В страхе прозрения

Загадка маленькой «з»

И тут Алекс проснулся.

- Странное какое ощущение…, наверное, именно так чувствуют себя в двухмерном мире… - подумал Алекс, рассматривая прямоугольное белое пространство на котором вдруг оказался, и за границей которого было – «ничего», оттого, что там действительно ничего не было.

Неизвестная территория была не совсем белой, на ней, словно строчки, показывались редкие серые линии, прочерченные, казалось, простым графитным карандашом, и очень криво, как будто неуверенной дрожащей рукой. Но тут, изучая взглядом новое пространство, Алекс был шокирован первым встреченным обитателем этого мира, который сидел на одной из кривых линий.

- Я слово! - с довольной улыбкой, всматриваясь в неожиданного гостя возбуждённо весёлым, тревожно ожидающим одобряющего ответа, внимательно сверлящим, но, в то же время, словно бессмысленным и принуждённым, взглядом, звонко произнесла – маленькая буква – «з», словно это «обстоятельство» было предметом гордого восхищения, было счастливейшим и важнейшим в её жизни, однако, как бы печально это для неё не звучало, всё же – ложным.

Потрясённый не виданным доселе говорящим существом, Алекс был явно сбит с толку. С одной стороны он прекрасно понимал, что перед ним была обыкновенная буква, а с другой, что буква была не обыкновенно – ребёнком.

Изо всех сил пытаясь собраться с мыслями и понять, как правильнее выстроить диалог с буквой, которая в то же время является ребёнком и, что очевидно, соответственно обладает детским нелогичным мышлением и вообще легко ранимой психикой, Алекс запаниковал, растерял все возможные здравые суждения, отчего в голове его оказалось полное отсутствие порядка и понимания ситуации.

Он вполне справедливо заметил, что буква своей интонацией и ожидающим взглядом явно желала лишь того, чтобы с ней согласились, но он всё никак не решался брать на себя ответственность и обнадёживать ребёнка в истинности того, что на самом деле является заблуждением.

И он прекрасно понимал и помнил о том, что всё тайное имеет свойство всегда становиться явным и когда-нибудь выясниться, что он просто – соврал маленькой букве, причём добровольно, ведь никто не принуждал. Но, с другой стороны и в то же самое время, этот самообман, казалось, был самым настоящим «вселенским центром» детского счастья, и, как предполагал Алекс, разрушить его значило бы – нанести, если не большой, то серьёзный урон неокрепшей психике ребёнка.

И тут в сознании Алекса вспыхнула гениальная спасительная мысль: нужно отвлечь букву от её заблуждения, перейдя на нейтральную тему, отчего он, восторгаясь, заметил:

- Какой у тебя красивый сарафан!.. - буква действительно была одета в короткий розовый сарафан, кроме того, на голове её красовались два огромных, таких же розовых, пышных банта, а на раскачивающихся в воздухе ножках – эффектно сияя блестящим глянцем – мелькали розовые сандалики.

Но шустрая девочка была, по-видимому, ещё и очень проницательной, и не сдавалась:

- Я слово!.. - уже с недовольной ноткой требования в звонком детском голосе, но всё ещё, словно вытягивая и выпытывая положительный ответ, ожидая одобрения ложного тезиса, произнесла маленькая «з», и лицо её замерло в тревожном волнении, совсем уже без счастливой улыбки.

- Да как же ты слово, если ты буква?!.. – мысленно воскликнул Алекс. – Что же это, а?! Бред какой-то! Я должно быть сплю!.. И что я так тревожусь-то за неё…, ведь это просто буква!.. Её никто не рожал – она не ребёнок! Это всего лишь буква! Самая настоящая обыкновенная буква!.. Однако ж нет…, буква явно необыкновенная. Слишком уж умная…, или, кажется просто… Нужно срочно что-то придумать… Что же придумать?.. - пытаясь своим взглядом погасить тревогу в глазах буквы, суетливо стал размышлять Алекс, никак не ожидая подобного её ответа, и совсем уж было растерялся, как возникла вдруг новая спасительная идея – нужно задать вопрос:

- А зачем ты хочешь быть словом? Ведь всегда же лучше быть собой… - с опаской спросил он, примерно таким же голосом и интонацией, с каким обычно взрослые разговаривают с не своими маленькими детьми, и с мыслью, что сознание детей только развивается от сложных вопросов заставляющих думать, но тут же, по выражению на лице буквы, понял, что со второй – не вопросительной – частью он явно поспешил, а может и сам вопрос был не совсем удачным.

Ожидающее тревожное выражение на лице буквы, с последними следами былой радостной улыбки, медленно таяло и, наконец, сменилось мимикой: страдания и мучения. Лицо маленькой буквы, будто увядая, начало морщиться, губки скривились и плотно сжались, после чего задрожали так, словно изо рта что-то хотело выбраться, глаза бедной буквы прослезились, и тут это что-то, с трудом, но всё-таки выбралось:

- Я… слово… - уже утвердительно, растягивая, и не ожидая никакого ответа, произнесла буква, так, словно сама уже усомнилась в своём тезисе и теперь пыталась вновь внушить себе её утерянную истинность. Причём последний звук был произнесён, едва слышно, всхлипывая и почти уже шёпотом, отчего Алекс почувствовал себя ужасно виноватым, почувствовал даже, что как будто бы ударил ни в чём не повинного ребёнка. Затем вдруг подумал: что сейчас буква громко разрыдается, после чего прибегут её родители, что его начнут несправедливо обвинять в не содеянном, и что ведь никаких доказательств невиновности у него нет, ни свидетелей, ни фактов, а ребёнок-то заплачет и обвинит, а уж в чём обвинит – додумают сами взрослые.

И тут маленькая девочка, совсем отчаявшись, действительно заплакала, соскочила с кривой серой линии, и убежала за пределы пространства, потом пробежала через «несуществующую территорию» и выбежала на другое такое же белое, но гораздо большее пространство.

На пространстве этом играла большая группа детей-букв, а неподалёку от них стояла компания взрослых и, по всей видимости, обсуждала какой-то сложный и интересный вопрос. В большинстве своём представители этой серьёзной компании были явно иностранного происхождения, так как Алекс с трудом мог понять, кем они были, а некоторых иностранцев и вовсе не разобрал.

Среди них была одна пожилая дама, в ней он узнал – деловую и всегда серьёзную «Conventio», одета она была проще и строже всех остальных и взывала к себе особенное почтение. В руках у неё был странный округлый предмет похожий на колесо с тремя спицами. Кроме того, разглядел тут же стоящую, спокойную и явно миролюбивую пару, это были – «Nota» и «Memorandum», они видимо, приходились друг другу супругами, так как в основном держались вместе. Здесь же, оживлённо жестикулируя и чем-то восторгаясь, стоял не высокого роста, но с большим круглым пузом, с лысой макушкой и с огромными белыми от седины усами, разгорячённый дискуссией до красного цвета лица – эксцентричный «Pactum», который, заметив прибежавшую маленькую «з», совсем вдруг успокоился, умилился, и по лицу его расплылась блаженная улыбка умиротворённого счастья.

Буковка же, подбежав к одной молодой особе, стала привлекать к себе её внимание, подёргивая за край красного платья, отчего та наклонилась и, выслушав короткий рассказ, вдруг выразила на лице испуг и тут же отправилась, вместе с девочкой – к «обидчику».

- Так и знал! – подумал Алекс, наблюдая за происходящим на соседнем пространстве. – Легко же влипнуть во всякие истории и переделки… Проходил бы себе мимо!.. Хотя куда здесь пройдёшь?.. Два шага и конец пространства – больно не разойдёшься!.. Стоп!.. Подожди… Что же мне это раньше-то в голову не пришло… – Что я здесь делаю?.. Как я очутился в этом… в этом… Где же я?.. Хотя…, чувство такое, что жил здесь всегда… – с этими впечатлениями Алекс встретил гостей.

- Простите, пожалуйста, объясните, что здесь случилось? - вежливо, но с грозным, укоряющим и с чрезвычайно умным взглядом, произнесла мама буквы – в красном платье с золотыми птичками, красивая и высокая, грациозная – «Constitutio».

- Я бы с удовольствием вам объяснил, что здесь случилось, если бы сам понимал, что здесь вообще происходит!.. - с негодованием и возмущением, переходящим в гнев, от очевидного произвола и несправедливости, выпалил Алекс и добавил: - В вашем мудрёном мире ум заходит за разум, и даже явно выходит из него. Как же тут разберёшь, что случилось в действительности и на самом деле, если в полёте за логикой и здравым смыслом теряется всякое разумное сознание?!..

После чего, тут же, не давая молодой особе даже осмыслить гневную тираду, решил рассказать всё так, как было на самом деле:

- Я стоял…, появился тут у вас, откуда появился…, я не помню, – здесь мелькнула мысль, что взболтнул лишнего, но, махнув мысленно рукой, продолжил: – Никого не трогал…, и бац!, вижу вашу бук…, то есть… вашу… Она уверена в том, что она – «слово»! Правда ведь?.. – обратился он к «з», отчего маленькая буква, всё это время смотрящая на Алекса и, как бы, внимательно его слушая, быстро отвернулась и, уткнувшись в ноги своей мамаши, продолжила всхлипывать.

– А потом она почему-то расплакалась… Я даже сам толком не понял из-за чего, - заканчивал свою оправдательную речь Алекс, совсем успокоившись тем, что речь хотя бы выслушали.

- Доченька?! Это правда?.. Ну что же ты деточка?.. - обратилось слово к букве, переведя растаявший, некогда грозный взгляд с Алекса вниз, себе под ноги, с лёгкой улыбкой, сердясь и одновременно умиляясь капризам «деточки».

- Я слово… - поднимая заплаканные глаза, жалобно дребезжащим голоском простонала буковка слову.

- Нет, доченька! Ты буква! Маленькая буковка – «з». Всё успокойся! И перестань плакать… - объясняла слово букве.

- Я!.. слово!.. - упорно стонала буква, обращаясь к слову, не желая принимать действительное и соглашаться с тем, что «истина» её на самом деле ложь – глубоко запущенный случай самообмана.

- Ну, хватит доченька! Ты же мне противоречишь. Прекрати! - пыталась «Constitutio» успокоить свою «з». И тут же, с едва проступившей на щеках лёгкой розовой краской, обратилась к Алексу с просьбой:

- Вы, пожалуйста, простите её… Она ещё такая маленькая, такая несмышлёная… Вот что только не взбредёт ей в голову… Столько всего себе выдумывает, просто беда!

Довольный Алекс, чувствуя, что гора сошла с плеч от неожиданно возникшего и тут же исчерпавшегося инцидента, добродушно на это ответил:

- Да я и не в обиде…, дети же… бывает…

Расстроенная буковка всё никак не унималась и продолжала всхлипывать у ног своей мамаши, которая тщетно пыталась утешить своё дитя.

Глядя на эту картину, Алекс подумал, что нужно проявить какое-то участие и посодействовать доброму делу – успокоить и поддержать плачущую «з». И – кроме прочего и более всего – желая всё-таки разгадать загадку, подошёл поближе, присел рядом и спросил у буквы:

- А каким же словом ты хочешь быть?..

Отчего «деточка» действительно перестала плакать, быстро и как-то по-взрослому отёрла влагу своих заплаканных глаз, затем голова её резко, в доли секунды, как будто была частью механизма с мощным электрическим приводом, повернулась лицом к Алексу. На лице буквы не осталось и намёка на плачущую «деточку». Сердитый и даже озлобленный взгляд хладнокровно и жёстко упёрся в испуганные глаза «обидчика». Гладкая кожа детского лица маленькой буквы начала быстро покрываться глубокими, словно шрамы, морщинами, брови загустели и нахмурились, глаза залились кровью и стали совершенно красными, изо рта сверкнули острые белые зубы.

- Этого не может быть… - застыла в сознании Алекса мысль. От неожиданного ужаса он побледнел, в ушах его зашипели волны крови, в глазах помутилось, во рту просто высохло. Он был в сильнейшем шоке. Тут ему показалось, что пространство стало быстро расширяться, буква начала медленно увеличиваться, а «Constitutio» с угасающими криками «Нет буковка! Стой!..» полностью исчезая, быстро удаляться, оставляя Алекса один на один с грозной буквой.

Всё возрастающая и рассерженная «з» приближалась, и с совершенно уже не детским хриплым басом, медленно растягивая каждое слово, стала отвечать на вопрос Алекса:

- Я же тебе уже сказала… – в этот момент буквище стала уже совсем громадной и продолжала увеличиваться, покрываясь острыми иглами, зубьями и шипами, в открывшемся её рту обнажилось несколько рядов крупных акульих зубов, голос постепенно становился ещё более низким, ещё более хриплым и под конец обратился уже в настоящее звериное рычание – …что я уже слово! Слово – з…

Написать отзыв, рецензию