, видя громадную мощь и быстроту пламени, в страхе задумался, что нет никакой возможности скрыться от неё, и никто не сможет убежать от этого разрушительного, стремительно охватывающего планету, стихийного бедствия.

Всматриваясь в ослепляющую линию горизонта и наблюдая за приближением смертоносной огненной волны, он отчётливо видел взлетающие в воздух многочисленные, словно поднятые ветром частицы пыли, чёрные крупинки. Волна распространялась по земле с невероятной скоростью, и, надвигаясь всё ближе, крупинки на ней стали обращаться в миллиарды маленьких точек, в каждой из которых различался силуэт с непропорционально-большой головой. После чего Алекс тихим, никому не слышным, дрожащим шёпотом сам себе проговорил: «Очищение… Пришло очищение… Долгожданное…, всех… вот оно и настигло… Что же будет сейчас?.. Успею ли… исправить своё сознание…, как же теперь… исправить себя…, как исправить себя?..».

Сумасшедшая пламенная армада молниеносно охватывала простор земли, и катастрофическая гора огня была уже совсем близко, «бурный ветер шёл от севера, великое облако и клубящийся огонь, и сияние вокруг него…».

Но, видя приближение неизбежного окончания этого мира, вместо крайней степени ужаса и страха Алексом вдруг охватило чувство, какое возникает в тот момент, когда подходишь к двери родительского дома, где провёл всё своё детство, и в котором не был уже много лет. Радость с каплями чистых слёз в счастливых глазах, которые он закрыл и тут же ощутил тёплое прикосновение пламенного ветра и… Открыв свои глаза, испытывая приятное волнение и радость, он стоял напротив той самой двери родительского дома. Дверь открылась привычным двойным оборотом ключа, который также привычно оказался в правом кармане брюк. Алекс вошёл и увидел знакомый, но в старинном - как было в детстве - стиле, интерьер в прихожей. Дома было тихо, и лишь холодильник на кухне, словно встречающий восторженный пёс, как обычно гудел, стараясь изо всех сил.

По знакомым, проникшим в прихожую, лучам солнечного света Алекс понял, что ещё утро выходного летнего дня и все спят. Дверь в зал была закрыта, и он прошёл в спальную комнату. Мебель здесь была расставлена так, как много лет назад – как в далёком, раннем детстве. В светлой комнате никого не было. Две кровати были аккуратно заправлены, синими цветочными покрывалами. Из окна, наполняя присутствующего в комнате светлым восторгом, весельем и истинным счастьем, лил – яркий солнечный свет. Жизнь здесь сияла радостью. На белом подоконнике стоял старый проигрыватель виниловых пластинок, с колонкой обтянутой красной тканью, звучала неизвестная мелодия – не печальная и не торжественная – в ней как будто бы выражалась вся беззаботная – детская лёгкость солнечного, выходного дня…

Послышались звуки и Алекс тут же их узнал: кто-то был на кухне, ходил там, включал кран с водой, открывал холодильник, слышно было, как закипал чайник.

- Это должно быть папа… – думал Алекс, прислушиваясь к звукам. – Да, это папа именно вот так вот открывает холодильник, и с таким вот звуком ставит чашку на стол…, вот так вот он ходит…, да это он. Вот он положил чай в заварник, и сейчас будет заливать кипяток, потом с неповторимым, свойственным только ему звуком размешает чай, закроет заварник крышкой и передвинет его по столу…, а ложку, вот да, с таким вот звуком именно вот так вот и положит…

Затем он услышал, как дверь на кухне закрылась, и все звуки исчезли. Наступила тишина. После чего Алекс повернулся и захотел подойти к окну, испытав непреодолимо сильное желание вновь увидеть открывающийся из него прекрасный вид на поросшую ровным ковром леса далёкую равнину с одиноко возвышающимся посреди неё высоким скалистым образованием. Но, по пути, почти у самого окна, боковым зрением он заметил движение и, резко обернувшись направо, увидел, как в небольшом прямоугольном зеркале отразилось…

Написать отзыв, рецензию