Вниз по Курортной

- Ну, вот и пришло время… Пора выходить! – завершив все дела и собравшись, решил Алекс и снова посмотрел в беспросветное, грозящее дождём, небо…

Выйдя из душного подъезда, осеннее утро приятной освежающей прохладой хлынуло в лицо Алекса и представило к обозрению мрачную картину города. Серая масса облачных образований сливалась с высокими стенами серых домов. В тишине одиноко спящего двора медленно рассеивался туман, который, казалось, обращался в дождь и едва заметно моросил по лицу. Повсюду разносился запах горящей листвы, едва успевшей пожелтеть, но видимо уже опавшей. Изредка показывались люди с хмурыми сонными лицами, которых по мере приближения к остановке становилось всё больше. Пережив ночь, холодный город вновь оживал и согревался, разгорался, разжигался – ускоряясь, пускался в очередной круг своей однообразной жизни…

Проходя через двор, Алекс обратил внимание на белую кошку, которая в спокойной полудрёме сидела на чёрном мусорном контейнере. А рядом стояло настоящее произведение современного искусства – «шедевр» уличного поп-арта: композиция из трёх телевизоров с краткими, но ёмкими характеристиками. На одном – самом маленьком, чёрном – был приклеен лист с надписью: «маленький зло (сломан: сгорел резистор)», на втором телевизоре – большом и тоже чёрном – была надпись: «большой чёрный зло (сломан: сгорел транзистор)» и на последнем с серебристым корпусом: «зло (ещё работает)». Не обращая серьёзного внимания и мысленно усмехнувшись занятному произведению, Алекс шёл дальше.

На протяжении всего пути к остановке, пробираясь сквозь лабиринт домов, играла в голове Алекса, прозвучавшая утром из радиоприёмника, знакомая мелодия без слов, бодрая ритмичность которой затмевала пасмурный антураж городской среды, и вселяла предчувствие скорого свершения глобальных событий. В потрясённом сознании Алекса, сверкая новыми гранями и по-новому преломляя свет, выкристаллизовывалась идея новой жизни…

Одиноко курсирующий по маршруту №13 оранжевый автобус, всем своим видом и движением напоминающий игривого, вольно резвящегося на просторах пастбища, здорового быка, плавно покачиваясь на дорожных неровностях, быстро приближался к остановке. Не останавливаясь ни на секунду: рассчитав скорость движения автобуса, длину остановочного пункта, расстояние до гипотетического места полной остановки транспорта и всех прочих необходимых параметров, двери открылись идеально перед входящим Алексом. Довольный, скорым прибытием нужного маршрута и удачно складывающимся днём, развернувшись лицом к салону и прислонившись спиной к поручням, он продолжил своё – никем не прерываемое – движение к цели.

С первых же мгновений прояснилась для Алекса интересная особенность транспортного средства, а именно: стало ясно, почему на окнах – в задней части автобуса – вместо стёкол приварены листы жести – всё просто: задний мост оранжевого «болида» имел по-настоящему жёсткую, более чем спортивную подвеску, а стёкла при таких подвесках к тому же на дырявых дорогах – деталь совершенно лишняя. Конечно заключения Алекса не претендуют на истинность, всякое загадочное явление имеет массу достоверных объяснений и логически верных трактовок, а потому вопрос – в чём истинная причина исчезновения стёкол, а с ними, вероятно, и всей системы амортизации, остался для него без точного ответа.

Наблюдая за проносящимися в окне деталями городского пейзажа, Алекс, вновь задумавшись над случайно замеченным «конструктивным решением», и здесь приметил очередную странность нового дня: сколько раз уже ехал он в этом автобусе, но ничего подобного не то, что в голову не приходило, он всего этого – что лежало на самой поверхности – по каким-то причинам, просто не видел.

- Где же я всё это время был?.. Жил ли я?.. – с глубокой печалью, сознавая бесцельность прошлого, и с горечью, наблюдая бессмысленную пустоту настоящего, подумал Алекс, провожая взглядом первый, промелькнувший в окне, встречный автобус маршрута №6.

Оранжевый «бык» тем временем, набирая всё большую скорость, стремительно, словно под откос – «галопом» по крутому склону нёсся вниз. Безмятежно наблюдая за событиями на дороге и за всем происходящим вокруг, устремив взгляд прямо – через весь салон почти пустого автобуса, Алекс, вложив руки в карманы серых спортивных брюк, преспокойно стоял на прежнем месте, спиной упираясь в голый металл тонких поручней.

Скачущий автобус, словно бык на родео, изо всех сил пытаясь скинуть крепко уцепившегося седока, демонстрировал свою жёсткую спортивную подвеску. Алекс, сохранял спокойствие и, перебирая содержимое карманов, продолжал стоять на прежнем месте. Всматриваясь в окна, он наблюдал, как в плавном движении тают кружева серых туч и как вновь вырисовываются в небе узоры…, как в изящном парении опадают жёлтые листья и как ветер, вздымая редкую листву, рябит зеркальную поверхность луж…

Остановка. С великим шумом открылись двери и тут же, никого не впустив, словно открывались лишь для того чтобы сделать глоток свежего воздуха, захлопнулись. И снова по наклонной – галопирующее движение вниз… Остановка. И вновь великий шум дверей, глоток воздуха запыхавшегося автобуса, и по наклонной снова вниз… Остановка. И вдруг нечто быстрое пронеслось рядом с автобусом. Отчего оранжевый «бык» под номером «13», набирая свой прежний ход резвее обычного, вскачь, на своей спортивной подвеске, помчался за удаляющейся – жёлтой «газелью».

С металлическим грохотом, проваливаясь на мелких дорожных выбоинах, автобус гнался за парящей целью. В окнах проносилась городская жизнь. Быстро проехали ограждённую красивым забором и выкрашенную в яркие цвета, небольшую мечеть… Но никто не останавливался. Через мгновение также быстро промелькнул, выросший посреди частных домиков, такой же невысокий православный храм… И здесь не остановились автобусы – в сумасшедшей круговой погоне друг за другом – проехали мимо. Размытой картинкой, но с чёткой надписью: «дом молитвы для всех народов», пронёсся храм протестантский… Всё мимо, мимо. В неизвестное будущее – галопом вперёд! Скорее, скорее – вниз по склону – на самое дно…

Пропустив очередную остановку общественного транспорта, но нагнав микроавтобус, водитель оранжевого «болида» (вероятно, проиграв до самого утра в автосимулятор) вдохновился быть гонщиком и, дребезжа задним мостом, выпуская клубы чёрного дыма, вознамерился обогнать жёлтый источник раздражителей. Однако, у «газели», по всей видимости, также имелись «конструктивные особенности», потому как тут же вдруг ускорила свой ход и, на целых полтора корпуса, оторвалась от преследователя. Но «бык» не сдавался и вновь настигал жёлтый микроавтобус: галопирующий дуэт, с сумасшедшей скоростью, уже бок о бок, мчался по склону вниз – до самого перекрёстка…

Всё это вдруг «открывшимися» глазами – изумляясь масштабам происходящего вокруг безумия и абсурда – увидел Алекс сквозь лобовое стекло общественного транспорта.

В то время как безответственный аттракцион глупости галопировал к апофеозу, на сцене – в 2-3 метрах от Алекса, загораживая панораму окон, вдруг появилось действующее лицо с крайне серьёзным, не сказать суровым, пристальным взглядом, совершенно чётко и ясно, несмотря на грохот моста и рёв двигателя, говоривший: «Плати!». С явным недоумением вглядываясь в смотрящее на него лицо, которое отчего-то становилось всё суровее, Алекс, обратив внимание на опоясывающую чёрную сумочку и мини кассовый аппарат, понял, что перед ним лицо официальное – работник автотранспортного предприятия, иначе говоря – кондуктор автобуса.

Кондуктором была крупная, округлой комплекции, женщина лет шестидесяти, с гармоничными округлыми чертами лица и со слегка окрашенными сединой волосами, небольшая часть которых, создавая элегантную композицию, вырывалась из плена белого берета.

В комбинации ловких движений уверено предъявив проездной в студенческом билете, Алекс был неприятно удивлён: кондукторша – протягивая руку, вероятно желая в чём-то удостовериться – вдруг потребовала передать ей документ. Надев очки, и долго что-то выискивая и высматривая то ли в проездном билете, то ли в самом студенческом, она, с ещё большей напускной суровостью, с некоторой ноткой раздражения в громко-кричащем голосе – возвращая документы – вынесла суровый приговор: «На следующей выйдешь…». Вызвав тем самым на лице Алекса медленно расплывшуюся едва заметную улыбку, удивлённый взгляд и в целом выражение вопроса: так как слишком наигранные действия и неожиданные слова кондуктора показались ему до того странными, что он понял это как шутку – розыгрыш, и ожидал объяснительной разгадки. Но что-то, видимо, не понравилось в этом кондуктору: может улыбка была не к месту, может взгляд показался ей слишком наглым, или же само выражение вопроса было неверно интерпретировано, а может просто – классические профессиональные методы кондуктора – рабочая привычка. Потому как, только Алекс открыл рот в надежде выяснить, в чём же дело, как тут же это – что-то неизвестное – спровоцировало в кондукторе чересчур бурную реакцию. Заглушая рёв надрывающегося двигателя, с дико выпученными глазами, кондуктор, брызжа слюной, расстрелял Алекса длинной очередью:

- Кто продлевать-то будет твой студенческий?! Я что ли?! Я щас поеду с твоим студенческим?! Щас вот брошу все дела и поеду! Жди!..

Вырываясь наружу, громогласное извержение слов, громыхало по салону, звоном отдавалось в ушах Алекса и, казалось, ещё больше сотрясло дребезжащий на спортивной подвеске транспорт.

Изучая студенческий, Алекс встретил дату: 25 сентября…, которая давала понять, что вот уже три дня как билет являлся недействительным без очередной, ставящейся всего лишь раз в год, печати.

- Это же абсурд!.. – взорвалась в голове Алекса первая мысль. – Как же, «три дня» и уже такие методы радикальные?..

- Нужно обязательно возразить и отстоять свою правоту!.. – волной последовала мысль вторая. И подняв свой сердитый взгляд с хмурыми бровями и грозной складкой на переносице, тут же в короткий миг, испытал вдруг сокрушающее всякое недовольство как бы прозрение, словно возвысившись над низшими «ритуалами» мира, осознал не абсурд требований, а ясной картиной увидел абсурд действительности, и ещё больше собственную мелочность, ничтожность, собственную глупость в этом мире – в этой ситуации, соучастником которой он сейчас является.

- К чему это происходит и куда всё движется, зачем это всё существует?.. Для чего весь этот бесконечный «список обрядов» - весь этот путь?.. Для чего эта искусственность жизни, этот искусственный нескончаемый круговорот в мире?.. Стоит свирепый человек и что-то требует, чем-то он явно недоволен и я невольно становлюсь этому причиной…, мне до всего этого нет никакого дела, мне это совсем не нужно…, но я здесь!.. Инициатор и словно катализатор процессов… Зачем?.. Для чего?.. И куда всё это катится – так грубо, так пошло, так грязно и с таким ужасным шумом?.. Неужели нельзя без всего этого – неужели нельзя по-другому?.. – не думал, но чувствовал – осознавал Алекс.

И тут, сквозь искусственную грубую маску суровости и злобы, он заметил истинный, выражающий всю, переполняемую болью и страданием, глубину печального взгляда кондуктора. В искренних, не смываемых слезами чертах отпечаталась в её лице, словно какая-то трагедия жизни, какое-то непереносимое горе, неутихающая в памяти нестерпимая боль…

Но жестокие, не способные к просветлению, тёмные уголки разума продолжали, как бы рефлекторно – будучи не способны к иной деятельности – что-то логически соображать и желали «войны».

- Однако по печатям и подписям, по циферкам и буковкам и прочей бюрократии прав выходит чиновник автобуса…, и без доказательств никак ему не объяснить, что справедливость на моей стороне… Ведь суть-то вся в том, что просто не удержалась в памяти – мелочь, происходящая всего лишь раз в году. Документальная формальность-обряд, которая всего лишь следствие того факта, той сути, что я продолжаю учиться: суть первична – обряды вторичны!.. Но зацепиться вроде не за что… Закон и справедливость – часто противоречащие друг другу «субстанции», – в миг воздвиглась стена мыслей, об которую ударилась, значительно угасшая уже, волна мысли предыдущей.

- Конечно, выйду… - с приятностью предчувствуя неспешную тишину и прохладу улицы, вернулась к эпицентру заключительная мысль из вызванных кондуктором размышлений.

Таким образом, не проверив, чьи голосовые связки крепче, Алекс стоял напротив дверей автобуса над которыми, красным трафаретным шрифтом, намекая: что можно не выходить из транспорта, была указана официальная цена проезда. Двусмысленность цифр в сложившейся ситуации, усиливалась видом молчащего и словно чего-то ожидающего кондуктора. Но, в мгновение разобрав ситуацию, Алекс, по – возникшим вдруг, Бог весть откуда – принципиальным соображениям, решил за проезд не платить.

Двери открылись и тут же закрылись, автобус поехал дальше. Интуитивно контролируя ситуацию, кондуктор с неописуемым выражением на лице вновь появилась на сцене.

- Не успел… – торжествовал Алекс непричастностью к «преступлению». И тут же, закладывающий звоном уши, свист кондуктора и разъярённый громкий крик: «Заднюю открой! Куда поехал?!..». Задняя открылась, «просроченный билетник» - «полузаяц» вышел и окунулся в свежую прохладу пасмурного дня.

Тишина… Дует в лицо слабый ветер… Неторопливо проплывает по небу бурная река низких туч… Ещё чуть-чуть вниз по склону и откроется вид на такую же неторопливую, текущую по земле, окаймляя западную часть большого города – белую реку… Того самого провинциального города, который в равной удалённости – идеально – расположился между легендарными городами: «N», «NN» и «Скотопригоньевск».

- Вот бы все чиновники, все свои обязанности исполняли таким же образом: «тютелька в тютельку»…, не требуя ничего взамен… Ну да ладно, – утопии как всегда достаются фантастам… – перейдя дорогу, провожая взглядом, оставившего шлейф чёрного дыма, «быка», думал Алекс и поглядывал в громадную дождевую тучу. – Бедная кондукторша, весь день в громыхающем «пекле», одна против толпы народа… Не от хорошей же жизни она – явно уже пенсионер, пошла в кондукторы, не счастливый же удел заставил её облачиться в такой озлобленный образ… Мало ли, как случается в этом мире в жизни у людей… Может действительно вдруг, «нежданно-негаданно», в жизни произошла – нет, скорее грянула – трагедия… Может сын у неё был…, долгожданный – глубоко поздний – ребёнок…, и не хватило у них денег на «легальную активацию» законных его прав, и прихватило его, с какой-нибудь серьёзной болезнью или врождённой патологией, к своим рукам государство, в виде военного комиссариата и потребовало вернуть некий долг… И вот она – ещё не кондуктор, а просто пенсионер – одна, в однокомнатной маленькой квартирке со скрипучим дощатым полом, ждёт не дождётся возвращения своего, единственного в мире, родного человека. Но вдруг посреди ночи раздаётся телефонный звонок и сухой – роботоподобный – от привычки, женский военный бас сообщает, что «прибыл ваш сын и надо скорее его забрать». Счастливая мать не может заснуть от такой радостной новости и ждёт скорейшего приближения утра, полагая: что всё-таки справедливость восторжествовала и что уже там – в части, из-за болезни, сына всё же признали негодным к прохождению военной службы. Задолго до наступления рассвета она уже собралась: скоро, скоро она увидит – своего сына!.. Собирает ему – вечному для неё ребёнку, конфеты да пряники со своего небогатого стола, заботливо готовит бутерброд с колбасой, ведь он там, вероятно, голодный. Заботливая и предусмотрительная собирает оставшиеся его вещи, – помнит, в какой одежде ему нравилось ходить, во что любил одеваться и самое, на её взгляд, лучшее выбирает, думает: вдруг ему надо будет в своё переодеться – так, на всякий случай собирает. И вот рано утром она уже в военкомате заходит в одну дверь объясняет суть дела, ей говорят войти в другую, входит в другую, там говорят войти в третью и вот, наконец, она добивается своего, и беготня по этажам не стёрла радость с её лица. И тут ей, наконец, сухо по обыденному, объясняют, что прибыл «груз» и надо забрать – тело своего родного человека, который случайно, вопреки всем законодательным и медицинским нормам, попав в государственные руки, случайно вдруг поскользнулся в душе и случайно разбившимся зеркалом совершенно случайно вдруг, сам себе, вспорол живот. Потом началась «бюрократия», бутылочки укрепляющего корвалола, беготня, суета, военные чины суют кипу бумаг, просят подписать здесь и здесь, «и вот здесь тоже нужна ваша подпись»… Недавно ещё мать, а теперь просто одинокий человек, вынужденный как-то доживать то, что уже не имеет смысла, с трудом сдерживая рыдания, не разбирая, сквозь расплывчатую пелену заплаканных глаз, какие бумаги ей дают на подпись – подписывает всё. Всё это уже не важно, всё это пустая формальность и ей совсем безразлично, что подписывать, как подписывать – никто к ней больше не обратится со словом «мама». Это всё уже не имеет значения в её опустошённой жизни, и не важно, что какой-то военный высокопоставленный чин и стая прислуживающих бюрократов-стервятников, ловко воспользовавшись положением и состоянием будущего кондуктора, будут получать её «пособия по потере кормильца», или как это называется в их «серьёзных документах», по потере родного человека… И вот, когда вся волокита завершилась: все бумаги подписаны, все госпошлины уплачены, все услуги оплачены и родная её часть безвозвратно под слоем земли, заплаканные недели, может месяцы спустя, вместо одной крайности, в которую могут впасть люди при таких ситуациях – успокоиться, примириться со всем миром, смягчиться и тихо, скромно дожить жизнь, впала она в крайность другую – огрубела и ожесточилась – защитилась в ответ на жестокость окружающего её мира и стала жить любой ценой – специально – назло всему в этом мире… Да мало ли как в жизни бывает. Может, и не такое было… А может, и вовсе не было никакой причины. Может… – и долго ещё лился дождь мыслей в голове Алекса, продолжавшего пешком, вниз по склону, своё неторопливое движение к цели.

Наконец, вдали – над крышами домов, сквозь переплетения ветвей деревьев – показалась река. Тут внимание Алекса переключилось на рекламный щит с изображением красноголового, какого-то злорадно-довольного, чёрта и надписью: «Ацкие скидки всем!». Затем, спустившись ещё ниже по – неправильно названной «Курортной» – улице, и пройдя плавный растянутый поворот, Алекс увидел, совершенно неожиданную здесь длинную дорожную пробку.

Недовольная внезапной остановкой, неподвижная металлическая «змея», испуская агрессивное шипение, окутывалась облаком собственных газов и, словно гремучим хвостом, в унисон трещала выхлопными трубами. Вдали, сильно возвышаясь над «телом», выделялась огромная голова «змеи» и голова эта – всем своим изуродованным видом – внушала ужас…

Две чёрные полосы, прочерченные по асфальту вдоль узкой дороги, отделяли смертоносную голову от её «змеиного тела». Две длинные чёрные линии – параллельные прямые – тормозной путь оранжевого «быка» – оказались бесконечно короткими для попавшего в «змеиную пасть» легкового автомобиля, который, словно – выряженный в дорогие украшения - хрупкий тореро – неизвестно отчего выехав на встречную полосу – выступил против – накрывшего его неудержимой массой – громадного «быка». Для которого вдруг выпала не естественная – крайне редкая для него – чужая – роль «матадора».

Груды искорёженного металла, разбросанные по асфальту мелкие осколки стекла, тёмные лужи из разорванных стальных «сердец» смешанные с красными пятнами, внимательно изучающие взгляды проходящих и проезжающих мимо людей – шокирующая масштабами – страшно-зрелищная – «галерея поп-арта» современных дорог. Где нередко разыгрываются и «представления», подчас столь же увлекательные и захватывающие по смертельному накалу страстей, что и кровавые – «убийственно-зрелищные» – особенности испанского «африканизма». Трагическое «сооружение» человеческих рук: возвышаясь будто бы с невысокого пьедестала, высокий автобус, смяв почти оторванную крышу, скрывал под собой растерзанную «плоть тореадора».

Рассматривая чудовищное «произведение» - дорожный «экспонат», попутно давая название увиденной картине и размышляя на тему: «Ацких скидок на жизнь…», Алекс, не останавливаясь, спускался по склону вниз…

В образовавшейся под автобусом громадной треугольной дыре «дорожного просвета» – словно в окне – виднелось: как кондуктор, среди спустившихся на обочину пассажиров, с непоколебимой суровостью на лице, принимает свои укрепляющие капли – вовремя призванные залатать, возникшую в её защитной стене, небольшую, но столь опасную – способную расширяться – «брешь», через которую – не дай Бог – вырвется и воссияет внутри былая чувствительность и с присущими ей способностями заставит вновь быть – Человеком.

- Интересно, пробил бы я это окно?.. Или не долетел бы?.. – с ужасом разглядывая покрывшееся трещинами лобовое стекло автобуса, и ужасаясь ещё больше при мысли: «а что если…», думал и задавался вопросами Алекс. И тут до его слуха, резко выделяясь среди всеобщего машинного шума, донёсся возрастающий в силе детский плач.

Жуткий скорбный рёв младенца, то утихающий, то становящийся громче, горькой укоризной всем наблюдателям, казалось, раздавался отовсюду. Словно призрачное явление – неизвестные, насыщенные эмоциями звуки сочились болью и страданием, глубоко пропитывая атмосферу трагедии, и может быть, пробуждали «жизнь» в «мёртвых» душах случайных очевидцев чужой беды. В непрерывном, раздирающем сострадательную душу, плаче словно выражалось осознание явившегося в жизнь несчастья, невероятным образом – фантастическим явлением – неизвестно где, вдруг «оставленный» ребёнок, казалось, понимал то, чего понимать он никак не может – не способен – ещё не должен, и переживал трагизм случившегося горя…

Быстро взлетая по склону вверх – по опустевшей встречной полосе – примчалась земная «служба спасения». Следом за ней – далеко на самом дне склона – мелькая синими вспышками проблесковых маячков, показалась «карета скорой помощи».

Ужасаясь, удивляясь и немного поражаясь, случайным и неожиданным стечением обстоятельств – тем, от чего вскоре останется лишь едва заметный тёмный след на сером дорожном полотне и в памяти немногих людей – Алекс – неизбежно со всей остальной жизнью мира и неудержимо вместе со временем и протекающей рядом белой рекой – шёл дальше.

Внизу, на самом дне – безмятежно возвышаясь над окружающей суетой, не замечая земных мелочей быстро меняющейся действительности, отстранившись от круговой жизни мира, нарушая её привычный нескончаемый ритм – одиноко – словно лишь ему удалось выйти из всеобщего ровного ряда – стоял высокий монумент, на верхних плитах которого, отражаясь полированной поверхностью гранита, брезжил тусклый, но вселяющий радость – луч надежды на солнечный день…

- Если «сон разума рождает чудовищ», то «сон совести» однозначно создаёт и утверждает для них комфортные условия «проживания»… Но кто же этот главный «усыпитель»?.. – всё ближе продвигаясь к цели, размышлял Алекс, и тут же обратил внимание на подозрительно косящиеся в его сторону, словно чёрно-зелёные глаза – фары – очередного, медленно текущего в тесном автомобильном потоке – встречного автобуса под номером «6»…

Наконец, спустившись по склону на самое дно, и дойдя до остановки общественного транспорта, Алекс остановился, осмотрелся вокруг, задержав пристальный взгляд на пике монумента, тут же отвернулся и посмотрел в сторону реки. Прежнего – невзрачного, обыкновенно-блеклого – скупого на краски, не обладающего притягательной силой, ничем не примечательного – привычного вида реки больше не было. Что-то новое, свежее, словно омытое, по-настоящему живое и чистое предстало в обновлённом сознании Алекса. Вновь, как и прежде на закате солнца, яркие краски живой природы со всей глубиной и чёткостью вырисовывались пред его взором в живописную картину, создавая из – казавшегося когда-то хаосом - бесчисленного множества элементов невиданно гармоничную и чудесно упорядоченную жизнь мира.

Испытывая тягостное чувство от нескончаемого шума – довлеющей над всем – суетной жизни города, и всем своим существом ощущая её контраст с прекрасно-уравновешенным речным пейзажем, Алекс решил подойти ближе к белой из-за пасмурного неба, спокойной реке.

Сбежав по лестничному маршу вниз и спустившись на самую ближнюю к реке террасу, Алекс подошёл к невысокому забору, выложенному из красных кирпичей и декоративных чугунных ограждений. Обдуваемая ветрами терраса была совершенно пуста, безлюдна и на удивление чисто убрана, лишь вдали виднелось несколько изъеденных скелетов – металлических конструкций почти разобранных летних кафе, на одном из которых раздувался зелёный тент с абстрактным символом пчелы. Лёгкий ветер и звуки реки заглушали ослабевший шум города. Изредка доносились крики чаек и откуда-то издалека – из-за плотных облачных образований, едва слышно – разносился гул реактивных двигателей самолёта.

Алекс наблюдал за игрой черноголовых белых птиц: то вдруг зависающих на месте, то быстро падающих вниз, то в бреющем полёте отражающихся в текучем зеркале реки, осторожно при этом касающихся её поверхности кончиками крыльев. Затем показалась пара гигантских – словно альбатросы – серых чаек, которые парили, улавливая потоки ветра длинными крыльями, и, сливаясь с серой пеленой неба, исчезали вдали. На противоположном береге сильный ветер играл листвой деревьев, раскрашивая её то в светлые, то в тёмные тона зелёного цвета с редкими красно-жёлтыми вкраплениями отмирающих листьев. Безмятежная – неспешно ведомая невероятной силой фундаментальных законов мира, уверенно и непоколебимо движимая могучей рукой Разумной Природы – река – строгим безгласным наблюдателем «записывая» происходящее на земле и исполняя ещё множество своих «предназначений» – неудержимо текла, поддерживая жизнь…

Наблюдая за жизнью, Алекс заново открывал для себя её глубину – не виданные им ранее особенности – в привычных явлениях замечал уникальные, неповторимые черты, словно разглядывал её скрытые грани – и теперь удивлялся вдруг открывшемуся для него новому миру, необъятной глубиной его новых форм…

И тут чей-то громкий, дебильный хохот отвлёк Алекса от затягивающей прекрасной глубины обновлённого мира и вернул к жизни на старой земле. Вдруг «разбуженный» он ещё некоторое время стоял на месте и, подпуская к сознанию тучи жутких фантазий, всматривался в стоящую на кирпичной кладке забора пустую бутылку, вокруг которой прыгали маленькие кузнечики. Но, вдруг остановив движение мыслей – усилием воли, или же какой-то внешней неизвестной силой – он, всё ещё выходя из неожиданного «транса», взял в руки стеклянный предмет и, совершив неопределённое движение – словно прицелившись – поставил его на широкое ребро чугунной ограды. Бутылка, едва покачиваясь на ветру, балансировала на грани…

- Когда-нибудь она точно упадёт…, не будет же стоять здесь вечно… И просто ветер сейчас решает её участь…, ветер да солнце. Либо суждено ей обратиться в осколки…, либо уплывёт она по реке…, а может ещё что-нибудь с ней случится… И внешние факторы окружающего мира уже решили её «выбор»…, осталось лишь принять волю случая, смириться перед ним… и дождаться своего времени…

Покидая прекрасный, умиротворённый уголок обновлённого мира, медленно поднимаясь по широкому лестничному маршу, Алекс думал об окружающих его переменах, о всеобщем обновлении мира, затем неожиданно вспомнился странный вечер вчерашнего дня, закат солнца и тут же страшной картиной вдруг всплыло в памяти явление ночи. Сильная, перерастающая в ужас, тревога в миг охватила им, рассекла светлое полотно мыслей, и погрузила в тёмную бездну вопросов.

- Явно же что-то происходит… И явно ведь со мной, а не с миром… И нет этому никакого объяснения… В голове не укладывается…, ни логики, ни причины… Одни следы какой-то загадки… Хоть бы подсказку какую… Клубок запутанных нитей… – всё глубже проваливаясь в бездну и приходя в окончательное полное замешательство, чувствуя, что нет ничего, что хоть немного прояснило бы происходящую странность событий, Алекс медленно поднимался вверх, продолжая движение к цели.

Наконец, вновь погружаясь в шум города, в его бесцельную суету – с раскрывающимися в сознании всё новыми и новыми гранями – он взобрался по лестничному маршу. И в этот момент, раздаваясь откуда-то издалека, неприятной, пронзительно резкой, но негромкой, стремительной волной донёсся до его слуха звук бьющегося стекла, и тут же, но едва слышно, глухой удар и всплеск воды: всеми оставленный – никому не нужный – пустой сосуд переместился в иную среду, обрёл новую форму и содержание.